Лекции о Шекспире - Уистан Оден
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
Вы должны меня выслушать. Отец завещал вам дать мне хорошее воспитание, а вы обращались со мной как с мужиком: вы душили и уничтожали во мне все качества истинного дворянина. Но дух моего отца крепнет во мне, и я не намерен больше это сносить. Поэтому либо дайте мне заниматься тем, что приличествует дворянину, либо отдайте ту скромную долю, что отец отказал мне по завещанию, и я с ней отправлюсь искать счастье[96]
Акт I, сцена 1.
Это призыв к "жесткой" простоте, вроде тех военных упражнений, которые рекомендовал иезуитам Игнатий Лойола.
Другой изгнанник — старый герцог; его изгнал узурпатор герцог Фредерик, который олицетворяет то жестокое, что есть в цивилизации. Старого герцога принуждают удалиться в "пасторальную" ссылку в Арденнский лес, который Шарль сначала описывает в понятиях "мягкого" учения о первобытном:
Говорят, он уже в Арденнском лесу и с ним веселое общество: живут они там будто бы, как в старину Робин Гуд английский. Говорят, множество молодых дворян присоединяется к ним каждый день, и время они проводят беззаботно, как, бывало, в золотом веке.
Акт I, сцена 1.
Розалинда и Селия только что вышли из детского, невинного возраста — вот еще один вид пасторали. В начале пьесы они немного говорят о природе и судьбе, не будучи вполне уверены, что это такое (I.2). И герцог, и Орландо оказались в лесу по прихоти судьбы. Но здесь важен и характер персонажей. Оливер завистлив по природе, а в добром Орландо есть нечто, что вполне может вызвать зависть брата. То же относится к взаимоотношениям герцога Фредерика со старым герцогом. Сравните с отношениями Антонио и Просперо в "Буре". Природа дарует персонажам ум, позволяющий им насмехаться над судьбой. По правде говоря, в человеческих существах нет никакой разницы между природой и искусством, ведь люди — прирожденные художники, их психофизическое устройство таково, что сознание воздействует на материю. Природа в пьесе "Как вам это понравится" зависит, в первую очередь, от самих персонажей, а уж потом от судьбы.
Прощаясь с Орландо, Ле-Бо говорит: "Надеюсь встретить вас в условьях лучших / И дружбы и любви у вас просить" (i. 2). Двор предстает как зло, от которого бегут добрые персонажи — либо по принуждению, как Орландо и Розалинда, либо добровольно, из любви к изгнанникам, как Адам и Селия; следует заметить, что удаление от двора — это ссылка даже в том случае, когда двор представляет собой зло. Орландо говорит Адаму на языке "мягкого" первобытного:
О добрый мой старик! В тебе пример
Той честной, верной службы прежних лет,
Когда был долгом труд, а не корыстью.
Для нынешних времен ты не годишься:
Теперь ведь трудятся все для награды;
А лишь ее получат — и конец
Всему усердию. Ты не таков.
Акт II, сцена 3.
Ранее, когда Адам говорил Орландо, что ему надо бежать из дома, Орландо отвечал на языке "жесткого" первобытного:
Что ж мне — идти просить на пропитанье?
Презренной шпагой добывать доходы
На столбовой дороге грабежом?..
Акт II, сцена 3.
"О, сколько терний в этом будничном мире!" — жалуется Розалинда Селии, а Селия отвечает: "Нет, это простые репейники, сестрица, брошенные на тебя в праздничном дурачестве; когда мы не ходим по проторенным дорогам, они цепляются к нашим юбкам" (I.3). Уход из общества чреват опасностями.
В Арденнском лесу старый герцог поначалу высказывает традиционный взгляд на пастораль:
Ну что ж, друзья и братья по изгнанью!
Иль наша жизнь, когда мы к ней привыкли,
Не стала много лучше, чем была
Средь роскоши мишурной? Разве лес
Не безопаснее, чем двор коварный?
Здесь чувствуем мы лишь Адама кару —
Погоды смену: зубы ледяные
Да грубое ворчанье зимних ветров,
Которым, коль меня грызут и хлещут,
Дрожа от стужи, улыбаюсь я:
"Не льстите вы!" Советники такие
На деле мне дают понять, кто я.
Есть сладостная польза и в несчастье:
Оно подобно ядовитой жабе,
Что ценный камень в голове таит.
Находит наша жизнь вдали от света
В деревьях — речь, в ручье текучем — книгу,
И проповедь — в камнях, и всюду — благо.
Я б не сменил ее!
Первый вельможа тотчас же поясняет слова герцога[97]:
Вы, ваша светлость,
Так счастливо переводить способны
На кроткий, ясный лад судьбы суровость.
Акт II, сцена 1.
Именно поэтому старый герцог не кажется самодовольным: его изгнание — прихоть Фортуны.
Чуть позже первый вельможа передает слова Жака о раненом олене, которого преследуют охотники: Жак сравнивает полную опасностей жизнь в лесу с жестокими нравами двора — даже олени бросают раненого товарища, подобно тому как люди покидают банкрота:
"Бедняк, — он говорил, — ты завещаешь
(Как часто — люди) тем богатство, кто
И так богат!" Затем — что он один,
Покинут здесь пушистыми друзьями.
"Так! — он сказал. — Беда всегда разгонит
Приток друзей!" Когда ж табун оленей
Беспечных, сытых вдруг промчался мимо
Без всякого вниманья, он воскликнул:
"Бегите мимо, жирные мещане!
Уж так всегда ведется; что смотреть
На бедного, разбитого банкрота?"
И так своею меткою сатирой
Он все пронзал: деревню, город, двор
И даже нашу жизнь, клянясь, что мы
Тираны, узурпаторы и хуже
Зверей — пугая, убивая их
В родных местах, им отданных природой.
Акт II, сцена 1.
С присущей ему изощренностью и эстетической чуткостью Шекспир развивает в своей новой пасторали литературную традицию, идущую от Петрарки. Любовь Сильвия и Фебы, традиционных пастуха и пастушки, предвосхищает любовь Орландо и Розалинды, при этом сама Розалинда словно бы хочет сказать Сильвию и Фебе: "Я должна спасти вас от этого безумия". С одной стороны, она укоряет Сильвия за слабохарактерность, а Фебу — за суетность:
Ты как мужчина в тысячу раз лучше,
Чем эта девушка. Такие дурни,
Как ты, женясь, плодят одних уродов.
Не зеркало ее, а ты ей льстишь:
В тебе она себя красивей видит,
Чем в отраженье собственном своем.—
А вы себя узнайте! На колени!
Постясь, хвалите небо за его
Любовь! Как друг, вам на ухо шепну,
Что ваш товар не все на рынке купят.
Акт III, сцена 5.
С другой стороны, Розалинда сознает, что, как поет Амьен: "Дружба часто притворна, любовь — сумасбродна" (II. 7). Розалинда говорит Орландо:
Любовь — чистое безумие и, право, заслуживает чулана и плетей не меньше, чем буйный сумасшедший, а причина, по которой влюбленных не наказывают и не лечат, заключается в том, что безумие это так распространено, что надсмотрщики сами все влюблены.
Акт III, сцена 2.
"Однако я умею вылечивать любовь советами" (III. 2) — продолжает переодетая мужчиной Розалинда и рассказывает, как однажды излечила от этого помешательства влюбленного юношу:
Он должен был вообразить, что я его любовь, его возлюбленная; я заставил его приходить ко мне каждый день и ухаживать за мной, а сам, словно изменчивая Луна, был то грустным, то жеманным, то капризным, гордым, томно влюбленным, причудливым, кривлякой, пустым, непостоянным, то плакал, то улыбался, во всем что-то выказывал и ничего не чувствовал: ведь юноши и женщины большей частью скотинка одной масти в этих делах. То я любил его, то ненавидел, то приманивал, то отталкивал, то плакал о нем, то плевал на него, и так я заставил моего поклонника от безумия любви перейти к настоящему безумию, а именно — покинуть шумный поток жизни и удалиться в совершенное монашеское уединение. Вот как я его вылечил.
Акт III, сцена 2.
Ошибочная привязанность может привести к полному отчуждению.
Оселок совершенно справедливо говорит Одри, что… самая правдивая поэзия — самый большой вымысел, а все влюбленные — поэты, и, значит, все, все их любовные клятвы в стихах — чистейший вымысел" (III.3). В пасторали наизнанку Оселок выступает в защиту любви, пусть непостоянной, и города:
… как город, обнесенный стенами, поважнее деревни, так и лоб женатого человека почтеннее обнаженного лба холостяка; насколько способность защищаться лучше беспомощности, настолько иметь рога ценнее, чем не иметь их.
Акт III, сцена 3.
Жак отрешен от всего, и Розалинда понимает это во время следующего диалога:
Жак
Моя меланхолия — вовсе не меланхолия ученого, у которого это настроение не что иное, как соревнование; и не меланхолия музыканта, у которого она вдохновение; и не придворного, у которого она — надменность; и не воина, у которого она — честолюбие; и не законоведа, у которого она — политическая хитрость; и не дамы, у которой она — жеманность; и не любовника, у которого она — все это вместе взятое; но у меня моя собственная меланхолия, составленная из многих элементов, извлекаемая из многих предметов, а в сущности — результат размышлений, вынесенных из моих странствий, погружаясь в которые я испытываю самую гумористическую грусть.
