Люди в сером 2: Наваждение - Кирилл Юрченко

Они устроились в заводском скверике, на такой же деревянной лавочке, спрятанной в густой листве зеленых насаждений. Рабочий день был в разгаре, и никто не мог бы помешать их общению.

— Позвольте представить, — Вольфрам показал на Анисимова. — Специалист по аномальным явлениям, старший научный сотрудник, Хвостов Акакий Леопольдович.

Анисимов чуть не поперхнулся и сверкнул взглядом, но испуганный подопечный был не в том состоянии, чтобы распознать шутку.

— Хочу предупредить сразу, — сказал Вольфрам, усаживаясь на другой край лавочки, так чтобы «клиент» оказался между ним и Анисимовым. — Все, о чем мы будем спрашивать, имеет архиважный характер. Кроме того, вам необходимо подписать обязательство о неразглашении государственной тайны…

Вольфрам вел себя с наглостью уверенного в себе мошенника. Он достал из папки какой-то листок и, придерживая его рукой, закрывая шапку отпечатанного на нем текста, дал расписаться.

— Фамилию и инициалы, пожалуйста, не забудьте указать. Попрошу разборчиво! — строго добавил он.

Когда «документ» был завизирован, Вольфрам так же быстро спрятал его обратно в папку.

— Итак. Перейдем к делу. Речь пойдет о той истории с вашим другом Мясоедовым, свидетелями которой вы стали. Нас интересуют некоторые детали.

Клиент заволновался еще больше.

— Но что я могу рассказать?.. — робко произнес он. — Тем более, когда надо мной так посмеялись в милиции.

— Не беспокойтесь, сейчас над вами никто смеяться не будет, — заверил Вольфрам. — Верно, Акакий Леопольдович?

Анисимов слегка кивнул.

— Итак, продолжим, — сказал Вольфрам. — В своем заявлении о том происшествии, вы написали, что видели в его квартире некоего субъекта, которого окрестили «стариком Хоттабычем» — именно такое сравнение отчего-то вы использовали, товарищ Грушин. Ведь вы сразу его увидели из окна. Я правильно понимаю? А с ним еще кого-то, кого вы окрестили почему-то «актером Пуговкиным». И это помимо самого Мясоедова. Я не ошибаюсь?

— Совершенно верно, — с неохотой кивнул тот. — Я видел.

Он замолчал и посмотрел на Анисимова, как будто сомневаясь, стоит ли начинать снова.

Помня, видимо, наставления ГРОБа про злого и доброго следователей, Анисимов произнес мягким голосом:

— Ну, продолжайте. Не бойтесь. Рассказывайте все, какой бы странной и нелепой вам не казалась эта история. От того, что вы нам поведаете, зависят многие судьбы. Это не шутка.

Несколько воодушевившись после его слов, Грушин позволил себе выпрямиться, расправил плечи. Начал говорить.

— Ну, шел, значит, я мимо дома Мясоедова и надумал к нему заскочить. Уверен был, не откажет, тем более что у меня с собой было кое-чего. А он, зараза, не открывал. Я подумал, что Мясоедов спать завалился раньше времени. Тогда, чем в дверь трезвонить, решил его через форточку крикнуть. Ну, взбрело что-то в голову, сами знаете, по пьяни. Я вышел на улицу. Взобрался сначала на козырек подъезда, потом на карниз, голова бедовая. Ну, в общем, до мясоедовского окна добрался, внутрь заглянул, его и увидел… Ну, того типа, который «Хоттабыч». В прихожей он стоял. Далеко от окна. Если бы свет в коридоре не горел, я бы его и вовсе не заметил… Сперва-то подумал, что это сам Мясоедов так прикалывается. Будто на маскарад вырядился. На голове чалма какая-то, одежда вся грязная изодранная, то ли халат, то ли не халат, штаны на штаны не похожи. И еще борода эта. Она меня смутила — какая-то странная. Длинная, острая. У нас таких не носят. Я еще подумал — Мясоедов прям самого старика Хоттабыча решил в народном театре сыграть… Вижу вдруг — Мясоедов-то оказывается на полу лежит. Я его в первый момент и даже и не разглядел. А потом смотрю — и точно Мясоедов это, на полу-то… Руки у него скрюченные и сам подергивается, как будто током ударенный… А этот тип с бородой над ним стоит и с кем-то говорит, причем так яростно, будто спорит. Только я поначалу не видел, с кем он там говорит. А потом появился второй. Ну, который «Пуговкин». Я почему так его назвал — потому что он был похож на того прораба из комедии, ну помните «Операцию Ы»? В шортах и пробковом шлеме, он все о космических кораблях и о Большом Театре разглагольствовал. Он тоже был с бородой, только у этого пожиже немножко. Потом смотрю, тот первый тип, ну, который «Хоттабыч», значит, в мою сторону показывает, на меня тычет. Тогда же на меня и второй взглянул. И, верите, у меня внутри все будто оборвалось… Они знаете…

Грушин замолчал и по очереди испуганно заглянул в глаза Анисимова и Вольфрама, желая убедиться, что те не только его внимательно слушают, но и готовы верить каждому произнесенному слову.

— Говорите, — снова попросил Анисимов.

— Все, что скажу — истинная правда! — замечая, что лица слушателей по-прежнему серьезны, выпалил Грушин и выдохнул, как будто снимая с себя тяжелый груз. Видно было, что дальше говорить ему стало легче.

Он эмоционально начал показывать руками.

— … Представьте. Я за окном стою! А они там, в коридоре! И на меня смотрят! Этот Хоттабыч дурацкий. И Пуговкин, который не Пуговкин, а только прикидывается. А сами ажно светятся оба, будто лампочками обвешанные! Тут Хоттабыч протянул руку ко мне, как сожмет и!.. Как будто меня за горло схватил! Представляете? Будто рядом стоит, и держит меня за горло. И душит! Вы не знаете, что я тогда пережил. Хотел спрыгнуть с окна-то. А не получается. Не могу. А в горле все сдавило, и дышать невозможно. В глазах темнеет. Я уже ничего не соображал, когда вдруг взорвалось все, там в квартире!.. Вот тогда я на улицу выпал вместе с окном. А потом кричать начал. Даже не помню, что именно кричал. Наверное, требовал, чтобы открыли квартиру Мясоедова! Никогда я такого ужаса не испытывал. Я же протрезвел тогда в единую секундочку! В милиции-то мне не поверили. А он держал! И еще будто в голову ко мне залез…

Грушин закончил, и смотрел на агентов с нескрываемой надеждой, что хоть сейчас-то его не примут за психа.

— Ну, а в тот момент, когда вас душили, вы что-то еще успели увидеть? — спросил Анисимов.

Грушин широко раскрыл глаза.

— Значит ли это, что вы мне полностью верите? Мне не поверили, что я со второго этажа упал и даже не ушибся.

— Мы верим в то, что вы стали свидетелем очень необычной истории, — ответил за шефа Вольфрам. — Из нее нам предстоит вычленить, что считать реальностью, а что работой вашего воображения.

— Но вы не станете говорить, что у меня была «белочка»? А то в милиции…

— Конечно, не станем, — заверил его Анисимов. — А пока вернемся к моему вопросу. Что еще вы успели увидеть?