По багровой тропе в Эльдорадо - Эдуард Кондратов

Патер Распар де Карвахаль повторил мне то, что я слышал от него ранее. Он посоветовал мне поменьше размышлять и побольше молиться, дабы изгнать вздорные мысли из головы.

— Надо верить. Верить, верить и верить, — строго сказал патер. — Бог отпустит все грехи своим преданным воинам, прославляющим в битвах его имя.

От Мехии я услышал совсем иные речи.

— Видишь ли, Блас, — очень серьезно сказал Мехия, — мы, испанцы, любим прикрывать именем бога все наши мерзости и преступления. Не только здесь, в Индиях, но и у себя дома. Вспомни, сколько костров зажгла святая инквизиция на твоей родине? Клеветы негодяя, позарившегося на чужое добро, достаточно, чтобы человека если не сожгли, то по меньшей мере подвергли страшным пыткам, лишили имущества и прогнали из родных мест. Я испытал это на своей шкуре — молодчик, вроде Гарсии, свел со мной счеты, настрочив донос инквизиторам. И он, этот грязный подлец, тоже заявлял, что заботится о славе божьей, о чистоте веры…

Мехия зло рассмеялся.

— Будь они прокляты, эти мерзкие ханжи! Впрочем, мы сами не лучше их. Как же, «христианские рыцари»!.. А подумай-ка, Блас, почему пошел в поход толстый Педро? Спроси его, и он ответит: «За золотом!» А Гарсия? А Муньос? Ради желтой побрякушки они вспорют животы тысячам невинных людей, им наплевать, кем будут их жертвы — христианами, мусульманами или язычниками. Золото! О другом они не думают. А ты, наивный юноша, мучаешься, раздумывая — герой ты или убийца? Конечно, убийца. Даже если ты пришел к Орельяне с самыми благородными побуждениями, все равно ты — убийца и сообщник наглых грабителей. Не лучше, не хуже других. Да и сам капитан сделан из того же теста, что и остальные. Голова у него светлая, а сердце источено. Среди наших бандитов он самый крупный, только и всего… А бог… Бог тут ни при чем.

Его глуховатый голос будил во мне раздражение. Мне очень не хотелось соглашаться с ним.

— Ладно, допустим, — стараясь сохранять спокойствие, ответил я. — Ну, а ты, Мехия, отчего ты с нами? Ты ведь не грабитель, ты во имя бога и короля пошел с Писарро? Разве не так?

Мехия испытующе взглянул на меня из-под мохнатых век. Он колебался: отвечать или нет?

— Не так! — жестко отрубил он. — Что хорошего сделал мне король, за которого я должен проливать кровь? Ничего. Я ненавижу попов, лишивших меня родины. Я не верю, что человеку во имя бога следует идти против своей совести. Ты еще молод. Ты многого не знаешь. Но кое-что ты начинаешь понимать. Сегодня я еще не могу сказать тебе, зачем я отправился с шайкой Гонсало Писарро. Но придет время, и я…

— Замолчи! — голос мой сорвался до крика. — Еретик! Мне отвратительны твои богохульства, убирайся!.. Не хочу тебя слушать, не хочу-у-у…

Я считал себя мужчиной. Но я заплакал, как мальчик. Я чувствовал в словах простого плотника Диего Мехии страшную, жестокую правду, которая переворачивала всю мою душу, не оставляла камня на камне от моих идеалов и убеждений, жгла и ранила меня. Я не хотел до конца осознавать то, что уже стучало в мой мозг, беспокоило совесть, лишало покоя.

Диего ушел. Мягкие пальцы Апуати коснулись моего лица, мокрого от слез.

— Милый Блас… Как хорошо, что ты еще умеешь плакать, — еле слышно прошептала она.

ГЛАВА ВОСЬМАЯ. ЗАГАДОЧНАЯ НАХОДКА

…Опять бегут мимо нас селение за селением, снова и снова отражаем мы выстрелами арбалетов и аркебуз наскоки индейских каноэ.

Несколько раз мы приставали к берегу, с бою брали индейские деревни, грузили все запасы, которые удавалось найти, и плыли дальше.

Теперь я не участвовал ни в рукопашных схватках, ни в покорении селений. Нога моя все еще не зажила, и передвигаться я мог с большим трудом, непременно опираясь на крепкую палку. Впрочем, особой нужды в моем мече отряд не испытывал — как правило, нам попадались небольшие деревушки индейцев охотников, с которыми солдаты справлялись сравнительно легко. Обычно на берег высаживался почти весь отряд, и только трое-четверо раненых и больных оставались на бригантинах, чтобы вовремя поднять тревогу в случае неожиданной атаки индейских каноэ. Как правило, такого не происходило, и на долю солдат, охранявших бригантины, доставалась вполне безопасная роль зрителей, следящих за сражением на суше. Теперь в их числе был и я, и, надо сказать, это бездействие было мне по душе. Конечно, не потому, что я превратился в труса и дрожал за свою жизнь. Просто мне опротивела роль палача и убийцы, и вид окровавленных жертв все больше меня угнетал. В душе произошел перелом: я не хотел ни сражаться с индейцами, ни убивать их. Даже об Эльдорадо я перестал мечтать. Стоило мне подумать об этой благословенной стране, как перед глазами вставали свирепые, жадные рожи наших солдат, и в памяти всплывали страшные видения — разграбленные, опустошенные индейские деревни, плачущие дети и женщины, закованные в колодки рабы… Нет, думал я, пусть уж лучше никогда не ступит нога испанского конкистадора на цветущие равнины Эльдорадо. Не нужно мне ни подвигов, ни золота, добытых ценою страданий и крови невинных людей.

Так размышлял я. Так, вероятно, считал Мехия и, быть может, еще несколько солдат. Однако все остальные не забыли, что толкнуло их покинуть сонный Кито и отправиться в неведомое. Все так же алчно горели воспаленные глаза конкистадоров, по-прежнему не прекращались разговоры о богатствах Золотого касика. И хотя страна сокровищ упорно не показывалась на нашем горизонте, появления ее дворцов ждали каждый час.

Но вот однажды — это было в начале июня — дозорные «Виктории», а за ними и все мы увидели, что слева от нас сквозь пелену дождя темнеют необычно высокие хижины. Когда бригантины приблизились вплотную к берегу, дождь немного утих, и стало видно, что перед нами — всего лишь большая индейская деревня, хотя и не совсем похожая на селения, которые нам встречались раньше. Прочные бревенчатые хижины с куполообразными крышами образовали крутую дугу, которая концами упиралась в реку, а посреди обширной площади, в полукольце жилищ, стояло нечто похожее на огромный щит. Самые зоркие, приглядевшись, различили, что на щите рельефно вырезаны очертания какого-то удивительного города и еще что-то непонятное.

Никто из нас не произнес заветного слова «Эльдорадо», но в ту минуту надежда и радость вспыхнули в сердцах у многих…

Затем все произошло, как обычно: бригантины причалили, солдаты высадились, и началась резня. Сеньор капитан теперь не делал попыток мирно заговаривать с индейцами, с этим было покончено. Язык меча и аркебуз, шутил сеньор Орельяна, дикари пони мают лучше.

Бой закончился быстро — индейцев в селении было немного, так как большая часть мужчин охотилась в лесах. Мы обошлись без потерь — две-три царапины в счет не шли. У туземцев было убито около десятка воинов, примерно столько же тяжело ранено. Их сразу же добили Гарсия и Муньос — в нашем отряде они были специалистами по этой части. Остальные жители разбежались: дети и женщины — в самом начале боя, а мужчины — в конце, когда убедились в своем полном поражении. Впрочем, четверо из них скрыться в лесу не успели. Крепко связанные по рукам и ногам, окруженные испанцами, они стояли посреди площади и с тоской ждали решения своей участи.