Самая страшная книга 2017 (сборник) - Майк Гелприн

– Нет, – ответил Петр. В горле его пересохло, однако взять со стола стакан с водой он и не подумал. – Я попрощаюсь и вернусь.

Он поднялся по лестнице, слыша за спиной негромкий разговор чекистов. Те лениво спорили, вытаскивать ли тело Марго на улицу или оставить здесь. Петру было жалко бывшую возлюбленную – даже после ее глупого предательства. «Дура, – подумал он, – что же ты наделала?» Почему-то о себе он совсем не думал.

Поездки с чекистами всегда заканчивались одинаково. Петр хорошо помнил это по Харькову, когда в конце июня тысяча девятьсот девятнадцатого вместе с передовыми частями Добровольческой армии въехал в город. В здании местного Чека даже стены коридоров были покрыты кровавыми ошметками. Отступая из города, большевики расстреляли всех заключенных – не только «контру», но и обычных городских уголовников. И тела… Они были повсюду. Прикопанные в спешке в тюремном дворе. Более тысячи гниющих трупов. Беляев ощутил в себе страшное опустошение и усталость. Шел третий год Гражданской, и Петру подумалось, что, наверное, и дезертирство его из Добровольческой армии, и нынешняя самоубийственная идея встретить Рождество в фамильном особняке есть не что иное, как дорога к Концу. Ему вдруг стало совершенно все равно, что с ним будет дальше. Лишь бы дети и Анна остались в живых. Как они будут выживать без него, он старался не думать.

Когда Петр поднялся на второй этаж, в дверь снова постучали. Затем до него долетел недовольный голос Аронсона: «Балясинов, открой дверь. Это, кажется, Гарутис с товарищами приехали». И когда Петр подошел к детской спальне, сзади хлопнул выстрел. Беляев бросился на пол. Снова раздался выстрел. Потом еще один. На втором этаже громко вскрикнули дети. Из детской выглянула заплаканная Анна. В руках у нее был кухонный нож.

– Петя, – жалобно пролепетала она, увидев лежащего на полу мужа, – что происходит? Почему стреляют?

– Спрячься в комнате, – прошептал Беляев.

Она кивнула и послушно скрылась в комнате. Оттуда донеслись испуганные голоса детей. Петр осторожно отполз от лестницы, сел у стены и тщательно себя ощупал. Вроде не ранен. Что там происходит внизу? Они решили его застрелить? «Нет, – покачал головой Петр. – Меня еще не допросили. – Слабая надежда кольнула изнутри. – А что, если это Миша? – несмело подумал он. – Что, если он перестрелял чекистов?»

Выстрелов больше не было. Петр, вслушиваясь, подождал некоторое время. На первом этаже было тихо. За стенами усадьбы ныла вьюга. Громко тикали дедовские настенные часы. Дети уже не плакали. Из детской доносился громкий и возбужденный шепот. Анна, как могла, успокаивала Андрюшу и Настю.

– Анна, – выпалил он, врываясь в детскую, – похоже, у них что-то произошло. Они хотели меня арестовать и увезти. Но теперь уже не знаю… В любом случае, если со мной что-то случится, Михаил обещал за вами приглядеть. С тобой и с детьми все будет хорошо.

– Что же делать? – Анна подняла на мужа заплаканные глаза. – Почему Миша за тебя не вступился? Он же – красный.

– Правильно, красный, – процедил Петр. – Потому и не вступился… Сейчас я спущусь вниз и посмотрю, что там. Помолитесь! И ни в коем случае не спускайтесь.

– Но… – начала было Анна, но Петр лишь головой покачал.

Она понимала мужа с полуслова. Ждала его еще до замужества в тысяча девятьсот четвертом, с Русско-японской. Ждала в шестнадцатом, с Великой войны. И во время боев Гражданской Петр знал, что, когда он вернется, дома будет жена. Любящая, с вечно красными от слез глазами.

– Последний раз, – шепотом соврал он ей и крепко обнял. – Анечка, это в последний раз. Я что-нибудь придумаю… заберу у них наши документы, и мы уедем отсюда к черту. И никто нас не поймает. Только ты, я и дети. Больше ты не будешь плакать. Мы заслужили отдых от всего этого.

«Она будет ждать», – думал он, осторожно ступая по ступеням вниз. В руке у него был зажат кухонный нож.

Тускло освещенная гостиная была заполнена военными. Красноармейцы сидели и стояли вокруг стола большой молчаливой толпой. Как бывало при скоплении солдат, в воздухе стояла удушливая вонь пота, нечистых портянок и махорки. Чувствовался еще знакомый до боли сладковато-грязный запах, навевавший мысли о фронте. От красных разило смертью. Петр с тоской отметил, что его надежда на то, что брат вдруг одумался и застрелил Аронсона и чекистов, провалилась. Все они были здесь. Делать нечего. Он не мог рисковать женой и детьми, поэтому положил нож на пол и вошел в гостиную. Серые спины в грязных шинелях дернулись, и солдаты повернулись к нему лицом.

– Петя, – послышался тихий голос брата. – Петя, поздоровайся…

Петр остолбенел. Он с ужасом и недоверием уставился на более чем десяток обезображенных лиц. Беляеву было очень хорошо знакомо это уродство, на которое он насмотрелся за годы своей службы. Первое такое лицо он увидел еще в Маньчжурии, когда, будучи кадетом, опознал тело похищенного бандитами-хунхузами сослуживца. Такое с человеком могла сотворить только одна стихия. Смерть. «Они все мертвы, – думал Петр, глядя на неподвижных солдат. – Я сплю. Иначе и быть не может».

– Петя, – чуть громче позвал его Михаил. – Ты видишь это, брат?

– Вижу, – коротко ответил Петр, лихорадочно соображая, как поступить.

– Это он их привел.

– Кто? – спросил Петр, отмечая, что никогда в жизни не вел более глупого диалога.

– Вот он, – произнес Михаил.

Петр наконец оторвал взгляд от мертвых лиц красноармейцев и посмотрел на Михаила. Тот сидел там же, где и десять минут назад, когда отправил старшего брата прощаться с семьей. Однако теперь кое-что изменилось.

Руки Михаила Беляева были пригвождены к столу. Из ладоней торчали столовые ножи. Однако крови не было, и лицо Беляева не выражало никаких признаков боли – лишь великое волнение. Сбоку за столом по-прежнему восседали давешние чекисты во главе с Аронсоном. Они тоже были мертвы, однако, в отличие от окруживших стол солдат, выглядели так, как и положено трупам. Тела их были подобны мягким тряпичным куклам, а головы свернуты набок.

А потом Петр увидел бывшего поручика Кручинина.

Он отчего-то сразу догадался, что человек, занявший место во главе стола, именно Кручинин. И дело было не в том, что на серой щеке его зияла дыра размером с половину кулака. Просто было в лице мертвеца нечто, что сразу расставило все на свои места. «Теперь все ясно, – подумал Петр. – Жаль, что я сразу не догадался». Он придвинул к себе ближайший стул и сел, скрестив руки на груди.

На коленях у мертвеца сидела Маргарита. Продырявленная голова ее покоилась на плече Кручинина, и со стороны эта нелепая и страшная парочка выглядела приторно-сентиментальной. Половина лица Марго была перепачкана кровью и мозгом, однако глаза ее даже после смерти смотрели на Петра развратно и со злостью.