Сон Геродота - Заза Ревазович Двалишвили

но чаще подмигивали друг другу, вертя пальцем у лба. Несмотря на то, что большинство из них считали Манилия сумасшедшим, или, в лучшем случае, слегка тронутым, все-таки относились к нему с невольным уважением.

Шли годы, а конца работе не было видно. Только фундамент крепости поднялся из-под земли, а остальное оставалось все также пустынным, как и несколько лет назад. Однажды ранней весной, роя яму, Луций поднял голову и увидел подросшего племянника, шедшего к нему на помощь  с лопатой в руках. При виде мальчика лицо дяди просветлело. С тех пор мужчина и ребенок работали вместе: копали ямы, ложили камни. Стена незаметно вырастала. По вечерам, уставшие от работы, они ложились отдохнуть перед своей хибарой, тогда Луций доставал стертый от времени старый пергамент и читал племяннику его пожелтевшие страницы.

Так однажды он из груды бумаг вынул какой-то истлевший лист и при тусклом свете свечи внимательно изучил его, потом повернулся к Габриэлю и заговорил:

– Удивительная вещь история. Сколько примечательных событий и тайн вмещает она. Вот хотя бы эта записка. Кем написана она, и когда – теперь не узнаешь, даже большинство слов стерто от времени, только одна фраза дошла до нас из глубины веков: “Наша любовь породила смерть…” Разве это не странно? Ведь любовь рождает жизнь, так было всегда. Кто написал это письмо, и зачем? “Любовь породила смерть…”, задумчивым голосом повторил Луций. Знаешь, нечто похожее я уже читал в Библии, кажется, так звучала та цитата: “Зерно пшеницы, которое упадет в землю и не умрет – останется одно, а которое умрет – принесет много плодов”. Какая это удивительная и великолепная мысль! Маленький Габриэль словно завороженный, слушал дядю.

Через десять лет после начала работ в темную осеннюю ночь скончалась няня Клавдия. Дядя и племянник только утром узнали об этом. Пришедшая из деревни старшая дочь и зять оплакали тело матери, священник справил панихиду и похоронил ее тут же на склоне горы.

Шли годы. Габриэль вырос и стал надежным помощником дяди. За это время стена крепости заметно поднялась, и ее видно было уже со всех сторон. С востока и запада стояли две сторожевые башни, точно такие же, как было описано в летописи. Часто во время работы Луций останавливался, поднимал голову и с гордостью смотрел на плоды своих трудов. Конечно, вновь построенную крепость нельзя было сравнить с древней крепостью: стены той были толще, башни – выше, да и храма Юпитера Величайшего теперь нигде не было, но одно было бесспорно: крепость существовала. Скрытая веками, она теперь словно родилась заново.

– Непоколебим и упрям наш род Манилиев, – говорил дядя племяннику, – четырнадцать лет назад, когда мы сюда поднялись впервые, вокруг простиралось голое поле, а теперь два года работы – и все будет готово.

Не сбылись слова старшего Манилия. Многолетний непосильный труд сломил его здоровье, часто среди работы из его ослабевших рук выпадала тяжелая лопата, и сам он стал похож на тень. Вначале зимы холодный зимний ветер принес простуду. Всю неделю лежал он в жару и беспамятно бредил. Врач из деревни внимательно осмотрел больного и посоветовал позвать священника, пока не поздно. Тот прочел молитву, отпустил грехи и перед уходом спросил, ради чего тот сгубил себя, и сам же ответил: “Ради этих голых стен. Суета сует жизнь человеческая…”

Луций скончался утром. Спустя несколько часов исхудавшее лицо покойника окаменело. Перед Габриэлем теперь лежало безжизненное тело глубокого старика. После похорон дяди юноша остался один у его могилы. Сейчас впервые в жизни им овладела не только глубокая печаль, но и сильное смущение. Оставшись один, как перст, он не знал, куда ему идти и к кому, но не только в этом было дело. Габриэль чувствовал, что было еще что-то, что он сейчас смутно воспринимал, но что для него было самым важным. Будто перед его глазами раскрылась великая тайна бытия, и все существовавшие до сих пор представления о жизни превратились в ничто.

“Я живу, люблю, ненавижу, радуюсь, и в один прекрасный день я и все то, что так дорого мне, умирает, исчезает, превращается в ничто, будто никогда и не существовало. Тогда для чего я живу? Чтобы умереть?” Эта мысль не выходила из головы, и ответа на нее он не мог найти. “Что осталось от моего дяди, его мечтаний, чувств и труда? Застывший, лежит он в могиле, и ничего его больше не волнует: ни эта крепостная стена, из-за которой он надорвал свое здоровье и саму жизнь, ни великое прошлое нашего народа. Что осталось теперь от этого прошлого, или что станет со временем с построенной нами крепостью? Через много лет люди забудут о тех, кто ее построил, забудут даже о ее названии, и будет она бессмысленно стоять на этой горе, пока крестьяне из ближайших деревень не разберут ее на камни для починки своих домов. Тогда какой смысл во все этом?”

Габриэль почувствовал холод от дуновения ветра, теплее закутался в плащ и, оглянувшись, бросил рассеянный взгляд на стоящую сзади него белую крепостную стену. Небо заволокли черные тучи, не только звездное сияние, но и лунный свет терялся и исчезал в этой ночной мгле. Габриэль удивился той отчетливой белизне стены, и опять какая-то мысль ускользнула от него. “Человек живет для того, чтобы умереть. А что есть смерть? Светлый, теплый день всегда кончается ночью…” – эта мысль, пришедшая на могиле дяди Луция, казалась на удивление ясной и отчетливой, но что-то в душе юноши сопротивлялось, не хотело принимать этот страшный приговор. Все его существо и полное жизни юное тело, будто не сдаваясь и крича, спорило с холодным и бесчувственным разумом. “Не может быть, чтобы все было так. Жизнь бескрайна, без начала и конца, она вечна.” Белизна стены еще раз осветила взор. Удивленный, Габриэль поднял голову и только сейчас заметил, как незаметно подкрался рассвет. Темная ночь на его глазах постепенно таяла, уступая место дневному свету. Рождался новый день, будто новая жизнь. «Смерть – это рождение», – от этой неожиданной мысли Габриэль чуть не подскочил и в тот же миг та раздвоенность, которую переживала его душа, исчезла, испарилась. “Смерть – это конец старому, но она же и начало новой жизни, она также необходима, как и жизнь, потому что смерть и жизнь порождают друг друга. Выходит, эти ночные сумерки – вестник рассвета, а смерть – это рождение…” Юноша невольно вспомнил слова из Евангелия, которые