Долгая дорога в дюнах - Олег Руднев

— Рихард, что с тобой, Рихард? — Марта бросилась к нему, склонилась, словно над ребенком.

Муж судорожно схватил ее руки, прижался к ним мокрыми от слез губами, захлебываясь, сказал:

— Нет у нас больше родины, Марта. В Риге красный переворот.

Смысл сказанного трудно доходил до нее. Переворот? Ну и что? Какое он имеет к ней отношение? Неужели из-за этого опять придется отложить возвращение домой? Хотелось бежать — не было сил. Хотелось плакать — не было слез. Почувствовала, как кружится голова, и обессиленно опустилась рядом с Рихардом.

ГЛАВА 10

В уездном городке над зданием бывшей управы развевался красный флаг. Калниньш — он был в стоптанных ботинках и полосатой тюремной куртке — еще издали заметил алое полотнище и решительно повернул в его сторону. Когда вошел в приемную бывшего начальника уезда, молоденькая девушка неумело, одним пальцем, стучала на машинке.

— Товарищ Сарма? — удивленно оглядывая необычного посетителя, переспросила она. — Да, он у себя. — И указала на дверь.

Андрис решительно шагнул в кабинет. Стоя спиной к нему, Язеп Сарма — высокий, плечистый, с пудовыми кулаками кузнеца — кричал в телефонную трубку:

— Как нет сетей? А куда они делись? Слушай, у меня в уезде двенадцать таких поселков, как ваш… И я каждому должен объяснить сто раз? Выбирайте старшего, пусть принимает хозяйство бывшего общества «Рыбак», выдает сети, горючее — все, что нужно! Законно, законно! Законнее не бывает. А на кой черт тогда мы народную власть устанавливаем? Чтобы людей без рыбы оставить? Вот так, действуй! — Сарма положил трубку, обошел стол и только теперь заметил Калниньша. — Андрис! Дьявол ты соленый. Живой. — Он так стиснул рыбака в своих могучих объятиях, что у того затрещали кости. — Выкрутился все-таки? А ну-ка рассказывай!

— Да что рассказывать? Не успели они — наши пришли. Слушай, у тебя пожрать чего-нибудь найдется? А то мне еще пятнадцать километров топать.

Язеп оглядел его оборванную, отощавшую фигуру и усмехнулся:

— Понятно… Прямо из шикарнейшего рижского отеля — без пересадки. — И крикнул, приоткрыв дверь: — Лайма, сбегай-ка в буфет! Все, что осталось, тащи сюда. — Потом снова обернулся к Андрису. — Я здесь теперь целыми днями сижу. Иногда и ночью. Жена скоро дружка заведет.

— Вижу, — нахмурился Калниньш и кивнул на висевший перед ним портрет Ульманиса. — Совсем замотался, с гвоздя эту рожу снять некогда?

— С гвоздя снять недолго, — невозмутимо пожал плечами Сарма, — да вот заковыка: с должности президента его пока никто не скинул.

— Ну и зря тянут. Дураку, и тому ясно — это чистая формальность.

— Что формальность? Выборы в народный сейм формальность? Незрело рассуждаешь, товарищ Калниньш.

Вошла Лайма с тарелкой бутербродов и бутылками сельтерской. Поставила все на стол и ушла.

— Давай нажимай! — Сарма придвинул к Калниньшу бутерброды, откупорил бутылку. — Нет, брат, если власть народная, то она и должна быть провозглашена открыто, перед всем народом. От имени каждого латыша. Чтоб нас потом никто не упрекал.

— Законник! — с набитым ртом пробубнил Калниньш. — Подержать тебя там с недельку, не то бы запел.

— Да уж слыхали про твои подвиги. Говорят, того следователя по всем больницам возили, нигде не могли найти протез — голову заменить.

— Дай поесть спокойно. Нашел, что вспомнить.

Сарма отошел к окну, некоторое время наблюдал за Калниньшем — чувствовалось, что его гложет какая-то мысль.

— Пока ты тут жевал, я одну штуку надумал. Нам вот так, — он резанул ладонью по горлу, — нужен начальник уездной полиции. Как раз для тебя работа, принимай дела!

— Что, что? — Андрис от неожиданности даже жевать перестал. — Да ты понимаешь, что мелешь? Меня, рыбака, — фараоном вонючим? — Он медленно поднялся, с силой потянул Язепа за лацкан пиджака.

— Ишь ты, какой нервный. Успокойся, с фараонами мы покончили. Во-первых, будет не полиция, а народная милиция, и, во-вторых, ответь мне, кто, по-твоему, должен в уезде порядок наводить? Думаешь, мало тут всякой контры по углам ошивается?

— Да ты сообрази — какой из рыбака полицейский?

— Такой же, как из меня — начальник уезда. Ничего, разберешься, не маленький. Вон какой университет окончил. — Сарма кивнул на тюремную куртку Андриса. — В общем, считаю, мы с тобой поладим. Оформляйся сегодня же. Получай документы, подбирай кадры…

— Подожди, какие кадры, какие документы? Я еще дома не был.

Сарма досадливо хлопнул себя по лбу.

— Как же я забыл!.. Лайма, придется тебе еще раз сбегать. Позови-ка сюда нашего вожака молодежи.

— Это Ла… — начала было девушка, но Язеп жестом прервал:

— А ну, быстренько!

Слушай, какой тут еще вожак? — совсем рассердился Калниньш. — Ты человек или кто? Забыл, откуда я выбрался? До сих пор дома ничего обо мне не знают. И я о них. Можешь ты это понять?

— Могу. Поэтому-то и пригласил секретаря организации трудовой молодежи. Отличный парень. Бежал из-под ареста, на подпольной работе себя проявил. А сейчас…

— Да какое мне дело до этого парня?

Он решительно шагнул к двери, но у самого выхода замер от неожиданности: там стоял Лаймон, Был он в синей форме рабочего гвардейца, с красной лентой на рукаве.

— Отец!

Среди густых лесов притаился хутор. В безветренный жаркий день, наполненный пением птиц, жужжанием пчел, неподалеку от дома, в тени развесистого дерева, за накрытым столом сидело несколько человек. Артур, похудевший и загорелый, отодвинул тарелку, благодарно улыбнулся хозяйке:

— Спасибо! Больше не могу. Пора собираться.

— Что ж, — грустно протянул хозяин — пожилой, костлявый, с лицом, напоминавшим дубовую кору. — Тогда по последней? На дорожку. — Он плеснул из бутылки в стаканы. — Счастливо тебе добраться.

Артур сидел, расстегнув ворот рубахи. Его выгоревший солдатский френч висел на спинке стула.

Какое чувство благодарности он испытывал к этим людям! Если судьба и была жестока к Артуру в последнее время, то здесь она благосклонно отвалила ему всего полной мерой: и везения, и заботы, и обыкновенной человеческой теплоты. Тогда, расставшись с Грикисом и на ходу вскочив в пустой товарный вагон проходящего мимо поезда, он еще не знал, куда поедет и что будет делать. Когда за тобой гонятся и палят вслед, тут уж не до рассуждений. Но, поостыв и немного успокоившись, он, естественно, задумался, что же делать дальше? Вернуться в свою часть — значило угодить под трибунал. Слишком много он себе позволил. Идти домой означало то же самое. Скрыться? Не было ни документов, ни денег. Далеко не уйдешь.

Перед рассветом, когда поезд убавил ход, он выпрыгнул из вагона, сторожко огляделся и углубился в лес. На первых порах было ясно одно: надо сменить форму, чтобы не бросаться в глаза, подобно мухомору. Но как это сделать? Целый день бродил по чащобе, несколько раз приближался к жилью, но объявиться людям так и не решился. Ночь провел беспокойно, забравшись на всякий случай подальше в глухомань. Утром поднялся голодный, разбитый, без малейшего представления, что же следует предпринять дальше. Снова бродил по лесу, снова и снова приближался к жилью, перебирая в уме одну комбинацию за другой и сочиняя для себя легенду, но ничего путного придумать не мог.

Наконец, обессиленный физически и духовно, решился сделать первый шаг. Вышел на чей-то хутор, купил еды — у него оставалось всего три лата — с жадностью поел. Несколько осмелев, предложил хозяину, рыхлому, с круглым бабьим лицом мужчине, купить у него мундир. Или обменять на подходящую цивильную одежду. Мол, неохота возвращаться домой в опостылевшей военной форме. Хозяин оценивающе оглядел солдата — по его глазам было видно, что он, не поверил ни одному слову Артура, — согласился. То, что крестьянин предложил взамен, было настолько неравноценно и оскорбительно, что Банга возмутился. Его нахально грабили. Но мужик не смутился и не стал торговаться. Он ушел в дом и долго не возвращался. У Артура даже мелькнула мысль, что о нем просто забыли. Но хуторянин все-таки появился и удивленно уставился на странного солдата:

— Ты еще здесь?

Артур промолчал.

— Давай, давай, топай, — насмешливо сказал хозяин. — Тебе мундир к лицу, ты в нем представительней. Еще в генералы выскочишь, если не поймают.

Банга в бессильной ярости бросился вон, подальше от этого злополучного места. Черт его знает, что взбредет в голову живоглоту. Он шел всю ночь, оставляя за собой все больше километров и все меньше надежд на возвращение в прошлое.

Только на четвертый день на Артура случайно набрела в лесу Кристина. Парень спал, выбившись из сил. Вначале оба испугались, затем разговорились, познакомились. Она-то и привела его к себе на хутор, затерявшийся среди болот. Здесь он, наконец, и встретил то, чего долгое время был лишен: сочувствие и заботу. Его не расспрашивали, не требовали объяснений, к нему не лезли в душу. Его просто впустили в дом и дали приют. Артур признался, что у него нет документов, но отец Кристины, старый Бумбурс, пропустил это мимо ушей.