Унесенные ветром. Мировой бестселлер в одном томе - Маргарет Митчелл

— Вы не должны так говорить о Мелани!

— Да пошли вы к черту с вашей Мелани! Кто вы такой — указывать мне, что я должна и чего не должна говорить! Вы трус, вы низкий человек, вы… Вы заставили меня поверить, что женитесь на мне…

— Ну, будьте же справедливы! — взмолился Эшли. — Разве я когда-нибудь…

Но она не желала быть справедливой, хотя и понимала, что он прав. Его поведение всегда было чисто дружеским, и только, и при мысли об этом ее гнев запылал с удвоенной силой, подогретый уязвленной женской гордостью и самолюбием. Она вешается ему на шею, а он ее знать не хочет! Он предпочел ей эту бесцветную дурочку! Ах, почему она не послушалась наставлений Эллин и Мамушки! Он не должен был даже подозревать о ее чувстве! Пусть бы он никогда-никогда не узнал об этом — все лучше, чем так сгорать со стыда!

Она вскочила на ноги, сжав кулаки. Он тоже поднялся и стоял, глядя на нее сверху вниз с выражением обреченности и страдания.

— Я буду ненавидеть вас всегда, до самой смерти! Вы низкий, бесчестный… — Она никак не могла припомнить нужное, достаточно оскорбительное слово.

— Скарлетт… поймите…

Он протянул к ней руку, и она с размаху изо всей силы ударила его по лицу. Звук пощечины, нарушивший тишину комнаты, был похож на звонкий удар бича, и внезапно вся ее ярость куда-то ушла и в сердце закралось отчаяние.

Красное пятно от пощечины отчетливо проступило на его бледном усталом лице. Он молча взял ее безжизненно повисшую руку, поднес к губам и поцеловал. И прежде чем она успела промолвить хоть слово, вышел из комнаты, тихо притворив за собой дверь.

У нее подкосились ноги, и она упала в кресло. Он ушел, и его бледное лицо с красным пятном от пощечины будет преследовать ее до могилы.

Она слышала его затихающие шаги в холле, и чудовищность всего, что она натворила, постепенно все глубже и глубже проникала в ее сознание. Она потеряла его навсегда. Теперь он возненавидит ее и всякий раз, глядя на нее, будет вспоминать, как она навязывалась ему без всякого с его стороны повода.

«Я не лучше Милочки», — внезапно подумала она, припомнив вдруг, как все — а сама она еще пуще других — высмеивали развязное поведение Милочки. Ей живо представилось глупое хихиканье Милочки, повисшей на руке у какого-нибудь очередного кавалера, припомнились ее неуклюжие ужимки, и она почувствовала, как в ней снова закипает злоба — злоба на себя, на Эшли, на весь мир. Она ненавидела себя и ненавидела всех за свою первую детскую отвергнутую любовь и за свое унижение. В ее чувстве к Эшли немного подлинной нежности сплелось с большой долей тщеславия и самодовольной уверенности в силе своих чар. Она потерпела поражение, но сильнее, чем горечь этого поражения, был страх: что, если она сделалась теперь всеобщим посмешищем? Может быть, она своим поведением так же привлекала к себе внимание, как Милочка? Может быть, все смеются над ней? При этой мысли по спине у нее пробежала дрожь.

Рука ее упала на маленький столик, стоявший возле кресла, пальцы машинально сжали вазу для цветов, на которой резвились два фарфоровых купидона. В комнате было так тихо, что ей захотелось закричать, сделать что-то, чтобы нарушить эту тишину: ей казалось — еще мгновение, и она сойдет с ума. Она схватила вазу и что было сил запустила ею в камин. Пролетев над диваном, ваза ударилась о мраморную каминную полку и разбилась на мелкие осколки.

— Ну, это уж слишком, — прозвучало из-за спинки дивана.

От неожиданности и испуга Скарлетт на миг лишилась дара речи и ухватилась за кресло, чувствуя, что у нее подкашиваются ноги, а с дивана поднялся Ретт Батлер и отвесил ей преувеличенно почтительный поклон.

— Уже достаточно неприятно, когда твой послеобеденный сон нарушают таким обменом любезностей, какой я вынужден был услышать, но зачем же еще подвергать мою жизнь опасности?

Это было не привидение. Это в самом деле был он. Но боже милостивый, он же все слышал! Призвав на помощь все свое самообладание, Скарлетт постаралась произнести с видом оскорбленного достоинства:

— Сэр, вы должны были оповестить о своем присутствии!

— В самом деле? — Белые зубы сверкнули, темные глаза открыто смеялись над ней. — Но ведь это вы вторглись в мою обитель. Будучи принужден дожидаться мистера Кеннеди и чувствуя, что я, по-видимому, персона нон-грата среди собравшихся здесь, я благоразумно освободил их от своей нежелательной особы и удалился сюда, полагая, что тут меня не потревожат. Но, увы! — Он пожал плечами и негромко рассмеялся.

А в ней снова начинало закипать бешенство при мысли о том, что этот грубый, наглый человек мог слышать все — все ее слова, которые она теперь ценой жизни хотела бы вернуть назад.

— Подслушивать… — возмущенно начала она.

— Подслушивая, можно порой узнать немало интересного и поучительного, — ухмыляясь, перебил он ее. — Имея большой опыт по части подслушивания, я…

— Сэр, вы не джентльмен, — отрезала она.

— Очень тонкое наблюдение, — весело заметил он. — Так же, как и вы, мисс, — не леди. — По-видимому, он находил ее крайне забавной, так как снова негромко рассмеялся. — Разве леди может так поступать и говорить то, что мне довелось здесь услышать? Впрочем, настоящие леди редко, на мой взгляд, бывают привлекательными. Я легко угадываю их мысли, но у них не хватает смелости или недостатка воспитанности сказать то, что они думают. И это временами становится скучным. Но вы, дорогая мисс О'Хара, вы — женщина редкого темперамента, восхитительного темперамента, и я снимаю перед вами шляпу. Я отказываюсь понимать, чем элегантный мистер Уилкс мог обворожить девушку столь пылкого нрава, как вы. Он должен был бы коленопреклоненно благодарить небо за то, что девушка, обладающая такой — как это он изволил выразиться? — «неуемной жаждой жизни», потянулась к нему, а этот малодушный бедняга…

— Да вы не достойны смахнуть пыль с его сапог! — в ярости выкрикнула она.

— А вы будете ненавидеть его до самой смерти! — Он снова опустился на диван, и до нее долетел его смех.

Она убила бы его, если бы могла. Но ей оставалось только уйти, что она и сделала, изо всех сил стараясь сохранить достоинство и с шумом захлопнув за собой тяжелую дверь.

Скарлетт так быстро взлетела вверх по лестнице, что на площадке едва не потеряла сознание. Она стала, ухватившись за перила, чувствуя, что сердце готово выпрыгнуть у нее из груди: боль, гнев, обида раздирали ее душу. Она старалась вздохнуть поглубже, но Мамушка слишком добросовестно затянула на ней корсет. Что будет, если она сейчас лишится чувств и ее найдут здесь, на лестнице? Что все подумают? О, все, что угодно — все они: и Эшли, и этот мерзкий Батлер, и все эти гадкие, завистливые девчонки! Впервые в жизни она пожалела, что не носит с собой нюхательных солей, как другие дамы, но у нее даже флакончика такого не было. Она всегда гордилась тем, что никогда не падает в обморок. Нет, она не допустит себя до этого и сейчас!

Мало-помалу ощущение дурноты стало проходить. Еще немножко, и она совсем придет в себя, незаметно проскользнет в маленькую гардеробную рядом со спальней Индии, распустит корсет, а потом тихонько прикорнет на кровати подле кого-нибудь. Она старалась унять сердцебиение и придать своему лицу спокойное выражение, понимая, что, вероятно, у нее сейчас совсем безумный вид. Если кто-нибудь из девушек не спит, они сразу смекнут: с ней что-то неладно. А этого нельзя допустить, никто ничего не должен заподозрить.

В большое окно на площадке лестницы ей был виден задний двор и мужчины, отдыхавшие там в креслах под деревьями и в беседке. Как она завидовала им! Какое счастье быть мужчиной и не знать этих страданий, которые выпали ей сейчас на долю!

Чувствуя, как слезы жгут ей глаза, и все еще испытывая легкую дурноту, она вдруг услышала дробный стук копыт по гравию подъездной аллеи и мужской взволнованный голос, громко осведомлявшийся о чем-то у слуг. Снова послышался звук рассыпающегося под копытами гравия, и Скарлетт увидела всадника, скакавшего по лужайке к группе развалившихся в креслах под деревьями мужчин.

Какой-то запоздалый гость. Только зачем его конь топчет газон, которым так гордится Индия? Человек этот был ей незнаком, но когда он спешился и схватил за плечо Джона Уилкса, она увидела, что он крайне взволнован и возбужден. Все столпились вокруг него, высокие бокалы с вином и пальмовые веера были забыты на столах и на траве. Даже сюда до нее долетали напряженные, взволнованные, вопрошающие голоса мужчин. Потом над всем этим нестройным гомоном взлетел ликующий, словно на охоте, в гоне, возглас Стюарта Тарлтона:

— Эге-ге-гей!

Так Скарлетт, сама о том не подозревая, впервые услышала боевой клич мятежников.

Она видела, как четверо братьев Тарлтонов, а за ними и Фонтейны отделились от группы гостей и бегом устремились к конюшне, крича на ходу: