Унесенные ветром. Мировой бестселлер в одном томе - Маргарет Митчелл

— Джимс! Эй, Джимс! Седлай, живо!

«У кого-то пожар», — подумала Скарлетт. Но пожар пожаром, а ей все равно необходимо было улечься в постель, пока ее отсутствие не бросилось в глаза.

Сердце уже билось тише, и она на цыпочках стала подниматься дальше по лестнице. Дом стоял, погруженный в тяжелую жаркую дремоту, словно и он отдыхал, прежде чем во всем блеске восстать вечером от сна в сиянии свечей — под звуки музыки. Скарлетт бесшумно отворила дверь гардеробной, шагнула за порог и замерла, все еще держась за ручку; из неплотно притворенной двери напротив, ведущей в спальню, до нее долетел приглушенный почти до шепота голос Милочки Уилкс:

— Ну, Скарлетт сегодня разошлась вовсю!

Скарлетт почувствовала, как сердце снова сделало бешеный скачок, и она бессознательно прижала руку к груди, словно пытаясь его унять. «Подслушивая, можно порой узнать немало поучительного», — вспомнился ей насмешливый голос. Уйти? Или внезапно появиться перед ними и вогнать Милочку в краску, как она того заслуживает? Но при звуках другого голоса она замерла. Упряжка мулов не сдвинула бы ее теперь с места — она услышала голос Мелани:

— Ах, Милочка, зачем ты так! Не будь злюкой. Скарлетт просто очень живая, жизнерадостная девушка. По-моему, она очаровательна.

«Только этого не хватало! — подумала Скарлетт, бессознательно вонзая ногти в корсаж. — Теперь еще эта слащавая лицемерка будет за меня заступаться!»

Слышать слова Мелани было тяжелей, чем откровенное злоречие Милочки. Скарлетт не испытывала доверия ни к одной женщине на свете и считала, что все они, кроме ее матери, руководствуются всегда исключительно эгоистическими побуждениями. Мелани знает, что прочно завладела Эшли, и поэтому может позволить себе немножко этакого христианского милосердия. По мнению Скарлетт, это был лишь способ торжествовать победу и одновременно проявлять незлобивость характера. Скарлетт сама не раз прибегала к такой уловке, обсуждая подруг со своими кавалерами, и всякий раз ей удавалось одурачить этих простофиль, заставив их поверить в ее кротость и добросердечие.

— Ну, дорогая, — язвительный голосок Милочки звучал уже громче, — ты, должно быть, слепая!

— Тише, Милочка, — прошипела Салли Манро. — Твой голос разносится по всему дому!

Милочка понизила голос, но не сдалась.

— Да вы же видели, как она кокетничала со всеми мужчинами, которых ей только удавалось подцепить, даже с мистером Кеннеди, а он ухаживает за ее родной сестрой. Это что-то неслыханное! И она явно заигрывает с Чарлзом. А ведь вы знаете, мы с Чарлзом… — Милочка стыдливо хихикнула.

— Вот как, в самом деле?! — раздались возбужденные восклицания.

— Только никому не говорите, девочки… пока еще не надо!

Заскрипели пружины матраца — кто-то прыгнул на кровать, чтобы обнять Милочку, кто-то весело рассмеялся… Мелани негромко прощебетала что-то о том, как она будет счастлива назвать Милочку своей сестрой.

— Ну, а я так совсем не была бы в восторге, если бы Скарлетт стала моей сестрой. Это самая нахальная девчонка на свете. — Голос Хэтти Тарлтон звучал удрученно. — Но она почти что помолвлена со Стюартом. Брент, правда, уверяет, что Стюарт нужен ей как прошлогодний снег, но ведь Брент сам от нее без ума.

— Если хотите знать, то Скарлетт нужен только один человек, — с таинственной важностью изрекла Милочка. — И этот человек — Эшли!

Перешептывания, восклицания, вопросы за дверью слились в невнятный гул, а Скарлетт похолодела от страха и чувства унижения. Милочка — пустышка, дурочка, совершенная тупица в отношении мужчин — обладала, как видно, инстинктивной проницательностью, когда дело касалось особ ее пола, и Скарлетт этого недооценила. Там, в библиотеке, Эшли и Ретт Батлер ранили ее гордость, уязвили самолюбие, но все это было булавочным уколом по сравнению с тем, что она испытывала сейчас. На мужчин, даже на таких, как этот Батлер, можно положиться — мужчины умеют держать язык за зубами, но язык Милочки, разумеется, сорвется теперь с привязи, как гончая со сворки, и не пробьет еще и шести часов, как она раззвонит ее секрет на всю округу! Джералд прямо как в воду глядел, когда сказал вчера, что не хочет, чтобы вся округа потешалась над его дочерью! И можно себе представить, как они обрадуются! Липкий пот выступил у нее под мышками и заструился по телу.

Спокойный, размеренный, чуть укоризненный голос Мелани на мгновение прорвался сквозь всеобщий гомон:

— Милочка, но ты же сама знаешь, что это неправда. Зачем быть такой злюкой!

— Очень даже правда, Мелли, и если бы ты не старалась изо всех сил видеть в людях только хорошее — даже в тех, в ком хорошего ни на грош, — ты бы сама это заметила. А я рада, что Скарлетт в него втюрилась. Поделом ей. Всю жизнь Скарлетт О'Хара только тем и занималась, что старалась отбить поклонников у всех девушек по очереди и повсюду сеяла рознь… Вы же знаете, что она отбила Стюарта у Индии, хотя он ей вовсе не нужен. А сегодня она пыталась завладеть и мистером Кеннеди, и Эшли, и Чарлзом…

«Я уеду домой! — подумала Скарлетт. — Уеду домой».

Если бы можно было сейчас каким-нибудь чудом перенестись в Тару, укрыться там, спастись! Очутиться возле Эллин, прижаться к ее юбке, выплакаться, уткнувшись ей в колени, поведать ей все. Она не совладает с собой, если будет слушать еще, — ворвется туда и вцепится Милочке в ее распущенные волосы, выдернет полные пригоршни этих бесцветных волос и плюнет Мелани Гамильтон в лицо — пусть знает, какого она мнения о ее «милосердии». Нет, она и так слишком вульгарно вела себя сегодня, совсем как плебейка, как эта белая рвань, — вот в чем беда!

Она крепко прижала руками юбки, чтобы они не шелестели, и неслышно, как кошка, попятилась назад. «Домой! — думала она, спускаясь по лестнице, спеша через холл, мимо закрытых дверей и тихих безмолвных комнат. — Сейчас же домой!»

Она уже ступила на веранду, когда новая мысль заставила ее замереть на месте: она не может вернуться сейчас домой! Не может так вот взять и убежать! Она должна пройти через это испытание, выдержать злобные выходки всех этих мерзких девчонок, испить до дна и свое унижение, и горечь постигшего ее разочарования. Убежать — значило бы только дать им всем новое против себя оружие.

Скарлетт стукнула кулаком по высокой белой колонне и пожалела, что нет у нее силы Самсона и она не может разрушить этот дом до основания, так, чтобы ни одна душа не уцелела под его развалинами. Но она им еще покажет! Она заставит их пожалеть обо всем. Как это сделать, она еще не знала, но она это сделает. Им еще больнее будет, чем ей.

На миг Эшли — Эшли, предмет ее грез, — был забыт. Сейчас он был для нее не тот высокий мечтательный юноша, которого она любила, а просто неотъемлемая часть всего семейства Уилксов, Двенадцати Дубов, графства Клэйтон — всех, кто сделал ее посмешищем и кого она ненавидела. В шестнадцать лет тщеславие оказалось сильнее любви и вытеснило из ее сердца все, кроме ненависти.

«Я не поеду домой, — подумала она. — Я останусь здесь и заставлю их пожалеть о том, что они тут наговорили. И ничего не скажу маме. Никому не скажу, никогда». Она собралась с духом и повернулась, чтобы возвратиться в дом, подняться по лестнице и зайти в какую-нибудь другую спальню.

И в эту минуту она увидела Чарлза, входившего в дом с противоположной стороны. Заметив ее, он быстро направился к ней. Волосы у него растрепались, лицо стало пунцовым от волнения.

— Вы слышали, что произошло? — еще издали крикнул он. — Слышали, какую новость привез нам Пол Уилсон? Он только что прискакал из Джонсборо.

Он с трудом перевел дыхание и шагнул к ней. Она молчала и смотрела на него во все глаза.

— Мистер Линкольн поставил под ружье солдат — я имею в виду волонтеров. Семьдесят пять тысяч!

Опять этот мистер Линкольн! Неужели мужчины так-таки не в состоянии думать ни о чем по-настоящему важном? И этот дурак, по-видимому, ждет, что она будет страх как взволнована выкрутасами мистера Линкольна, когда сердце ее разбито, а репутация висит на волоске!

Чарлз смотрел на нее с удивлением. Он заметил, что она бледна как мел, а в ее чуть раскосых зеленых глазах бушует пламя. Такого горящего взора, такого пылающего внутренним жаром девичьего лица ему еще никогда не доводилось видеть.

— Простите мое недомыслие, — произнес он. — Я должен был подготовить вас. Я не подумал о том, как женщины чувствительны. Простите, что я вас так расстроил. Вам дурно? Принести воды?

— Не надо, — сказала Скарлетт и изобразила подобие улыбки.

— Пойдемте, посидим на скамейке, — предложил он и взял ее под локоть.

Она кивнула, и он бережно помог ей спуститься по ступенькам веранды и повел через газон к чугунной скамье под огромным дубом напротив входа в дом. «Какие неясные, хрупкие создания женщины! — думал Чарлз. — При одном упоминании о войне, о жестокости они могут лишиться чувств». Эта мысль усилила в нем сознание собственной мужественности, и он с удвоенной заботливостью усадил Скарлетт на скамью. Ее странный вид поразил его, и вместе с тем ее бледное и какое-то исступленное лицо было так красиво, что у него жарко забилось сердце. Неужели ее взволновала мысль, что он может уйти на войну? Нет, он слишком много возомнил о себе. Но почему же она так странно смотрит на него? Почему так дрожат ее пальцы, теребя кружевной платочек? И густые темные ресницы трепещут — совсем как в его любимых романах, — словно от смущения и затаенной любви.