Рейдовый батальон - Николай Прокудин

Переписывали и вновь создавали партийную и комсомольскую документацию. Одновременно обновляли ленинские комнаты, изготовили новые походные ленкомнаты на плащ-палатках (палатки при этом дырявились, что очень бесило старшин в ротах). На территории полка нагромождали щиты наглядной агитации, строили аллею героев. Красили заборы, бордюры, казармы, штаб, клуб, размечали плац, белили деревья.

За два дня был возведен постамент, на который водрузили списанную БМП-2, отреставрировали на плацу трибуну. Все бегали как угорелые, с шести утра и до двадцати четырех часов, а времени не хватало. «Помощь» приехала из штаба дивизии в виде проверяющих готовность к работе.

На отчетно-выборную конференцию, шутка ли, приехал адмирал флота. Адмирал флота в песках Афганистана! Адмирал был не простой, а политический – первый зам. начальника главы политуправления, вот как!

Через неделю суеты и беготни под руководством штаба дивизии нас «взбодрила» группа офицеров из политуправления армии. Понаехали проверяющие – все забраковали. Все ленкомнаты, все газеты, все боевые листки, покраску заборов, казарм, мусорных бачков. Все началось заново, но еще более энергично, с привлечением дивизионных художников и писарей со всех полков. Еще через пару дней прибыла помощь в виде проверяющих из округа, и вновь все не так.

Естественно, офицеры на совещаниях были выставлены бездельниками, лентяями, дилетантами, политически близорукими людьми, почти ревизионистами и оппортунистами.

Вскоре появился очень холеный майор, высокий, стройный, тщательно выбритый, чистенький – хлыщ. Кандидат на должность секретаря парткомиссии, если выберут. А кого же у нас не выбирают, если его предлагают и рекомендуют. Альтернативы нет!

Этот тип начал ходить и командовать с утроенной энергией, накопленной во время учебы в академии. Мы уже всю наглядную агитацию переделывали по три раза. Но ведь полк не только этим занимался. Полк создавал всеобщую показуху. Столовые мыли и перемывали заново, казармы чистили и драили, постельное белье меняли и заменяли на новое, все кругом красили и перекрашивали. Оружейную комнату вылизали до блеска. Всюду бирки и на них – кто ответственный, чья казарма, курилка, мусорка, пожарный щит и т. д. А еще ротная документация, журналы боевой подготовки. Учет всего, что поддается и не поддается учету. Конспекты офицеров, конспекты солдат. А еще планы, таблицы, схемы, расписания занятий.

Писари валились с ног, глаза у них были красными от бесконечных ночных бдений над бумагами. После нуля часов спать никто не ложился, и до середины ночи все были чем-то заняты.

Это сумасшествие не прекращалось ни на минуту. Солдаты и офицеры мечтали о скорейшем выходе на боевые действия.

Наконец все вышли на финишную прямую. Сумасшедшая суета трех недель подходила к своему апогею. Началась подготовка выступающих, плакатов, клуба, походного магазина. Походный магазин – это большая палатка, в которой ставятся столы-прилавки для продажи дефицитов, и мини-кафе. Вот на меня эту задачу и повесили. Привезли палатку, новенькую.

Командир дивизии, седой генерал, лично указал место, где ее установить, в какую сторону у нее будет вход, и напоследок благословил: «Действуй, сынок!»

Командиры бесились от бесконечного ожидания неминуемо приближающегося мероприятия. Но конференция все откладывалась – ждали адмирала, хотя по плану через пять дней после конференции – выход на боевые.

Так вот, получил я палатку, получил столы, ротный неохотно выделил восемь солдат.

– Знаешь, Ник, такое ощущение, что мы все в дурдоме. Рядом ведь наш дукан (магазин) стоит, в пятидесяти метрах. Зачем палатку снимать с хранения и портить?

– Сбитнев! Это, как сказал начальник политотдела, событие чрезвычайной политической значимости, а мы с тобой – политически близорукие люди.

Володя, чтобы назначили ротным, недавно стал кандидатом в члены партии, поэтому как бывший разгильдяй высмеивал все «исторические мероприятия».

И вот, несмотря на отсутствие опыта в установке огромных палаток, немного помучившись, я ее все-таки поднял, выровнял, развесил отбеливатель (утеплитель), разместил плакаты, установил столы и стеллажи. Чувствовал себя абсолютно счастливым, вначале боялся, что не получится. Сержанты и солдаты были довольны так же, как и я, теперь они лежали по углам и дремали.

Вдруг полог палатки распахнулся, и в палатку ворвался какой-то незнакомый офицер. Майор, как я разглядел по звездочкам. Пришлось встать со стола, где я сидел, и сделать вид, что очень интересуюсь чтением плакатов.

– Кто старший? – завизжал майор.

Это был тот самый высокий, холеный красавчик – кандидат в секретари парткомиссии. Палатка наполнилась запахом приятного одеколона, весь он был начищен, отутюжен, тщательно выбрит. Солдаты проснулись и принялись ползать по полу и создавать видимость расправления швов и морщин на отбеливателе-утеплителе.

– Я тут старший, лейтенант Ростовцев. – Приложил руку к козырьку.

– Почему торговый центр стоит здесь? Почему дорожки к нему не посыпаны? Вход необходимо развернуть в сторону штаба! Быстро действовать, даю времени сорок минут.

– Ни х… себе, – ляпнул из угла сержант Дубино.

– Дубино! Заткнись! – рявкнул я.

– Почему хамите сержанту? – обрадовался возможности докопаться до меня майор.

– Дубино – это фамилия такая. Его фамилия, – усмехнулся я.

– Вы еще и смеетесь надо мной! Издеваться! Дискредитировать! – зашелся в крике красавчик.

– Никто не издевается. Просто все устали, две недели почти без сна, и это после боевых.

– Быстро выполнять приказ, лейтенант!

– Нет, я ваш приказ выполнять не буду. Я не знаю, во-первых, кто вы, во-вторых, комдив лично все объяснил, и как ставить в том числе, указал и разметил.

– Ах, не будешь выполнять приказ?! Не знаешь, кто я?! Да я Ромашица – секретарь партийной комиссии! Это я руковожу всем этим мероприятием. Выполнять! – Майор продолжал орать и делать при этом страшные глаза – напугать хотел, наверное.

– Ну, вы еще не секретарь парткомиссии, мы вас еще не избрали, – буркнул нагло я. А сам подумал, может, еще и не изберем. (Ха! Не изберем!) Если прислали, значит, изберем: других ведь кандидатур, как всегда, не будет.

– Да я тебя в порошок сотру! Ты кто по должности, лейтенант? – начал брызгать слюной секретарь.

– Зам. командира первой мотострелковой роты по политчасти.

– Ты у меня взводным станешь, я тебе устрою. Выполнять приказ! Даю сорок минут. Объявляю вам строгий выговор за хамство.

– Есть, строгий выговор, – ответил я, – только не понял, за что и от кого.

– Молчать! – вскричал майор и, повернувшись на каблуках, выскочил из палатки.

Лицо его стало красным, глаза чуть из орбит не выскочили. Еще немного воплей – и пена изо рта хлынет от бешенства.

– Ложись все! Отдыхать! – скомандовал я солдатам и загрустил. Вот ишак, упал на мою шею, откуда взялся такой негодяй. Тут война, люди гибнут сотнями, а такая сволочь сидит в штабе и изводит всех, да еще орденов нахватает. Майор на полковничьей должности. Сейчас станет подполковником, а под вывод досрочно – и полковником (как я угадал!).

Сержант подошел ко мне и извиняющимся тоном спросил:

– Товарищ лейтенант! Переставлять будем але не?

– Дубино, и надо же было тебе ляпнуть матом! С тебя все пошло.

– Ну вот, нашли крайнего. Чуть что, сразу Дубино. Фамилия, что ли, нравится всем? Да он уже злой был, як пёс зайшёв.

– Да я понимаю все. Но от этого не легче.

В палатку вбежал полковой писарь. Оглядевшись, он подбежал ко мне, взгляд нагло-ехидный.

– Товарищ лейтенант! Вас в штаб в строевую вызывают!

– Кто и зачем?

– Да капитан Боченкин. Какой-то майор из-за вас скандал закатил.

– Ну ладно, не болтай, прямо ты изнемогаешь, выполняя боевую задачу. Иду-иду.

Я вошел в штаб. Штаб гудел как улей. Трещали пишущие машинки, трезвонили телефоны, люди бегали из кабинета в кабинет с бумажками. Строевик встретил меня удивленно и недоуменно.

– Лейтенант! Ты чего натворил?

– В смысле?

– В прямом. Тебя только и осталось под трибунал отдать. Прибежал тут новый секретарь парткомиссии, как с цепи сорвался, начал с порога орать и топать ногами, служебную карточку твою требовать. А она, между прочим, до сих пор не пришла с предыдущего места службы почему-то. Я ему объясняю, а он слушать не хочет, требует новую завести. Пока я ее «создавал», он вот тут у моего барьерчика топтался и багровел. Стул предлагал – не садится. Боялся, наверное, что злость пройдет. Вот, гляди, что он тебе в нее вписал: «За попытку срыва отчетно-выборной конференции соединения – строгий выговор». Так что тебе, как замполиту, можно дальше не служить. После этого только сорвать с тебя погоны и расстрелять! – Он при этих словах добродушно засмеялся, затягиваясь сигаретой.

– Вот спасибо, обрадовали. А то я думал: наградной на орден опять вернули.