Таллинский дневник - Николай Михайловский

Попробовала шевельнуться и почувствовала, как онемели тяжелые, словно налитые ртутью, руки и ноги. Постепенно кровь начала пульсировать под тонкой кожей, и никогда еще Татьяне не было так сладостно это ощущение.

"Живая, живая.." - эта мысль озарила сознание, и из самой глубины его опять всплывали картины виденного и пережитого. Эти картины прошли одна за другой, и страшный вопрос обжег мозг: "Где я, у своих или..." Неужели, испытав столько страданий, пережив собственную смерть и вот, наконец, возвратившись к жизни, впервые осознав, какое это счастье - жить, неужели теперь умереть снова и уже навсегда?!

Несколько минут полного смятения. Но вот открылась дверь и послышалась русская речь. У Татьяны гулко застучало сердце. Горячие слезы заструились по щекам, согревая лицо и душу.

- Девушка, что вы плачете, милая?

Татьяна, приподнявшись, смотрела на вошедших моряков, на лежащего по соседству раненого бойца, смотрела сквозь застилающие глаза слезы. Все расплывалось перед ней в радужные огни, и огни эти сияли, двигаясь, и она чувствовала себя счастливой.

- Хорошо, хорошо, - шептала она.

- Что хорошо?

Татьяна не могла объяснить, как ей хорошо оттого, что нашелся этот остров и живут на нем такие замечательные, хотя и незнакомые ей, русские люди.

Через несколько часов, окончательно придя в себя, Татьяна спросила:

- Где я?

- На тральщике, - пояснил склонившийся над ней инженер-механик Любко. Извините за любопытство, а вы откуда к нам пожаловали?

Разумова стала объяснять, что она врач таллинского госпиталя и что...

- Врач?! - с восторгом перебил ее Любко. - Так вы же здесь самый нужный человек. Наш санинструктор Ткаченко совсем с ног сбился, а пользы от него, извините за выражение, как от козла молока.

Любко объяснил, что на тральщике есть еще полковник и капитан медицинской службы, снятые с горящего транспорта. Но они, к сожалению, не хирурги.

- А я хирург и попробую вам помочь, - сказала Татьяна. Превозмогая слабость, она встала, облачилась в матросскую форму. Надела халат, косынку на голову и с помощью моряков превратила кают-компанию в хирургический кабинет.

Одним из первых пациентов, которого принесли на носилках и положили на операционный стол, был Василий Шувалов. Сейчас трудно было узнать его лицо, искаженное болью.

Василий увидел свою спасительницу, приподнялся и с удивлением воскликнул:

- Доктор! Это вы здесь командуете парадом?!

- Да, я. Лежите спокойно, сейчас я вам сделаю перевязку.

И как тогда, в Таллине, она надела на лицо марлевую маску, разбинтовала, промыла и снова перевязала рану.

Василий долго рассказывал мне обо всем, что произошло с ним и Татьяной Ивановной Разумовой.

- Если бы не она, мы с вами больше не встретились, - сказал Василий. Прошу вас, напишите о нашем докторе.

Вот я и написал...

Огненная купель

...Много лет я собирал воспоминания о транспорте "Казахстан" единственном из всех судов торгового флота, дошедшем до Кронштадта своим ходом. В Таллинском переходе погибло 20 боевых кораблей и катеров из 128. Значительно больше потонуло вспомогательных судов, неприспособленных к войне и почти беззащитных перед вражеской авиацией.

Сразу же, как только "Казахстан" встал на якорь в Кронштадте, история его перехода стала походить на легенду. Легендарной казалась жизнеспособность этого старенького лесовоза и сила его сопротивления. Легендарными были и отдельные эпизоды его борьбы, в частности появление человека в кожаном реглане в момент паники и, казалось, неминуемой гибели, который проявил удивительное мужество, призывал людей к спокойствию, усмирял паникеров силой слов и силой оружия. И в самые, казалось, роковые минуты принял участие в спасении судна. В рассказах многих, кто спасся, появляется этот человек, и называют его то "генералом", то "человеком в реглане", то "человеком в кожанке". Подчинив людей своей воле, этот человек заставил их сопротивляться. Его появление было внезапным, и он исчез так же, как появился.

После войны я писал о "Казахстане", пытался найти "генерала", но никаких его следов не мог обнаружить. Хотя все помнили этого человека, но стали, правда, неуверенно поговаривать о том, что, в сущности, ничего особо героического он вроде бы и не совершил, что воля его была жестокой, что он застрелил в момент паники двух людей, выкинувших белый флаг в знак капитуляции, и стоит ли пытаться разыскивать его дальше. Время делало свое дело: я все реже возвращался к "Казахстану". Встреча с Петром Георгиевичем Абрамичевым, бывшим командиром роты управления зенитного полка, вывезенного из Таллина на этом судне, снова оживила эту историю.

Я записал рассказ Петра Георгиевича. Мне показался он наиболее точным и правдивым.

"Мы поднимались на палубу "Казахстана" усталые, измотанные многодневными боями под Таллином. Я был лейтенантом, командовал штабной ротой зенитного полка. Мы уже узнали к этому времени не только, что такое контратака, но и что такое рукопашная схватка. Многих не было в живых, когда пришел приказ об эвакуации. В последний день боев ранило моего политрука Зарубина - смелого смоленского паренька. Мы на носилках доставили его на транспорт и сказали: "Что будет с нами, то будет с тобой, в беде мы тебя не бросим".

Не уходя с палубы, мы смотрели на зарево огня над Таллином, прислушивались к гулким взрывам: на берегу подрывали военную технику.

Время за полночь... Отдаются последние приказания и, наконец, команда: "Отдать швартовы!" Все как-то сразу затихло, присмирело. Носовая часть транспорта отделяется от пирса. Все на палубе. Стоим молча.

Транспорт отходит от стенки и направляется из гав.ани на рейд. Там собралось много кораблей и транспортов флота. Занимаем место в строю...

..."Казахстан" застопорил ход на траверзе острова Нарген. Справа по борту - Таллин, окутанный клубами дыма.

Мы спустились вниз, навестили в лазарете политрука Зарубина. Только глаза смотрели из бинтов.

У зенитных орудий, установленных на борту "Казахстана ", дежурили лейтенанты Речкин, Давыдов и старшина Тухмаров, они в последние дни боев у стен Таллина вели огонь прямой наводкой - так что не новички.

Взяли курс на Кронштадт.

Впереди нас небольшой транспорт напоролся на мину, блеснула шапка огня, словно вспыхнула спичка, и кораблик, переломившись надвое, быстро стал погружаться. Катера, следовавшие с нами, подбирали немногих, оставшихся на воде.

Решили организовать наблюдение за минами. Ими море кишело. Я возглавил группу по левому борту.

Одним из наблюдателей был младший сержант Козлов. Громовым голосом он завопил: "Мина по левому борту!" "Казахстан" застопорил ход, Козлов крикнул: "Мина в пяти метрах от борта". Все замерли. "Казахстан" дал задний ход. Козлов вглядывался в воду и вдруг заорал во все горло: "Мина у борта". Шагнув к борту, я увидел ее - круглую, плавно ударяющуюся о борт транспорта. Прыгнуть за борт и отвести ее от корабля - такой план сразу возник у меня. Кстати говоря, так иногда и делали. Известны случаи, когда моряки бросались в воду и отгоняли мину от катера. Опыта борьбы с минами не было, и все средства, казалось, были хороши.