Большой террор. Книга II. - Роберт Конквест

Ходжаев несомненно был наиболее выдающимся и способным узбекским деятелем из всех, кто сразу после революции принял сторону коммунистов в их борьбе против эмира Бухарского. С 1925 года, с первого съезда компартии Узбекистана, Ходжаев стал членом Бюро ЦК КП[б] Узбекистана и в течение долгого времени занимал пост председателя Совнаркома республики.

Но на VII съезд компартии Узбекистана (закончившийся 17 июня 1937 года) Ходжаева даже не выбрали делегатом. 27 июня 1937 года было объявлено о его снятии с должности председателя Совнаркома и исключении из ЦИК Узбекистана. В тот же день «Правда Востока» обрушилась с нападками на «контрреволюционные», «националистические» позиции Ходжаева. Совершенно очевидно, что к этому времени Ходжаев был уже под арестом. Его брат, тоже видный местный партийный работник, покончил самоубийством.[554]

В сентябре 1937 года в Ташкент был послан А. А. Андреев. Он должен был проследить, чтобы террор в Узбекистане принял надлежащий размах. 8 сентября «Правда» объявила, что Ходжаев и еще семь человек, в том числе четыре члена Бюро ЦК КП[б] Узбекистана, были разоблачены как «враги народа», а «первый секретарь ЦК товарищ Икрамов» и все остальные члены Бюро получили порицание за недостаточную бдительность, а два дня спустя, 10 сентября, все та же центральная московская «Правда» уже резко напала и на Икрамова (на сей раз не называя его «товарищем») за то, что он защищал «троцкиста» — одного из секретарей ЦК.

10, 11 и 12 сентября «Правда Востока» печатала нападки на Икрамова, упрекая его в том, что он не противостоял «буржуазному национализму» и поддерживал Ходжаева. Вероятно, он, в согласии с Ходжаевым, «в разгар необоснованных репрессий в 1937 году протестовал против них»,[555] чем и вызвал неудовольствие Сталина. (Поскольку во всем остальном Икрамов был верным сталинцем, его первого среди жертв открытых процессов реабилитировали после XX съезда КПСС).

27 сентября в «Правде» появилось сообщение о том, что Икрамов «изобличен», исключен из партии, и что дело его передано в следственные органы. Тем не менее, он все еще не был арестован. Еще до ареста, сделанного «по личному указанию Сталина»,[556] ему были предъявлены показания оговоривших его лиц. Икрамов начисто отрицал все возведенные против него обвинения, невзирая на то, что с ним четыре раза беседовал сам Ежов.[557] Это по-видимому означает, что Икрамов прибыл в Москву, все еще не находясь под арестом — факт странный, но отнюдь не единственный.

В тюрьме Икрамову была устроена очная ставка с Бухариным,[558] который его оговорил. Тем не менее, Икрамов стал

давать показания лишь на шестой или седьмой день допроса.[559]

В тот же период террор охватил всю Среднюю Азию. Председатель Совнаркома Киргизской ССР пал 12 сентября,[560] после чего прозвучал призыв к беспощадным мерам против всего ЦК компартии Киргизии.[561] Два секретаря ЦК Таджикской компартии и ряд других работников в республике были «разоблачены» как буржуазные националисты и шпионы.[562] (О председателе Совнаркома Таджикской ССР Рахимбаеве было сказано, что он держал гарем с тремя женами). Волна террора охватила все национальные окраины Советского Союза.

Под холодным светом люстр Октябрьского зала Дома Союзов Ходжаев «признавался», что вел антисоветскую деятельность с 1920 года. Он и Икрамов были, дескать, в контакте с правыми через Антипова и получали инструкции работать с англичанами для отделения Узбекистана от Советского Союза и превращения его в британский протекторат.[563] Оба занимались вредительством в промышленности, причем действовали якобы примерно так же, как Шарангович в Белоруссии. «Ошибки» планирования делались преднамеренно и т. д.:

«Эстакаду для подвоза угля и переброски построили исходя из расчета 75.000 киловатт, здание для электростанции построено на 48.000, а запроектированная мощность станции составляет 70.000, как видите в основе проекта уже были элементы вредительства».[564]

Сельскохозяйственная политика в Узбекистане была катастрофически скверной — оказывается, эта политика тоже проводилась намеренно, чтобы вызвать недовольство Москвой.

Ходжаев:…это означало вызвать колоссальное недовольство народа, потому что мы представили дело так: план московский, мы, якобы, московские приказчики, мы осуществляем директивы Москвы. «Недовольны? Так вот, жалуйтесь на Москву». Эту задачу мы поставили.

Вышинский: Провокационную задачу?

Ходжаев: Провокационную задачу, поставили ее сознательно и осуществляли в течение ряда лет.

К чему это привело? Это привело действительно к уничтожению севооборота, это привело к снижению поголовья скота, это привело к снижению шелководства, потому что и тут навредили. Это привело, в конце концов, и к снижению самой урожайности хлопка. И поэтому Узбекистан годами не выполнял планы по хлопку… Если у крестьянина 10 га земли, он должен на 8 га или на 9 га посеять хлопок. Сами понимаете, если один гектар остается на все остальное, то это хозяйство начинает гибнуть.[565]

Согласно Ходжаеву, у них была и более важная экономическая задача — развить в Узбекистане независимую экономику. Это (в противоречии с вышеприведенными указаниями) осуществлялось такими плановыми методами, «чтобы меньше иметь хлопка, как культуру техническую, которая больше всего связывает Узбекистан с Союзом, во-вторых развернуть таким образом сельское хозяйство Узбекистана, чтобы иметь в большей мере не только на богарных, но и на поливных землях зерновое хозяйство, чтобы не зависеть от привозного русского хлеба, и, наконец, запланировать таким образом развитие промышленности, строительство дорог и прочее, чтобы мы в результате осуществления этой первой пятилетки оказались бы в экономическом отношении более независимыми от Советской России, от Советского Союза, чем когда бы то ни было».

Таким образом была на процессе представлена экономическая сторона «буржуазного национализма». Ходжаев постарался обрисовать ее как можно яснее.

Ходжаев: Я не знаю, известно ли суду, что у буржуазных националистов, особенно в Средней Азии, существовала такая теория — организовать замкнутое хозяйство, то есть сделать так, чтобы хозяйство Республики развивалось независимо от других частей Союза, чтобы по возможности Республика жила бы без нужды в остальном Союзе, на случай каких-либо возможностей для активной непосредственной борьбы.[566]

Сходные показания дал и Икрамов. Упомянув о контактах с Зеленским, Антиповым и А. П. Смирновым, он рассказал о визите Бухарина, который в 1933 году прожил несколько дней у него в доме. Допрошенный по этому поводу Бухарин признал, что обсуждал с Икрамовым платформу Рютина и что «там было глухо и о терроре», но отрицал, что велись какие бы то ни было разговоры о вредительстве.[567] Что касается последующей их встречи, в 1935 году, то на ней (зловещая подробность) якобы присутствовали жены Бухарина и Икрамова, но заговорщицкие беседы велись, мол, в отсутствие жен. Бухарин, однако, отрицал, что во время этой встречи велись какие-либо политические разговоры. Произошел обмен резкими репликами между ним и Вышинским.

Вышинский: И вы, руководитель подпольной организации, встретивши через два года члена вашей организации, вами завербованного, не проверили — остается ли он на позициях вашей контрреволюционной организации, не интересовались этим, а стали говорить о погоде в Узбекистане. Так это было или не так?

Бухарин: Нет, не так. Вы мне задаете вопрос, который содержит в себе иронический ответ. А на самом деле я рассчитывал на следующую встречу с Икрамовым, которая случайно не состоялась, потому что он меня не застал.

Вышинский: Вы замечательно хорошо помните как раз те встречи, которые не состоялись.

Бухарин: Я не помню те встречи, которые не состоялись, потому что они — фантом, а помню те, которые реализовались.[568]

Затем Икрамов дал пространные показания о важной роли Антипова в организации среднеазиатских подрывных групп. Антипов делал ставку на террор и якобы лично хвастался, что «кого наметили убить правые, тот до Средней Азии не доедет».[569] Наконец, Икрамов оговорил «многоженца» Рахимбаева и его таджикскую группу.

ДЕЛА ХОЗЯЙСТВЕННЫЕ

Допросы Розенгольца и Крестинского вечером 4 марта удовлетворили обвинителя. Оба показали, что они вместе с Рудзутаком и Гамарником стали руководящим центром всего заговора после ареста Рыкова и Бухарина в феврале 1937 года. Они будто бы связывали все свои надежды с предстоявшим военным переворотом.