Странный генерал - Олег Коряков

СПИОНКОП

Частые капли били о тугую парусину палатки. Над долиной Тугелы кружили грозовые тучи. Под проливным дождем пришлось встречать новый, 1900 год, под дождем ползли и январские дни. Листая старый, трехмесячной давности, журнал найденный в английском окопе, Петр сердито попыхивал трубкой; табак отсырел, трубка гасла.

Чинивший у входа в палатку седло Антонис Мемлинг, рябой здоровяк, чем-то похожий на Дмитрия, подвинулся:

– Ползи сюда, Питер, тут посветлее.

– Ага, чтобы ты в полутьме пришил к седлу свой сапог?

– Да нет, я и в полной тьме справлюсь как надо.

– Обойдусь, – добродушно буркнул Петр.

Антонис посильнее откинул полог. Петра в отряде любили за храбрость в бою, за покладистый нрав в быту, уважали за грамотность и приверженность к чтению, хотя сами буры до книг были вовсе не охочи.

Мемлинг заворчал:

– То сушь была, то мокрядь. И весточек из дому нет. Как они там с урожаем управятся?

– Ну, в наших-то местах посуше, – отозвался кто-то из дальнего угла.

– Вот бы нам в наших местах и воевать…

Разговор шел в добродушных тонах, буры еще не были ожесточены: их фермам и полям пока не угрожала непосредственная опасность.

В палатку просунулась мокрая голова Мангваэло:

– Масса Питер, вам надо быстро идти к генералу.

– К какому?

– Сам генерал Бота зовет. Там пришел человек с той стороны, и генералу нужен масса Питер. Так сказал господин Терон.

Накинув старую попону, Петр выбрался из палатки и побежал к штабу.

Бота, сидя за походным столом, разговаривал о чем-то со своим заместителем Мейером и Тероном. В сторонке, под охраной, стоял высокий и толстый угрюмый негр.

– Мбулу! – узнал его Петр. – Здравствуй, Мбулу!

Зулус, метнув совсем не ласковый взгляд в сторону начальства, чуть склонил голову:

– Мой индун шлет привет своему брату.

– Это от Чаки, – повернулся Петр к Терону.

Тот в свою очередь напомнил командующему:

– Я вам докладывал…

Бота кивнул и сделал знак охране покинуть палатку.

– Садись, – сказал он зулусу по-английски, – будешь гостем. Велите, Мейер, дать еды и вина. – Потом повернулся к Петру, на умном тонком лице появилась усмешка. – Я вижу, Кофальоф, у вас есть какой-то волшебный ключик к сердцам зулусов. Этот мрачный воин со мной разговаривать не захотел – подавайте ему Питера Кофальофа. – Генерал театрально развел руками, словно признаваясь в своем бессилии, и обратился к лазутчику: – Вот, дорогой, пожалуйста – Питер Кофальоф.

– Мбулу имеет глаза, – буркнул зулус; он все еще стоял.

Слуга поставил на стол вино, глиняные кружки, принес мясо, сыр и фрукты.

– Садись, Мбулу. После дороги хорошо поесть. – Петр дружески похлопал зулуса по плечу.

– Нет, – покачал тот головой, – сначала надо говорить, поесть будет потом.

– Все равно садись. И говори. При них говори. Как живет мой брат Чака, что хотел он мне передать?

– Боги хорошо хранить индуна. Передать он хотел велеть большая новость.

С трудом справляясь с нескладными для его языка английскими словами, Мбулу пересказал все, что велел Чака. И даже передал рисованную карту – грубую и вместе с тем удивительно точную.

У англичан появился новый главнокомандующий, большой генерал, очень большой – Робертс. (Бота переглянулся с Мейером; новостью для них это не было: еще вчера они говорили о «большом генерале»; фельдмаршал Фредерик Робертс действительно имел немалый опыт военных операций в Южной Африке и в Индии, где он командовал британскими войсками.) Робертс привез много новых английских солдат. Чака сказал: к Буллеру пришли пять батальонов и три батареи из пятой дивизии. Еще к нему пришли большие тяжелые пушки. Робертс велит Буллеру снова наступать. Только теперь англичане схитрят; Чака сказал: большие пушки будут сильно и много стрелять из-за укрытий здесь, с фронта, а колонны солдат пойдут на запад, к Верхней Тугеле и Вентеру, где гора Спионкоп, и там ударят и прорвутся в Ледисмит. Чака сказал: так Буллер сделает совсем скоро, надо торопиться…

Сведения были важные. Чака оказывал бурам серьезную услугу. Бота встал.

– Спасибо тебе и твоему индуну. Ты получишь подарки. Господа, – легонько повел он темной бровью на Терона и Петра, – займитесь гостем, мы с Мейером скоро…

Они пошли в соседнюю палатку.

– Если этот кафр не врет, – сказал Бота, развертывая карту, – нам необходимо удлинить свои позиции к западу. А если он подослан с провокационной целью? Мы растянем позиции, перебросим часть войск к верхнему течению Тугелы, а Буллер ударит здесь, в наш центр. Что вы скажете, Лука?

Мейер быстро глянул на командующего из-под лохматой шапки волос:

– Все может быть, Луис. Надо доложить Жуберу. У главнокомандующего есть резервы, и, в конце концов, несет ответственность он, пусть и распоряжается. Что касается моего личного мнения, я бы позиции удлинил. Здесь, у Колензо, Буллер уже пообжегся, пора ему менять тактику. А там, у Спионкопа, он и верно может проскочить, если мы прозеваем. Конечно, и здесь фронт оголять нельзя.

Бота усмехнулся:

– И так плохо, и так нехорошо. – Он привычно огладил бородку тонкими длинными пальцами. – Ладно. Я сейчас же составлю донесение Жуберу. А вы позаботьтесь о лазутчике. Надо одарить его чем-нибудь и обязательно послать подарок этому… Чаке. Громкое, кстати, имя, а? Какую-нибудь там винтовку получше, коня – в случае чего, скажет, что добыл в бою. И не давайте кафру шпионить в нашем лагере. Пусть ест и пьет, а поближе к ночи спровадьте его на ту сторону.

Обходный маневр на запад английский командующий Натальским фронтом Буллер поручил генералу Уоррену. Выйдя к Тугеле вблизи Спионкопа, англичане со штурмом не торопились. Небольшие группы солдат-негров тщательно разведывали броды. Им хорошо помогал густой прибрежный лес.

Спионкоп возвышался между Тугелой и ее левым, северным притоком – Вентером. Двуглавая вершина могучей горы господствовала над всей окрестностью. Уоррен, как и Буллер, считал, что это верный ключ к Ледисмиту.

Буры каким-то образом разгадали маневр: за день до наступления на пустынных до того высотах появились бурские стрелки. Правда, разведка сообщала, что их немного. Уоррен, однако, на сведения разведки полагался не очень: эти мужланы умеют отлично маскироваться.

Весь день 19 января артиллерия била по Спионкопу, а в ночь на 20-е два пехотных полка, перейдя Тугелу, двинулись на штурм.

Было темно и душно. Шли молча, густыми, плотными рядами. Склон становился круче, лес остался позади. Кто-то охнул и выругался, с тупым шумом покатился камень. Почти сразу сверху ударили выстрелы.

– Не бойся, ребята, быстрей! – сдавленно крикнул лейтенант Гловер и растерянно оглянулся: никого не увидишь в ночной сумятице.

Это был его первый бой, и лейтенант изо всех сил старался храбриться. Лишь несколько дней назад он прибыл в Дурбан, затем добрался до Тугелы и получил назначение в бригаду генерала Вудгейта.

Пули свистели свирепо и страшно. Они пригибали к земле, хотелось упасть и вжаться в камни.

О, как проклинал сейчас Генри Гловер свое несчастное решение посвятить себя ратной карьере! Зачем спокойную, привычно скучноватую жизнь в родовом имении под ласковой опекой матушки он сменил на военный колледж в Санхерсте?

– Вперед, вперед, пули ночью слепые! – совсем близко от себя услышал он хрипловатый голос капитана Вальтера Окклива.

Ему показалось, будто этот бравый вояка и во тьме разглядел, что творится с ним. Пули все свистели, и, казалось, над самой головой. Неужели буры ухитрились заметить лейтенанта? Тонким, срывающимся голосом Гловер закричал:

– Да здравствует королева! – Пусть знает Вальтер Окклив, как бесстрашно погибал за ее величество молодой его друг.

Пули свистели, но капитан был прав: ночная атака лишила буров очень важного преимущества – меткости. И все же они были страшными, эти взвизгивающие комочки металла, слепо несущие смерть. Слепую смерть. «Слепую, слепую…» – Гловер и не замечал, что горячечно твердит одно и то же слово.

Он споткнулся о что-то мягкое. Рука наткнулась на теплую липкую жижу. Раненый хрипел и бился. Гловер с отвращением отдернул руку, ноги у него подгибались. Где-то что-то кричал Окклив. Или кто-то другой. Стреляли и сверху, и снизу. Гловер бросился бежать, не зная куда… Снизу, от Тугелы, ударили пушки. Он упал и сильно ушибся о камень. Сердце бешено стучало, тело била дрожь. Пусть они идут, ползут, карабкаются, пусть подставляют свои лбы под пули – он не тронется с этого места. Он не тронется. Он не тронется!..

Гловер не знал, сколько времени пролежал у этого камня, и, когда поднял голову, уже начинало светать. Кто-то опрометью бросился к нему. Лейтенант даже не поднял пистолета.