Пилот-девица - Александр Зорич

— А что можешь?

— А могу здесь разместить с относительным комфортом. Сам понимаешь, местные пятизвездочные отели это не наши «пятерки»… Но если безальтернативно — то сойдут! Поживете здесь недельку, другую, третью, четвертую… А там уже и решится что-нибудь!

— Две недели? Две недели сидеть и бакланить? — возмущенно вскинулся дядя Толя.

— А что тебя не устраивает? — недоуменно спросил красный и потный Дулин.

— Да хочется гадов инопланетных бить! Изнываю прямо — так хочется дела настоящего! — дядя Толя сжал кулаки и сделал зверское лицо.

— Ты серьезно? Насчет «хочется бить»? — недоверчиво уточнил Дулин.

Василиса тоже недоумевала. Ей казалось, она успела хорошо узнать дядю Толю, а для того дяди Толи, которого она хорошо знает, куда более характерно желание бить баклуши, нежели каких-то там «гадов», причем забесплатно.

Впрочем, Василиса допускала, что последние события нечто в его душевных обыкновениях переменили. В любом случае она в разговор двух старших мужчин не встревала, воспитание не позволяло.

— Аж кушать не могу, как хочется! — подтвердил дядя Толя.

— Ну если кушать не можешь… Ты же пилот по профессии, так? — Дулин задумчиво закатил глаза, словно подыскивая в уме варианты.

— Пилот, да.

— Тогда могу тебя в бригаду космодромного обслуживания записать. Там дело самое что ни на есть настоящее. Не знаю как насчет «гадов бить», полетать тебе вряд ли дадут… Ну то есть я совершенно уверен, что не дадут. Но если хочешь быть в центре событий, так сказать, на передовой, то…

— А что? Космодромное обслуживание? Очень даже отличненько! — дядя Толя не для виду повеселел. — Я когда на пилота-то учился, в такой бригаде как раз подрабатывал… Но в мирное время, конечно. И платили там неплохо… Получается, стану снова студентом. Назад в будущее! — и дядя Толя щедро отхлебнул коньячок из бокала с профилем Пушкина. На его лице медленно нарождалась гримаса морального удовлетворения.

Вдруг Дулин вспомнил, что они с дядей Толей в кабинете не одни и поглядел на Василису. Та с отсутствующим видом сидела в кресле у широко распахнутого в сад окна — там на ветвях старого гранатового дерева чистили перышки два красивых ванильно-желтых попугайчика с красными хохолками.

— Ну а вы кем хотели бы поработать, мадемуазель? — глядя на муромчанку масляными глазками перебесившегося холостяка, осведомился Дулин.

— Я? Вы про меня? — встрепенулась Василиса.

— Про вас, да. Кем работать желаете?

— Работать? Если по совести, то я… я не хотела бы пока работать… Я хотела бы отдохнуть. Если это возможно, — искренне сказала муромчанка.

Лицо у Василисы было таким изможденным, а глаза такими печальными, что Дулин, не задавая лишних вопросов, написал что-то на бланке с водяными знаками и державными орлами.

— Вот, — сказал он, протягивая бумагу Василисе.

— Что это?

— Направление в гостиницу для вас. Поживете там пока за казенный, то есть за клонский, счет, здоровье поправите, отоспитесь… Кстати, питание вам полагается трехразовое, как иностранной беженке из района военных действий, а ресторан там очень даже ничего. Пока все это не началось, я там сам, признаться, столовался. А что? На машине всего двадцать минут…

Глядя как всё понемножечку устраивается, дядя Толя с облегчением вздохнул и приобнял Василису за плечи.

Конечно, если Василиса будет жить в гостинице с трехразовым ресторанным питанием, причин волноваться за подопечную у него и правда не будет. И он сможет «бить гада», то есть джипса, со спокойной совестью, а не как человек, бросивший на произвол судьбы своего младшего товарища.

— Да ты не беспокойся за меня главное… Буду позванивать тебе по свободе! А там, глядишь, и вся эта заваруха закончится, — вполголоса сказал Василисе дядя Толя.

Василиса кивнула, хотя намерения беспокоиться в ту минуту вовсе не испытывала.

Какая-то сложная апатия овладела ей — похожая на сон наяву. Апатия, которая, если верить психологам, частенько накатывает от переизбытка впечатлений.

Тем временем, судя по красноречивым взглядам ассистента Дулина, он полагал встречу с героическими беженцами оконченной (тем более что бутылка «Арарата» уже опустела и переместилась под стол).

Дулин привстал со своего кресла и протянул руку дяде Толе для прощального рукопожатия.

— Что ж… Если вопросов больше нет… — сказал ассистент Дулин.

— Почему нет? Есть! — неожиданно даже для самой себя выпалила Василиса.

— Ну.

— А почему вы называетесь «ассистент Дулин»? — Василиса постучала ногтем по красивой черной табличке, стоящей на столе у их собеседника лицом к посетителям. — Чей именно вы ассистент?

— Чей? — чему-то своему усмехнулся Дулин. — Да какая вам разница, чей!

Василиса пожала плечами.

По сути, ассистент Дулин был прав: ей ведь действительно было без разницы.

В гостинице «Ипподром», куда привела ее бумага ассистента Дулина, Василисе понравилось почти все.

Чего только стоила большая двуспальная кровать, с резной высокой спинкой! (То, что кровать рассчитана на двоих, а не на одного, Василиса не догадывалась. Ей казалось, что величина кровати — это способ, которым хозяин выражает почтение к постояльцу.)

После крошечной койки в каморочке форта «Вольный», после такой же маломерной кроватки в общежитии Прибежища Душ имени Счастливой Звезды, эта кровать представлялась Василисе баснословно роскошной и вызывающе избыточной.

Впечатление царских почестей усиливали шелковые простыни гламурного нежно-розового цвета.

С одной стороны, они были непривычно скользкими — даже перевернуться с боку на бок было нелегко, проскальзывала попа!

Но, с другой стороны, они так приятно холодили тело! И давали такой нежный отблеск, хоть снимайся для каталога нижнего белья (один такой московитский каталог, как величайшую эстетическую реликвию, как-то демонстрировала Василисе ее соседка по общежитию Прибежища Душ имени Счастливой Звезды по имени Лили)! Ах…

Там, в этой-то шелково-розовой кровати, Василиса и открыла для себя тайное девичье счастье — засыпать нагишом.

Правда, дело тут было не столько в возросшей внутренней раскованности. Сколько в том, что никакой ночной рубашки или пижамы со щенками у Василисы не водилось и в помине. Как и денег на покупку рубашек и пижам…

Помимо простыней и кровати, сердце Василисы завоевало то обстоятельство, что стены ее номера были украшены старинными фотографиями заслуженных ипподромных лошадей и жокеев-победителей.

Василиса обожала лошадей — и породистых, и метисов, и коньков-горбунков. Она любила и старых, и жеребят. Она умилялась лошадям доброезжим, дурноезжие вызывали у нее исключительно желание перевоспитать их любовью и лаской. Ей нравились лошади красивые. Ее интересовали лошади эстетически сомнительные… В общем, по-деревенски суеверная Василиса считала прекрасным знаком судьбы то, что из любой точки ее номера она могла видеть стати не менее чем трех копытных красивейшин!

Случалось, будучи наедине с собой, Василиса подходила к фотографии в рамке, привставала на цыпочки (ведь росту в ней было всего 163 сантиметра), вслух читала кличку жеребца или кобылы и некоторое время стояла с глуповатой улыбкой, как бы смакуя и внутренне осмысляя прочитанное.

— Так-так… Кто это у нас тут такой резвунчик? Кто золотой конь? Это… мнэ… Красный Камень Шираза Второй, Сын Девственницы с Севера и Игрока в Мяч… А это кто? А это Слоненок, сын Губернатора Луны и Дикой Утки Четвертой… Чубарый… И белая проточина на лбу… Ну что за милашка!

Во время одного из таких фото-экскурсов в историю местного ипподрома, в номер Василисы громко постучали.

Завернувшись в банный халат с эмблемой отеля (разумеется, конной), Василиса отперла дверь.

Клон-курьер в потертой фирменной курточке (на вид ему было не больше пятнадцати!) держал в руках увесистую декоративную корзину, нагруженную чем-то очень полезным и, судя по запаху, душистым (парфюмерные ароматы прямо-таки заполонили коридор несмотря на то, что содержимое корзины было запаяно в прозрачный целлофан!).

— Я разыскиваю госпожу Василису Емельяновну Богатееву! — сказал паренек с типично клонской радостной экзальтацией. Было видно, что к виду представительных иностранок в банных халатах он привыкнуть еще не успел.

— Госпожа Василиса Емельяновна — это я.

— Вы? Восхитительно! Чудесно! Поскольку это набор — он предназначается вам! — курьер, сияя, поставил перед Василисой корзину. И, видя ее растерянность, добавил:

— Это — подарок!

— От кого подарок? — Василиса, конечно, подумала на отсутствующего дядю Толю. Он любил сюрпризы во всех видах — и те, что делали ему, и те, что делал он сам!

— Эту корзину посылает вам Общество Поддержки Русских Людей На Чужбине! — невозмутимо произнес курьер, предварительно подглядев в свой всезнающий казенный планшет.