Славянская мифология - Белякова Галина Сергеевна

Изображение коней в славянской иконографии насквозь проникнуто мифологическим символизмом.

В западнославянских сказках мы находим те же описания: «Зашумели ветры, заблистали молнии, затопали копыта, задрожала земля, и показался конь из коней; летит как вихрь, из ноздрей пламя, из очей искры сыплются, из ушей дым валит…» Данные описания представляют собой точное отражение древнепоэтических воззрений на природу: дивному богатырскому коню приданы все свойства грозовой тучи. Это и бурый цвет, и необычайная скорость, и полеты по поднебесью, и способность перескакивать через моря, горы и пропасти, и жгучее пламя изо рта, и топот, от которого земля дрожит.

Водяные кобылицы. В народных сказках говорится о морских или водяных кобылицах, выходящих из глубин вод. Купаясь в горячем молоке этих кобылиц, добрый молодец становится юным, могучим, красивым, а враг его, делая то же самое, погибает.

В Хорватии кобылицы назывались кобылицами вил, так как в образе вил славянская мифология олицетворяла грозу с всполохами молний и связывала с образами Бабы Яги или ведьмы. В южно-славянских странах был такой миф: молодец, желающий добыть чудесного коня, поступает на службу к бабе-чаровнице и пасет буйных кобылиц, в которых превращаются ее собственные дочери.

На Руси считалось, что ведьмы превращаются в кобылиц и бешено носятся по горам и долам. Молоко мифических кобылиц — живая вода, дождь, проливаемый тучами. Купаясь в молоке, сказочный герой становится силачом и красавцем. Подобно языческим богам и богиням, сказочные герои и героини переносятся в дальние страны не только на богатырских конях, но и в летучих колесницах, которые мгновенно появляются и исчезают в повозках-невидимках. Такие колесницы и повозки тождественны ковру-самолету и плащу-невидимке: это различные метафоры облака.

«Чудо архангела Михаила о Флоре и Лавре» и «живой огонь». Приглядимся к некоторым иконописным сюжетам с изображением коней. Вот, например, сюжет «Чудо архангела Михаила о Флоре и Лавре». На иконе изображен архангел в рост, лицом к зрителю, а вполоборота к нему — святые Флор и Лавр. Под ними два коня — черный и белый. Архангел Михаил вручает Флору и Лавру поводья разномастных коней. Но вот загадка: почему на иконе сугубо древнерусский сюжет? Дело в том, что до того, как ранневизантийские легенды аналогичного содержания появились на Руси, в них близнецы Флор и Лавр не имели к коням никакого отношения, а были каменотесами, и только. Еще Дмитрий Ростовский — церковный деятель эпохи Петра I вынужден был признать, что сюжет иконы прикрывает неведомую языческую басню… Позже к тому же выводу пришли и ученые-историки. По их осторожному предположению, близнецы Флор и Лавр заменили античных богов Кастора и Полидевка, тоже близнецов — Диоскуров, сыновей Зевса.

Заметим, что близнецы-всадники типа Диоскуров были известны во всем древнем мире. В Индии это — ашвины, были они у германцев, балтов и у славян. Когда в России праздновали память Флора и Лавра, то в этот день полагалось обводить коней вокруг церкви, а затем гнать их меж двух костров, зажженных от «живого огня». «Живым», особенно «священным» считался огонь, добытый трением дерева о дерево, т. е. «хранящийся в дереве».

Из описания позднего крестьянского обычая видно, что Флор и Лавр были причастны к коневодству. Огненные ритуалы с «живым» огнем, пламенем дают ясно понять, что Флор и Лавр заняли место языческих коней-богов, некогда чтившихся славянами. Античные Диоскуры вообще не связаны с культом огня, связь эта прослеживается только в Иране. Даже римские императоры заимствовали из иранских дворцовых ритуалов особые церемонии с огнем.

Персидский культ огня повлиял на весь древний мир, на буддийское и восточно-христианское искусство, а возможно, и на старинные славянские обряды: ведь огненные ритуалы в праздновании дня Флора и Лавра очень стары. Известны они и у скифо-сарматских племен.

Ну а кто же был на месте архангела Михаила? От него — исчезнувшего божества — остались лишь черный и белый кони, олицетворявшие ночную тьму и дневной свет. Эти вышедшие из старого солнечного мифа языческие символы (белый конь — образ дня, черный — образ ночи) встречаются еще в гатах Авесты — священной книги персидских зороастрийцев. А с конями и двумя спутниками изображался иранский бог Митра, которого, по всей вероятности, мы и видим на иконе «Чудо о Флоре и Лавре». Данное предположение доказывает и скульптура V в. н. э. из Хайрахане в Северной Индии: вверху сидит Митра, по правую и левую руку от него видны два маленьких божества, внизу — два оседланных коня. Спутники Митры — тоже близнецы, иранские двойники античных Диоскуров, поскольку те и другие символизировали утреннюю и вечернюю зарю.

Все это говорит о том, что еще в иранских мифах встречаются те идеи и персонажи, которые отображены на иконах русских мастеров-иконописцев. Ни античные, ни христианские сюжеты не дают такого совпадения общей композиции отдельных деталей и внутреннего значения. Солнечное божество, его спутники-близнецы, т. е. зори утренняя и вечерняя, наконец, два коня (черный — ночь, белый — день) — вот что изображалось в митраистской скульптуре и на древнерусской иконе.

Этот вывод подтверждает и археолог В. Городцов в изданной в 1926 г. книге «Дако-сарматские элементы в русском народном творчестве»: на крестьянских вышивках Русского Севера автор выделил набор композиций, воспроизводившихся в первом тысячелетии до н. э. на скифо-сарматских украшениях.

ЗМЕЙ

Змеиное многообразие. Змей представлен почти во всех мифологиях мира как символ, связывавшийся, с одной стороны, с плодородием, землей, мудростью, с женской производящей силой, водой, дождем, а с другой — с домашним очагом, огнем (особенно небесным), а также мужским оплодотворяющим началом. Изображения змея находят еще в искусстве верхнего палеолита. Культ змея был широко распространен в Триполье, где он олицетворял пробуждение природы, весну. На глиняных женских статуэтках змей часто изображался как существо, охраняющее и оплодотворяющее женщину. Без змея не обходится почти ни один керамический сосуд трипольцев, но у них он не всегда представлялся добрым защитником очага.

Уже в те далекие времена люди подчеркивали его двойственность. В представлениях трипольцев, наверное, жил какой-то злой змей — дракон, ассоциировавшийся с ужом. Такой уж изображается, как правило, на крышках сосудов снаружи и изнутри, а вид у него свирепый — круглые глаза, большие рога, крылья-когти. Двойной спиралью уж обвивает сосуд, то отпугивая, то угрожая каждому, кто хочет прикоснуться к нему.

Видимо, спираль была для трипольцев символом того, чему они поклонялись или чего боялись, возможно, чего-то непостижимого, но вечного: смены ли времен года, дня и ночи, таинства жизни и смерти, вращения звездного неба или кругового движения солнца, т. е. того, что они видели, но постичь им было не дано. Спираль служила для них знаком виденного, а может быть, и его смыслом.

С времен верхнего палеолита известно противопоставление змей и птиц, получившее продолжение в раннеевразийском искусстве: птицы как животные верхнего мира, змеи — нижнего. Однако на смену этому противопоставлению пришло соединение признаков змеи и птицы в образе летучего крылатого коня — дракона. Сопоставление образов змеи и коня привело к появлению мифологического образа змеи-дракона с головой коня и телом змеи.

В качестве символа плодородия змей получил особое распространение на Крите и Кипре, где найдены изображения женщин (жриц) со змеями в руках. В Египте богиня плодородия и урожая Рененутет предстает в образах кобры или коброголовой женщины.

Змея была одним из атрибутов греческой богини мудрости Афины. В скифоиранской традиции известна богиня со змеиными ногами и двумя змеями, растущими из плеч. Древнеиндийский мировой змей держал на себе землю. Сходную космическую функцию держателя Земли выполнял и мировой змей в скандинавской и египетской мифологиях. В первой это был змей Мидгарда-Ермунганд, живущий в океане и опоясывающий всю Землю, а во второй — змей Мехента, окружающий Землю.