Война (СИ) - Шепельский Евгений Александрович

Он козырнул, по крайней мере, жест этот напоминал земной салют, затем прищелкнул пальцами и скинул со спины плетеную торбу, в которой покоился бочонок литров на десять.

— Забыл. Подарок капитана. Лично от него! В знак… э-э… этой, особой… признательности!

Капитан был истинным шотландцем. Третий бочонок — для меня!

Бернхотт, за которым отправил посыльного к казармам, явился почти следом за Ричентером. Ему я выдал примерно те же инструкции: четыреста солдат необходимо переместить в Норатор малыми партиями. Начинать — уже сейчас, перемещать в течение ночи.

Затем я взял в оборот адмирала Кроттербоуна. Ворвался в выделенные ему покои, спросил с места:

— Отдых — или битва?

Кроттербоун вскинул взгляд к расписному потолку и вздохнул. В правой руке у адмирала была хорошо прожаренная утиная нога, в левой — серебряный кубок с вином.

— Поесть-то можно?

— И поедите, и помоетесь на месте. Сможете там даже побриться. Едем недалеко.

— Куда же направимся, ваше сиятельство?

— Недалеко. К стоянке флота.

Он издал скрип несмазанного тележного колеса.

— У Санкструма еще остался флот?

— В том-то и дело, что нет. Но о флоте я позабочусь завтра. Вы же потребны мне для другого дела. Отправляемся немедленно. В карете я все вам расскажу.

Карету подогнали под ротонду, мы выехали через эспланаду, через центральные ворота в направлении Норатора, однако, бодро прокатив около километра, свернули под деревья и остановились в месте, с дороги совершенно незаметном.

— Вылезайте, адмирал, пересадка. Быстрей!

Сивая поросль на лице адмирала дрогнула:

— Что это? Зачем?

— Меры предосторожности. За архканцлером достаточно плотно следят.

Он был умен, и дальше ему пояснять не пришлось. Мы выбрались наружу, в теплые влажные сумерки, и пересели в точно такую же карету, что ждала неподалеку. В первую карету (мы с адмиралом смотрели через открытую дверцу) тут же забрался мой двойник — загримированный студент из агентуры Шутейника. В сумерках его было не отличить от меня. Карета отъехала в направлении Варлойна.

— Мое alibi, — произнес я. И кратко пояснил адмиралу значение этого слова — совершенно неизвестного в Санкструме. Затем сказал: — Мой двойник проедется по Норатору, покажется там и тут, выпьет, сидя на подножке, может даже, поблюет с перепоя, ему привезут доступную женщину или даже двух. В общем, он отработает сегодня ночью мое реноме трусливого выпивохи, который испугался и готовится драпать, а пока пустился во все тяжкие; он будет на виду у тех, кто за мною следит. Мы же тем временем… Нет, пока не едем. Ждите!

Не успел утихнуть вдали перестук копыт и стук колес кареты, как по булыжнику дороги зацокали копыта моих соглядатаев. Я уже навострился определять на слух, и прикинул, что наружка у меня — не менее трех-четырех человек, о чем и поведал адмиралу. Кроттербоун покачал головой.

— Пятеро, — сказал со значением. — А вас плотно обсели, господин архканцлер, ваше сиятельство.

Мы подождали несколько минут, чтобы убедится, что слежка не ведется несколькими партиями, затем тихонько выехали на дорогу, и, спустя еще минуту, своротили в сторону корабельного могильника. Пока ехали, я очень кратко посвятил адмирала в свои планы — сегодняшние и завтрашние.

Кроттербоун выругался с чувством. Сказал все так же скрипуче:

— Дерзко! А я… из огня да в полымя меня изволили сунуть, господин архканцлер! — однако я заметил, как необыкновенно остро заблестели адмиральские глаза, а плечи, согбенные годами отсидки, распрямились. Стало ясно — этот человек будет работать.

— Я ничего не понимаю во флоте, адмирал. Мне нужен человек, который будет планировать морские операции… профессионально.

— Уразумел, все мне ясно, ваше сиятельство. Это вы, значит, соврали: не поесть мне сегодня, не помыться.

— У ветеранов есть и баня, и еда, и острые бритвы. Но времени, и правда, мало. Мы должны сделать это сегодня, после чего ваша задача — выдвинуться в сторону Норатора. К восьми утра вы должны будете наглухо заблокировать порт.

— Подручными средствами!

— Увы, только тем, что приготовили ветераны.

Он молча уставился в окно, сивая борода раздвинулась, обнажая улыбку. Взгляд затуманился: уже планировал, рассчитывал, думал. А я прислушивался к стуку собственного сердца. Проклятый инстинкт уже вбросил в кровь адреналин, готовился к бою заранее.

Ритос, боцман в непрошенной отставке, ожидал у поднятого шлагбаума, переминался, нервничал. В руках тусклый фонарь, на боку — в облупленных ножнах — тесак с костяной рукояткой. Из одежды — драные портки по колено, кажется, розовые, с остатками рюшей, пошитые, видимо, из дворянской сорочки, украденной на задах Варлойна, и больше ничего, нет и ботинок. Очевидно, боцман знал, как правильно одеваться на ночной абордаж. Холостяцкая берлога Ритоса — с погашенными огнями. Корабельная усыпальница тоже молчит и не светится — перемигивается буквально горсточка огоньков, чтобы внушить наблюдателям мысль о привычном течении жизни в этом печальном доме престарелых.

— А-а-а, наконец, вашество! Здравы будьте, здравы! Все готово! Молчим, не пипаем, тля внебаночная! Тихаримся! А кто пипает — тому в рыло! Даже чихать запретил! Свиньи и те в загонах не хрюкают, курей на яйца посадили. Ждем вас. Обождались! Выпьете? А это кто с вами?

Кроттербоун спрыгнул на землю и расправил сутулые плечи.

— Не узнал, старый хрыч?

— Тля внебаночная! Ох, кореха!

Они немедленно обнялись, осыпая друг друга чернейшей бранью, и мне стало ясно, что Кроттербоуну начхать на сословные различия и разницу статусов, вот что значит передовой человек.

— Беретесь, Кроттербоун?

Мне показалось, что коренастый адмирал стал выше ростом.

— Я повторюсь, господин архканцлер: вы мне выбора не оставили.

Однако в его голосе звучал энтузиазм.

— Значит, отныне здесь распоряжаетесь вы. А я буду… скажем так, осуществлять генеральное командование.

Боцман кивнул довольно:

— Вот, правильно порешили! Господин архканцлер мне давеча ж и сказал: я, мол, в морском деле хрен от пальца отличаю с большими трудами! Эх, внебаночная! Прошу прощения!

Мы направились вниз, к воде, к остаткам сухих доков. Я чувствовал повсюду присутствие людей. Они начали выходить из скособоченных хибар и мертвых кораблей, шли уверенно, молча, готовые к схватке. Я не слышал голосов, лишь шорох ног, лишь раз оглянувшись, увидел, как блестят сотни глаз. Ритос, однако, говорил без умолку — докладывал адмиралу:

— Нас тут триста пятьдесят душ старых, пыльных, не считая женок, у кого они имеются, к несчастью. Четыре галеры сладили, весла нашли, ветошью обмотали, чтобы по воде не плескали, значит, корехи не давали! Оружие свое, конечно. Лодки с цепями для порта тоже сладили, все готово на завтра! Ждем только вас, тля внебаночная, простите!

Кроттербоун что-то проговорил, затем сорвал с плеч дорогой, подобранный час назад кастеляном камзол, сбросил штаны и туфли. Решил осуществлять руководство на местах, как говорится. Отлично! Я этого и добивался. Дело слишком ответственное. Предельно важное. Главное, чтобы инфаркт адмирала не хватил…

У доков ожидал Фальк Брауби — ему не терпелось заполучить образцы пушек. Он вызывался идти в бой изначально, бедовая голова, но я накрепко запретил — он был слишком ценной… бедовой головой, чтобы принести ее в жертву случайности.

— Готово, — сказал Брауби, возвышаясь в полумраке словно гора. — Сейчас будем спускать последнюю галеру. Две набил сеном и сухой соломой, бочки с маслом положил, и немного вашего пороха для бодрого горения, господин Торнхелл…

Я кивнул:

— Прекрасно. Ритос, адмирал — я иду с вами.

Раздались возгласы протеста. Особенно старался боцман:

— С нами, вашество? Ох, кореха! Да идите вы! Прошу прощения… Вы же этот… сухарь вы сухопутный! Тля внебаночная, простите за выражение. Размажут вас по палубе соплями зелеными, охнуть не успеете!

— И все же я пойду.