America Latina (Южная и Центральная Америка, 1995 г) - Владимир Динец

"А деньги его тебе не надоели?" - хотел спросить я, но не смог оторваться от "мандасинов". Парень, впрочем, продолжал свой гневный монолог о недостаточном уровне культуры папаши, невзирая на молчание собеседника. Честно говоря, к тому моменту, когда мы наконец вернулись на трассу, цитрусы и мне начали надоедать - я съел почти ящик.

Мне пришлось пройти еще пару километров до точно такой же таблички "Loma de Lachay - 5 km", так что лишь за полночь я начал взбираться по грунтовке, полого поднимающейся по песчаным барханам. Время от времени я включал фонарик и все время видел одно и то же - бесконечную наклонную поверхность серого песка в легкой ветровой ряби.

И вдруг я почувствовал странный аромат - свежий запах молодой травы и распускающихся почек. "Все, догулялся, - мелькнула мысль, - уже глюки начинаются. Так она и съезжает, крыша." Но странный запах усиливался. Тогда я включил фонарик и опустился на колени.

Песок вокруг был покрыт крошечными круглыми листочками, аккуратно разложенными, словно монетки. Они были такими зелеными, такими нежными, что казались пришельцами с другой планеты в этом безграничном пространстве мертвых пустынь.

Чем выше поднималась дорога, тем больше они становились, и вскоре барханы стали сплошь зелеными, появилась трава, а за ней деревья. Передо мной были lomas - причудливый мир, рожденный к жизни зимними туманами.

Луга ломас существуют в нескольких местах Перу и Северного Чили, где склонам достается особенно много зимней влаги. Большую часть года, с ноября по июль, здесь только голый песок да торчащие кое-где сухие корявые стволы, похожие на привидения. Но ранней весной из песка появляется Hymenocallus amaucoes - маленькое растеньице с круглыми листочками и желтыми цветами. Потом к нему присоединяются другие травы, папоротники и песчаные водоросли, а одно дерево из десятка оказывается живым и покрывается листвой. В течение трех месяцев продолжается это чудо, а потом вновь исчезает без следа.

В густом тумане на вершине горы я поставил палатку и дождался утра. Среди причудливо изогнутых стволов бродили маленькие белохвостые олени. Этот вид отличается рекордной для копытных приспособляемостью, обитая повсюду от канадской тайги до колумбийской сельвы, но как он выживает здесь в жаркий сезон, не знаю. Среди травы в огромном количестве ползали улитки, а утром появились синие колибри Phodopis vesper. В "зеленые" месяцы они питаются нектаром, а остальную часть года - соком змеевидных кактусов, живущих в трещинах скал.

От заповедника Лома де Лачай уже совсем близко до Лимы. Ни в одной книге не нашел я ни единого доброго слова об этом городе. Особенно мрачными стали описания последнего времени, когда за 30 лет население выросло в 100 раз, достигнув 6 миллионов человек. Большинство вновь прибывших - недавние крестьяне, живущие в городках из мусора и перебивающиеся случайными заработками. Десятки километров грязных развалюх среди мрачной пустыни под вечно серым небом - зрелище не для слабонервных. И все же потихоньку люди как-то устраиваются и переселяются в центр, в тихие зеленые кварталы с красивыми домиками, цветочными клумбами и уютными китайскими ресторанчиками.

В Лиме я посмотрел интереснейший археологический музей и отправился на автостанцию. Под потолком зала ожидания висела клетка с туканом. "Смотри, какой пеликан!" - говорили матери, показывая на него детям. Народ здесь знает природу ничуть не лучше, чем у нас.

Расположенный южнее Лимы городок Pisco - единственное место в Перу, испытавшее на себе благотворное влияние великой русской культуры. В течение многих лет в Писко заходили советские рыболовные суда, и теперь все население городка знает слова "juy", "blyad" и "corifana".

В море напротив Писко разбросаны мелкие островки, знаменитые на весь мир благодаря залежам гуано. На островах гнездятся миллионы птиц, помет которых тысячи лет служил удобрением. Сейчас многометровые залежи гуано давно зарыты в поля как Перу, так и Западной Европы, а птицы вынуждены жить на голых камнях.

Раньше самыми многочисленными здесь были бурый пеликан (Pelecanus occidentalis), полосатый пингвин Гумбольдта (Spheniscus humboldti) и маленький ныряющий буревестник (Pelecanoides garnotii), заменяющий здесь чистиковых северных морей.

Первые два вида теперь лишены возможности рыть норы в гуано и сохранились в ничтожном числе, а пеликан стал мусорщиком и кормится в основном в портах. Стоя на причале, тень которого позволяет лучше видеть сквозь воду, можно наблюдать, как пеликаны пикируют за рыбой прямо вам под ноги. Тяжелые птицы ударяются о поверхность с такой силой, что оглушают мелких рыбешек, которых тут же подхватывают маленькие крачки (Sterna lorata).

В наши дни на островах больше всего бакланов, особенно перуанского (Phalacrocorax bougainvillii), колонии которого издали кажутся сплошным черным покровом на холмах. В скалах гнездятся перуанские олуши (Sula variegata), крупные келповые чайки (Larus dominicanus) и самые оригинальные из здешних птиц - фиолетовые крачки Larosterna inca с красным клювом и пышными, лихо закрученными кверху белыми усами.

Кроме местных видов, в богатые воды холодного течения собираются гости со всей планеты: кулички-песочники (Calidris) из тундр Чукотки и Аляски, большие поморники (Catharacta) из Антарктики, буревестники Puffinus с тропических островов Океании и Австралии, чайки с андских высокогорий.

Волны пробили в островах множество арок, гротов и туннелей, которые при некоторой ловкости можно исследовать на моторке. В укромных бухтах собираются южные морские львы (Otaria byronia), вдвое более крупные, чем северные, живущие на Галапагосах. Особенно внушительный вид у черных секачей в полтонны весом, с тяжелой медвежьей мордой и густой гривой на шарообразной груди.

На острова запрещено высаживаться, но небольшие гнездовья и лежбища можно посмотреть на соседнем полуострове Paracas. Его северный склон украшен трехсотметровым "канделябром" - рисунком в виде подсвечника из вырытых в земле канавок, увидеть который можно только с моря. Неизвестно, зачем древние жители этих мест создали рисунок - возможно, это был как бы маяк на границе земель, принадлежавших людям культуры Наска.

На соленых лагунах Паракаса зимуют фламинго с андских плато, а вдоль береговых обрывов величественно скользит на широких крыльях их земляк кондор. Но внутренние части полуострова безжизненны. Среди редких тилландсий бегают крошечные ящерки, настолько стремительные, что они перелетают с бархана на бархан, планируя на плоских боках. Кое-где попадаются странные птички Tinocorus.

Они похожи на жаворонков, но когда стайка взлетает, становится видно, что это кулички.

В этот день тумана не было, и пустыня здорово раскалилась на сонце, но море оставалось ледяным. Интересно, что фауна открытого моря тут антарктического происхождения (например, медузы Cyanea размером с парашют с 20-метровыми щупальцами), а донная фауна - тропического. В море попадаются ракушки теплолюбивых родов - Murex, Oliva, Conus. Правда, здесь они как-то грубее, чем обычно (и слишком тяжелы, чтобы взять с собой). Позже оказалось, что все они и даже крупная Voluta доходят до самой Огненной Земли. Перечитывая "Путешествие натуралиста вокруг света..." Дарвина, я обнаружил, что он тоже обратил внимание на это странное явление. Но нигде в литературе я не нашел никакого объяснения такому необычному факту.