Я-легенда - Ричард Метсон

 Он молча налил себе рюмку виски и торопливо, судорожно заглотил. Вирджи, Вирджи, - горестно звучало в его мозгу, - ты все еще со мной. Он закрыл глаза и с силой стиснул зубы.

 - Ее так звали? - услышал он голос Руфи.

 Мышцы его напряглись, но лишь на мгновение; он чувствовал себя разбитым.

 - Все в порядке, - голос его звучал глухо и потерянно, - иди спать.

 Она сделала шаг в сторону.

 - Извини, - проговорила она, - я не хотела...

 Внезапно он почувствовал, что не хочет отпускать ее. Он хотел, чтобы она осталась. Без всякой причины, только бы снова не остаться в одиночестве.

 - Мне показалось, что ты - моя жена, - услышал он собственный голос. - Я проснулся и решил...

 Он как следует хлебнул виски и, поперхнувшись, закашлялся. Руфь терпеливо ждала продолжения, лицо ее находилось в тени.

 - ...Решил, что она вернулась, понимаешь ли... - медленно продолжал он, с трудом отыскивая слова. - Я похоронил ее, но однажды ночью она вернулась. И я тогда увидел - тень, силуэт - это было похоже на тебя. Да. Она вернулась. Мертвая. И я хотел ее оставить с собой. Да, хотел. Но она уже была не той, что была прежде. Видишь ли, она хотела только одного...

 Он подавил спазм в горле.

 - Моя собственная жена, - голос его задрожал, - вернулась, чтобы пить мою кровь...

 Он швырнул свой бокал о крышку бара, развернулся и зашагал: дошел до входной двери, развернулся, снова вернулся к бару и уставился в одну точку. Руфь молчала. Она стояла все там же, прислонившись к стене, и слушала.

 - Я избавился от нее, - наконец сказал он. - Мне пришлось сделать с ней то же самое, что и с остальными. С моей собственной женой. - Какое-то клокотанье в горле мешало ему говорить. - Колышек. - Его голос был ужасен. - Я вколотил в нее... А что еще я мог сделать. Я ничего больше не мог. Я...

 Он не мог продолжать. Его трясло. Он долго стоял так, плотно закрыв глаза...

 Потом снова заговорил:

 - Это было почти три года назад. И до сих пор я помню... Это сидит во мне, и я ничего не могу с этим поделать. Что делать. Что делать?! - Боль воспоминаний снова захлестнула его и он обрушил свой кулак на крышку бара. - Как ты ни старайся, этого не забыть. Никогда не забыть... И не загладить - и не избавиться от этого! - Он запустил трясущиеся пальцы в свою шевелюру... - Я знаю, что ты думаешь. Я знаю. Я не верил. Я сначала не верил тебе. Мне было тихо и спокойно в своем маленьком и крепком панцире. А теперь, - он медленно помотал головой, и в его жесте сквозило поражение, - в одно мгновение исчезло все... Уверенность, покой, безопасность. Все пропало...

 - Роберт...

 В ее голосе что-то надломилось.

 - За что нам это наказание? - спросила она.

 - Не знаю, - с горечью сказал он. - Нет причины. Нет объяснения. - Он с трудом подбирал слова. - Просто так все устроено... Так все и есть.

 Она приблизилась к нему. И вдруг - он не отстранился и, не колеблясь, привлек ее к себе. И они остались вдвоем - два человека в объятиях друг друга, песчинкой затерянные среди безмерной, бескрайней темноты ночи...

 - Роберт, Роберт.

 Она гладила его по спине, руки ее были ласковыми и родными, и он крепко обнимал ее, закрыв глаза и уткнувшись в ее теплые, мягкие волосы. Их губы нашли друг друга и долго не расставались, и она, отчаянно боясь выпустить его, крепко обняла его за шею...

 Потом они сидели в темноте, плотно прижавшись друг к другу, словно им теперь принадлежало последнее, ускользающее тепло этого угасающего мира, и они щедро делились им друг с другом.

 Он чувствовал ее горячее дыхание, как вздымалась и опадала ее грудь; она спрятала лицо у него на плече, там, куда скрипач прячет свою скрипку, он чувствовал запах ее волос, гладил и ласкал шелковистые пряди, а она все крепче обнимала его.

 - Прости меня, Руфь.

 - Простить? За что?

 - Я был резок с тобой. Не верил, подозревал.

 Она промолчала, не выпуская его из объятий.

 - Ох, Роберт, - наконец сказала она, - как это несправедливо. Как несправедливо. Почему мы еще живы? Почему не умерли, как все? Это было бы лучше - умереть вместе со всеми.

 - Тсс-с, тс-с, - сказал он, чувствуя, как какое-то новое чувство разливается в нем: и сердце и разум его источали любовь, проникающую во все поры и невидимым сиянием исходящую из него, - все будет хорошо.

 Он почувствовал, что она слабо покачала головой.

 - Будет. Будет, - сказал он.

 - Разве это возможно?

 - Будет, - сказал он, хотя чувствовал, что ему самому трудно поверить в это, хотя понимал, что в нем говорит сейчас не разум, а это новое, освобожденное, всепроникающее чувство.

 - Нет, - сказала она. - Нет.

 - Будет, Руфь, обязательно будет.

 Сколько они просидели так, обнявшись и прижавшись друг к другу? Он потерял счет времени. Все вокруг потеряло значение, их было только двое, и они были нужны друг другу - и поэтому они выжили и встретились, чтобы сплести свои руки и на мгновение забыть об ужасной гибели всего былого мира...

 Он отчаянно хотел сделать что-нибудь для нее, помочь ей...

 - Пойдем, - сказал он, - проверим твою кровь.

 Она сразу стала чужой, их объятия распались.

 - Нет, нет, - торопливо сказал он, - не бойся. Я уверен, что там ничего нет. А если и есть, то я вылечу тебя. Клянусь, я тебя вылечу, Руфь.

 Она молчала. Она глядела на него, но в темноте не было видно ее глаз. Он встал и повлек ее за собой. Возбуждение, какого он не чувствовал все эти годы, овладело им: вылечить ее, помочь ей - он был словно в горячке.

 - Позволь, - сказал он, - я не причиню тебе вреда. Клянусь тебе. Ведь надо знать, надо выяснить наверняка. Тогда будет ясно, что и как делать, и я займусь этим - я спасу тебя, Руфь, спасу. Или умру сам.

 Но она не повиновалась, не хотела идти за ним, тянула назад.

 - Пойдем со мной, Руфь.

 Он исчерпал все запасы своего резонерства, все барьеры в нем рухнули, нервы были на пределе, он трясся словно эпилептик.

 В спальне он зажег свет и увидел, как она перепугана. Он привлек ее к себе и погладил по волосам.

 - Все хорошо, - сказал он, - все хорошо, Руфь. Неважно, что там будет, все будет хорошо. Ты мне веришь?

 Он усадил ее на табуретку. Ее лицо побледнело, когда он зажег горелку и стал прокаливать перышко. Она начала дрожать. Он нагнулся к ней и поцеловал в щеку.

 - Все хорошо, - ласково сказал он, - все будет хорошо.

 Он проколол ей палец - она закрыла глаза, чтобы не смотреть, - и выдавил капельку крови. Он чувствовал боль, словно брал не ее, а свою кровь. Руки его дрожали.

 - Вот так. Так, - заботливо сказал он, прижимая к проколу на ее пальце кусочек ваты. Его колотила неуемная дрожь, он боялся, что препарат не получится, руки не повиновались ему. Он старался смотреть на Руфь и улыбаться ей, ему хотелось согнать маску испуга с ее лица.