Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

– Кручинин за мной пришел, – грустно сказал Михаил. – Я думал, что еще время есть. Ан нет… не отпускают меня старые друзья. Да, Кручинин?

Мертвец пошевелился. Голова Марго съехала с его плеча и бессильно повисла в воздухе. Рука Кручинина медленно поднялась и пристроила голову женщины обратно.

– Что же получается? – продолжил Михаил. – Сидишь, отмечаешь светлый праздник с семьей и сослуживцами. И вдруг нежданно-негаданно…

– Ты – мертв? – перебил его Петр. Страшные слова дались ему легко. – И был мертв, когда вечером пришел в этот дом?

Михаил хмыкнул.

– Это философский вопрос, Петя. Мертв, не мертв… К слову, ты застал нас в довольно щекотливый момент. Кручинин, видишь ли, хочет меня забрать. Говорит, что… Впрочем, мало ли что он говорит. Я предложил ему отличную сделку. А он думает. Правда ведь, Паша?

Труп во главе стола молчал. Так же безмолвны были и мертвые солдаты.

– Я ему тебя предложил. А также Анну и детей, – заявил Михаил. – Говорю: зачем тебе мои старые кости. Возьми брата и его отпрысков. И бабу его возьми – мягкую и живую. А то Кручинин – тот еще ловелас. Как труп Ритки увидал, так сразу его заграбастал.

– Я убью тебя, – прошептал Петр. – Из-под земли достану.

– Да, я тебя понимаю, – ответил ему Михаил. – То арестовывать тебя пришли, то трупы в гостиной, словно живые, стоят. Честно тебе скажу, Петя: шансов выбраться из этого переплета совсем мало. Еще неизвестно, что Кручинин решит.

Внезапно мертвые тела, окружившие стол, слегка качнулись и подобрались ближе. Петр почувствовал, как к его затылку прикоснулась холодная и жесткая ткань шинели одного из солдат-мертвецов. Тот стоял прямо за ним. Петру не нужно было поворачиваться и смотреть на него, чтобы узнать. Это был тот самый, чье лицо он держал на мушке тогда, в ноябре тысяча девятьсот девятнадцатого. Впрочем, это было уже неважно.

– А Кручинин-то – затейник, – подмигнул Михаил брату. – Надумал кое-что. Тебе, братец, это не понравится.

Одеревеневшая рука бывшего поручика снова медленно поднялась и провела восковой ладонью по щеке мертвой Маргариты.

– Ой, что будет, – деланно запричитал Михаил. Кажется, к нему стала возвращаться былая уверенность.

Голова Марго слегка дернулась. Мурашки поползли по телу Петра, когда увидел он, что мертвые глаза женщины вдруг ожили. Затем руки ее задвигались, и она резко и неестественно выпрямилась, по-прежнему сидя на коленях у Кручинина.

– Выбирай, родная, – нервно произнес Михаил, – кто тебе милее?

Марго оценивающе посмотрела на братьев – сначала на младшего. Потом – на старшего. Губы ее хищно изогнулись. И тогда раздался ее голос, произносящий знакомые слова. Под аккомпанемент этой страшной считалочки ее тонкий палец начал свой маленький и ужасный вальс, поочередно указывая то на Петра, то на Михаила:

…Невозвратимо. Непоправимо.Не смоем водой. Огнем не выжжем.Нас затоптал – не проехал мимо! —Тяжелый всадник на коне рыжем.В гуще вязнут его копыта,В смертной вязи, неразделимой…Смято,втоптано,смешано,сбито —Все.Навсегда.Непоправимо…,

Наталья Алферова

На Ведьминой заимке

Сумрачное утро медленно, но верно наступало на лес. Тьма уходила неохотно, цепляясь за кусты и прячась за деревьями. Стояла напряженная, словно звенящая, тишина.

Пожилая женщина в длинном платье, подвязанная темным платком, остановилась, опираясь на суковатую палку.

– Дождь, видать, будет. Ну, дай Бог, успеем добраться.

– Бога нет, – сообщил ее спутник, мальчик лет десяти, затем спросил: – Баба Катя, а мы куда идем-то?

Женщина вздохнула, подняла было руку перекреститься, да под взглядом пытливых синих глаз внука, вернее, внучатого племянника, передумала.

– К сродственнице моей, Евдокии. Погостишь у нее с недельку-другую на заимке.

– Это к той, что ты Дунька-ведьма зовешь?

Тронувшаяся с места баба Катя встала как вкопанная.

– Никак подслушивал?

– Я случайно! Честное пионерское.

– Ленька, ты ж обещал, что не будешь поминать ни пионеров, ни деда с отцом!

– Баба Катя, лес вокруг. Савка-полицай в деревне остался. А чего на недельку-другую? Наши немцев побьют, дед за мной приедет, а я в гостях. И так к школе опоздали.

– Некогда языком молоть, путь не ближний! – Баба Катя довольно шустро двинулась дальше, забыв про палку. Мальчик широко зашагал рядом, размахивая узелком с нехитрым имуществом.

Надолго женщины не хватило. Вскоре она замедлила ход, а на краю полянки и вовсе остановилась отдышаться.

Ленька пробежался вокруг и вернулся.

– Баба Катя, там дерево поваленное, пойдем, сядешь отдохнешь.

– Не хотелось бы, место тут уж больно нехорошее. Да, видать, придется, – бормотала женщина, плетясь к найденному Ленькой дереву.

Потихоньку бормотала, но мальчик услышал. После того как баба Катя, кряхтя и охая, уселась, спросил:

– А почему нехорошее?

Вместо ответа женщина показала рукой на противоположную сторону полянки.

– Холмики какие-то… это что? – спросил Ленька.

– Пристанище душ неприкаянных, – вздохнула баба Катя.

– Непонятно ты объясняешь, – Ленька, собравшийся сбегать к холмикам, обернулся.

– Самоубийц здесь хоронили со всей округи. На общем-то кладбище – грех, вот и нашли местечко. А душеньки неотпетые, неуспокоенные маются. Привидениями по лесу летают. Правда, врать не буду, вреда никому не творят, а пугать пугают. Ты лучше туда близко не подходи.

– Баба Катя, не бойся. Это суеверия. Бабкины сказки. Смотри, вон даже табличка на палке сохранилась.

– Сказано, не ходи! Могилки старые, провалишься в яму. Ладно, посидели, дальше пошли. Мне до комендантского часа обернуться надо.

Дальше двинулись уже не так торопко. Леньки ненадолго хватило так плестись. Он стал забегать вперед и сходить с тропки. Наткнулся на обложенный камнями родник и позвал спутницу. Та послушно свернула с тропы, обрадовавшись возможности отдохнуть. Не рассчитала свои силы, путь трудным оказался. Мелькнула мысль, а не Дунька-ведьма ли порчу наслала, что ноги не идут. Баба Катя потихоньку перекрестилась: «Упаси Господь от ведьминских проклятий».

– Это Змеиный родник, – пояснила Леньке. И, предваряя расспросы, добавила: – В жару на этих камнях змеи любят греться.

Мальчик, усевшийся на один из камней, соскочил, отошел на несколько шагов и сказал:

– Баба Катя, ты не подумай, я змей не боюсь, просто не люблю. Скользкие, мерзкие.