М. Е. Салтыков-Щедрин. Жизнь и творчество - Р. В. Иванов-Разумник

Итак, выбор мировых посредников может не всегда оказаться удачным. Но каков бы ни был этот выбор, деятельность мировых посредников должна проходить под строгим надзором общества, и независимость их нельзя смешивать с безответственностью, которая ведет только к тому произволу, каким отличалась деятельность безответственной администрации. Резкие выпады против административного произвола заканчивают эту статью Салтыкова — выпады с точки зрения начальства вполне непристойные в устах вице-губернатора. А между тем статью эту, помеченную «27 апр. 861 г.», автор подписал полным своим именем — М. Салтыков, как и все остальные статьи на эти темы в газетах 1861 года. Это было смелым шагом с его стороны, ясно показывавшим, что Салтыков не дорожит дальнейшей своей административной карьерой. Это доказывало и заключение статьи, в котором Салтыков предлагает устраивать ежегодные губернские съезды мировых посредников — съезды, которые без всякого разрешения начальства стали проводиться мировыми посредниками прежде всего именно Тверской губернии. К каким последствиям привели эти тверские съезды — об этом мы уже говорили.

Как указано выше, статью эту Салтыков пометил 27 апреля 1861 года — и появилась она в номере «Московских Ведомостей» в тот же день 27 апреля. Это показывает, что Салытков писал ее в Москве (как и следующую статью от 30 апреля); мы уже видели выше, что между 22 апреля и 6 мая этого года Салтыков был в отпуску и мог сразу же, будучи в Москве, отозваться на возмутившую его статью Ржевского. Характерно и то обстоятельство, что местом для своей статьи Салтыков выбрал «Московские Ведомости» — наиболее либеральную из газет того времени, редактировавшуюся тогда В. Ф. Коршем и еще не ставшую органом реакции, каким она сделалась в руках Каткова с 1863 года.

Через три дня Салтыков поместил в этой же газете вторую свою статью — «К крестьянскому делу», в которой предостерегал правительство от слишком доверчивого отношения к жалобам помещиков на неповиновения и бунты крестьян в связи с проведением в жизнь освобождения последних. Он восставал против «каркателей гнусностей», которые радостно пользуются всякими слухами о недоразумениях между крестьянами и помещиками. К понятию «крестьянские волнения» — говорил Салтыков — надо относиться очень осторожно; чаще всего волнения эти объясняются с одной стороны неясным пониманием крестьянами Положения 19 февраля, а с другой — произволом помещиков.

На эту же тему написана Салтыковым через месяц и статья «Несколько слов об истинном значении недоразумений по крестьянскому делу», помеченная 2 июня 1861 года и напечатанная в № 128 (от 11 июня) тех же «Московских Ведомостей». Салтыков заявлял решительный протест против «решения возникающих вопросов при посредстве полицейских мер»; он считал, что причинами волнения крестьян часто является произвол помещиков и что административное вмешательство часто необходимо не в защиту помещиков, а против них и в защиту крестьян. К тому же он указывал, как часто помещики раздувают самые мелкие столкновения свои с крестьянами до степени «волнения» и «бунта», требуя вмешательства полицейских и военных властей. «Какойнибудь староста Аким подольстится к барыне, что „у насде, сударыня, Ванькаскот давича на всю сходку орал: а пойдемка, братцы, к барыне, пускай она водки нам поднесет!“ — вот уж и бунт. И барыня Падейкова пишет туда, пишет сюда, на весь околоток визжит, что честь ее поругана, что права ее попраны»…

Все эти предупреждения Салтыкова были крайне своевременны, но конечно не могли сыграть никакой практической роли. «Крестьянские волнения», раздувавшиеся помещиками, стали подавляться правительством, по предписанию министра внутренних дел Валуева, с небывалой жестокостью. В. И. Семевский указывает, что с 19 февраля 1861 по 19 февраля 1863 гг. было свыше 1.100 случаев крестьянских волнений, потребовавших применения полицейской и солдатской силы. В Казанской губернии в селе Бездна 12 апреля 1861 г. произошел расстрел многотысячной толпы крестьян; арестованный «зачинщик», крестьянин Антон Петров, был после этого расстрелян. Этот «безднинский расстрел» сыграл громадную роль в дальнейшем определении отношения к правительству радикальных кругов русской интеллигенции; Герцен посвятил ему не одну пламенную страницу в своем «Колоколе». Все это случилось незадолго до первых статей Салтыкова, ставивших своею целью предотвратить подобные выступления и преступления администрации. Попытка оказалась, разумеется, бесплодной, но тем более подчеркнувшей полное расхождение Салтыкова с правительственной линией политики. Как уже было указано, все эти статьи Салтыков подписал полным своим именем.

Пока Салтыков печатал эти три свои статьи, Ржевский написал ответ на первую из них и пытался напечатать его в «Московских Ведомостях». Получив отказ, он обратился к гостеприимству Каткова, в еженедельном политическом журнальчике которого «Современной Летописи» (издававшейся при «Русском Вестнике») и появился «Ответ на статью г. Салтыкова об ответственности мировых посредников» (1861 г., № 22, от начала июня). В ответе этом Ржевский иронизировал, что бюрократу Салтыкову вполне уместно раздражаться независимым положением мировых посредников; независимость их казалась Ржевскому особенно желательной именно в виду того, что дворянская партия ожидала найти в мировых посредниках своих людей. Особенно нападал Ржевский на слова Салтыкова (как оказалось потом — вставленные редакцией «Московских Ведомостей»), что если мировые посредники будут поступать безответственно, то тогда «найдутся средства» поддержать существенный принцип ответственности хотя бы и независимых лиц. «Какие же это средства? — вопрошал Ржевский. — Читаешь, выписываешь и не веришь глазам! Видно, г. Салтыков забыл о прогулке Щедрина в Крутогорскую губернию»… И, играя под либерализм, Ржевский огорченно заявлял: «не прошло пяти лет с того времени, как Щедрин писал свои Губернские очерки, возбудившие сочувствие в читателях, несмотря на саркастическую и обличительную форму, как вот г. Салтыков, со всей энергией старого московского дьяка, набрасывается на первый признак освобождения от подьячества»… Ржевский прозрачно намекал, что Салтыков делает это ради карьеры и что «надворный советник Щедрин когдалибо попадет на место крутогорского губернатора»… Намек этот был особенно нелеп: ведь именно эти, подписанные полным именем Салтыкова, статьи закрывали перед ним всякую надежду на какую бы то ни было административную карьеру. В дальнейшей части статьи Ржевский называл Салтыкова «бюрократом» и заявлял, что «независимость мировых посредников от произвола местных начальственных лиц уязвляет бюрократическое сердце г. Салтыкова», которого Ржевский иронически именовал деятелем «школы француза Бабефа и русского полковника Скалозуба»; деятели эти — иронизировал Ржевский — думают, что «чем человек беднее и неразвитее, тем он полезнее, как общественный деятель»… Вообще в своем ответе идеолог помещиков и дворянства Ржевский занял до чрезвычайности «либеральную» позицию против «старого московского дьяка» и «бюрократа» Салтыкова…

Салтыков дал сокрушающий ответ Ржевскому на страницах той же «Современной Летописи» в конце июня 1861 года (№ 26). Этот «Ответ г. Ржевскому» начинался с напоминания о первой статье Ржевского «Несколько слов о дворянстве», в которой доказывалось, что дворянство должно остаться привилегированным классом, так как неотъемлемой привилегией его является образование, в то время как «все прочие классы вместе взятые» не доставляют и десЯ-той доли того списка деятелей литературы и культуры, как дворянство. Возмущенный ответ Салтыкова на это самодовольное утверждение великолепен: «Что это такое: упрек ли, сожаление ли, или просто оскорбление? Если это упрек, то справедливость требовала разъяснить и причины, вследствие которых „прочие классы“ не могли выделить из себя столько замечательных деятелей, как дворянство, и тогда, быть может, упрек пал бы сам собой. Если это сожаление, то, вместо того чтоб сожалеть бесплодно, следовало бы указать на средства к устранению причин, обусловливающих существование предмета сожаления, причин, ни для кого не составляющих тайны. Если это оскорбление, то оно неуместно, ибо направлено против лиц, которые не могут отвечать»…

Но не в этом главная тема ответа Салтыкова, как и не в разъяснении допущенных Ржевским передержек. Говоря о последних, Салтыков подчеркивает, что в его статье речь шла не об административном давлении на мировых посредников, а «лишь о праве не только правительства, но и общества, контролировать действия посредников»… Салтыков указывает между прочим, что статья его об ответственности мировых посредников напечатана в Московских Ведомостях не совсем в том виде, в каком была написана, а выражение «найдутся средства», на которое так сильно напирает г. Ржевский, даже вовсе в ней не было. Но все это — мелочи, которые Салтыков отмечает только мимоходом, переходя к главному вопросу — противопоставлению «бюрократии» и «земства». Он не боится слова «бюрократ», которым его «обзывает» Ржевский; Салтыков заявляет, что его ни мало не трогает мнение дворянпомещиков о бюрократии. «Слушать, как рассуждают эти господа о централизации и бюрократии, бывает поистине уморительно. Один доказывает, что децентрализация заключается в учреждении сатрапий; другой мнит, что децентрализация в том состоит, чтобы водку во всякое время пить. — Что такое бюрократ? — спрашивает Межуев. — А вот, братец, — объясняет Ноздрев: — хочу я, например, теперь водки выпить — ан тут бюрократ: стой, говорит, водку велено пить в двенадцать часов, а не теперь»…