Дом свиданий - Александр Амфитеатров

– Стыдно! – вырвалось у Маши.

– Слушайте-ка лучше, как я поступила бы на вашем месте, – зашептала Катерина Харитоновна. – Я бы урвалась как-нибудь из дома или из квартиры да больше уж и не вернулась бы…

– Паспорт мой у нее…

– Паспорт – ерунда! Паспорт она обязана отдать. Если задержит – на то мировые в Питере сидят, через полицию можете требовать. Паспорта задерживать нельзя. Врешь! Отдашь! До суда доводить не потерпит!.. Ну, конечно, Буластиха вам не спустит, изерамит вас как нельзя лучше… да перед кем? Перед участковым, да агентами, да доктором? Небось, брат! большого шума поднять не посмеет: самой дороже!..

– А то, что я должна ей?

Катерина Харитоновна присвистнула.

– Должна? Нашли о чем говорить. Нынче и регистрированных проституток долгами запугивать не велено, – а ваш долг – какой же долг? Весь дутый и ничего не стоящий!. Вы думаете, она осмелится предъявить ваш документ ко взысканию? Нет, матушка! Говорю вам, – самой дороже! Рискует многим! Хорошо! Она предъявила ко взысканию, а вы объявляете документ выданным безденежно. Выманили, мол! силой взяли! Дело-то перейдет в уголовный порядок. С вас все равно взятки гладки, потому что вы голы, как церковная мышь, а ей надо доказать, почему это и как она передавала своей лектриссе… ведь вы при ней лектриссой, что ли, числитесь?

– Лектриссой.

– Неважное кушанье!.. Черт знает что! Лектрисса при бабе, которая за всю жизнь свою, конечно, ни в одну книгу не заглянула, да еще вопрос, знает ли она грамоте-то – дальше, чем нацарапать свое имя и фамилию… Хорошо-с. Что такое лектрисса? Горемыка – максимум на тридцать рублей в месяц, чаще на двадцать, на пятнадцать, а то и за комнату и стол… Почему же вы вдруг оказались в глазах госпожи Буластовой такой кредитоспособной особой, что она отвалила вам экую уйму денет взаймы без всякого обеспечения? Помилуйте! Да это самому глупому и близорукому прокуроришке в глаза ткнет, в чем тут суть, – такая ясная видимость… Пойдет ли Прасковья на подобный риск? что вы! Она себя бережет и соблюдает до крайности, чтобы никакой прицепочки-ниточки на себя не дать. Ведь ежели расшевелить наш муравейник, так ей будет каторги мало. За исключением векселей этих дурацких, вы чисты пред нею? уголовщины за вами нет?

– О нет, этого нет!

– Тогда у нее останется именно только та возможность, что она вас «накатит».

– Как это?

– Пошлет анонимный донос на вас, что вы тайная проститутка, и доказательства приложит… А вы – возьмите да ее предупредите… сами заявитесь в полицию! А как книжку получите, – ваша воля, как тогда с собой распорядиться. Хотите остаться проституткой, оставайтесь; не хотите, – ступайте к приютским дамам, – я вам, если желаете, дам адрес, – заявите, что, мол, желаю на исправление… Отбудете там на испытании срок, сколько у них полагается, и шабаш: уезжайте из Петербурга в город, где вас не знают… Бог весть, – может быть, вы и в самом деле еще не вовсе потерянная… где-нибудь, при хорошей поддержке, выбьетесь на дорогу!

– Эх, как хорошо бы, если бы так!..

– А хорошо, так и нечего зевать… валяйте!

– Страшно! – прошептала Маша и закрыла лицо руками.

Катерина Харитоновна окружилась облаком табачного дыма.

– Что говорить? Ампутация не из легких… А только без нее нельзя. Либо гнить, либо жить.

– Так что вы думаете, – после некоторого молчания возвысила голос Маша, – вы думаете… помогло бы?

Катерина Харитоновна пожала плечами.

– Уверена.

– Были примеры?

Катерина Харитоновна, сквозь дымное облако, кивнула головой.

– Запопала им в лапы, – протяжно начала она, – некая Лиляша, прелюбопытная особа, москвичка родом и не из простых!.. Нас с вами здешняя сволочь дразнит благородными и образованными, а Лиляшу не грех было бы и ученой назвать. И из семьи такой – интеллигентной, профессорской, даже очень известной, – только, как видно, правда, что в семье не без урода. Как она свертелась и «дошла до жизни такой», это я вам когда-нибудь в другое время расскажу, на досуге, сейчас не в том дело. Летела, свертевшись, как водится, со ступеньки на ступеньку, – сперва в Москве, а как из Москвы ее выставила полиция, прикомандировала сюда. По барству своему, работала она с факторшей, а факторшей имела свою бывшую горничную, Дросиду Семеновну. Вы ее, конечно, знаете. Теперь она у Буластихи держит квартиру на отчете. Шельма, каких мало. Рассчитывала Лиляша устроиться к Рюлиной – проманулась: Аделька забраковала, что стара. Ну, она – к Буластихе. Здесь хозяйка с Федосьей обрядили ее в хомут, – валяй в хвост и в гриву! Долго ли, коротко ли, – не стерпела, взвыла. Улучила случай, что занесло к нам богатенького «понта», который знал ее в приличных барышнях, да, по сговору с ним, – взял он ее к себе на дом, будто на ночевку, – поехала и, ау, не вернулась!., очень просто!..

– Что же, этот «понт» на содержание ее, значит, взял? – перебила Маша.

– Нет, только помог выбраться из нашей ямы.

– Выбраться… А дальше-то, выбравшись, как?

– А дальше, конечно, сперва пришлось Лиляшке туго. Накатила ее Буластиха, и было все по порядку, чего вы, Маша, боитесь: участок, книжка, докторские осмотры, сыщики, – весь жалкий жребий проститутки-одиночки… Погибель! Казалось, нет тебе другого исхода: судьба так и прет тебя рожном кончать жизнь либо в реке, либо в бардаке. И вдруг – случайная встреча тоже со стародавним знакомым… артист оперный Леонид Яковлев… конечно, слыхали?.. Узнал Лиляшу, ахнул, видя, до чего она пала и в какой грязи тонет, и помилосердовал: выдернул увязшую из трясины и поставил на ноги…

Марья Ивановна с недоверием качнула головою.

– Ну… уж это ей, вашей Лиляше, повезло счастье какое-то необыкновенное! Должно быть, в сорочке родилась.

– Конечно, счастье, – согласилась Катерина Харитоновна, – да ведь счастье-то летучая птица: его надо за хвост ловить тоже на воле, из клетки не поймаешь.

– И что же? – допытывалась Марья Ивановна, – с легкой руки Яковлева, Лиляша вернулась в честную жизнь и устроилась как порядочная женщина?

Катерина Харитоновна усмехнулась уклончиво, в новых клубах табачного дыма.

– Это – как взглянуть. Во всяком случае, из продажных вышла… Русскую капеллу – хор Елены Венедиктовны Мещовской – слыхали? Это – она, Лиляша!

– Вот оно что! – протянула Марья Ивановна с заметным разочарованием.

Но Катерина Харитоновна продолжала одушевленно, одобряя и почти гордясь:

– Перед всеми хорами она – в первую очередь… И состояние имеет, и любовник ее, с которым она живет, человек прекраснейший… Так то-с!.. Ну? что же вы молчите? не соблазняет вас?

– Да, видите ли, – нерешительно откликнулась Маша, – видите ли, Катишь… Сколько тут было благоприятных условий для вашей Лиляши… И все-таки чего же она, наконец-то, достигла? Только что из девиц сама выскочила в хозяйки…

Катерина Харитоновна поправила быстро и недовольно:

– Да, в хозяйки, но хора, а не черт знает чего!

Но Марья Ивановна не уступила.

– Ах, Катишь, велика ли разница? Знаем мы, что-за штучка ресторанный хор. Хозяйке да старостихе лафа, а певичкам не лучше, чем нам, горемычным…

– Я не спорю, что такие хоры бывают…

– Большинство, если не все! – настаивала Марья Ивановна.

– Только не хор Елены Венедиктовны, – с уверенностью защищала Катерина Харитоновна. – Она и сама своими девушками не торгует, и всякой девушке, на которую проституция закидывает петлю, рада дать приют, совет и помощь… И вот – запомните-ка на всякий случай. Если бы вы в самом деле набрались ума и смелости, чтобы удрать, я могу вас устроить в хор к Елене Венедиктовне – и под ее рукой плевать вам тогда на Буластиху, хотя бы она вам и в самом деле всучила желтый билет. Лиляшка меня помнит и любит, а фокусы хозяйские знает по собственному опыту. Моя рекомендация для нее важнее документа…

– Спасибо, Катя, но… у меня же голоса нет?!

– И не надо: наружностью возьмете. Ну? что же вы мнетесь? Все-таки не нравится?

– Знаете, Катя…

– Нет, не знаю… Ну?!

– Да вот… скажем, сижу я в ресторане с кавалером, хоры поют, а какая-нибудь из хористок обходит столики с тарелочкою, собирает, кто сколько положит…

– Ну да, и вот на это-то именно и посылают таких, как вы, которые голосом не вышли, а собой хороши.

– Как хотите, Катя, но это ужасно стыдно и оскорбительно!

– Та-ак! А сидеть в ресторане продажной девкой при случайном «понте» – это что же, по-вашему, красивое и гордое положение, что ли?

– Все-таки не она мне, а я ей на тарелочку-то бросаю…

– Ничего вы не бросаете, потому что в кармане у вас дай Бог двугривенному найтись…

– Ну, все равно, попрошу, – кавалер ей бросит… Следовательно…

– В девках лучше? – язвительно обрезала Катерина Харитоновна.

Маша сконфузилась до слез на глазах.

– Ну, зачем вы так грубо, Катя? Не вовсе уж мы такие…

– Нет, миленькая, нет! утешать себя самообманами не извольте! Такие, очень, чрезвычайно, совершенно такие!