Изгнанник вечности, полная версия - Сергей Гомонов

Он покосился на нее из-под выцветших соломенных косм:

— Вот сейчас закончу — и расскажешь.

— Да кто не знает эту историю?! Каждое Теснауто…

— Закончу — и расскажешь. У господ гвардейцев гауптвахта за пьянку. Наказание назначил Паском — причем и мне тоже. Зато потом будет всё прекрасно.

— Тебе тоже за пьянку?!

— Угу. За их пьянку… Я у них теперь, оказывается, вместо мамы-кормилицы.

Услышав перешептывание и заметив косые взгляды, бросаемые в него Сетеном, Паском улыбнулся и пропел:

Если из колодца ты, дружок,Провалившись, выбраться не смог…

И тогда все затосковавшие ори подхватили слова песенки, всем знакомой с младых ногтей:

Суетиться и не нужно понапрасну!Просто через час иль пару летТам тебя найдут — сомнений нет!И отныне будет в жизни все прекрасно!И отныне будет в жизни все прекрасно!Если же, дружок, в большой морозОтморозил уши ты и нос,Растирать их не спеши себе — напрасно!Просто через несколько минутНос и уши сами отпадут…И отныне будет в жизни все прекрасно!И отныне будет в жизни все прекрасно!Если ты, дружок, три дня не ел,А во сне краюху углядел,Не стремись проснуться, парень, понапрасну!Лучше ты скорей на тот кусокРазевай пошире свой роток,И отныне будет в жизни все прекрасно!И отныне будет в жизни все прекрасно!

— Ладно уж, довольно с вас! Ступайте, — смилостивился Паском, умудрившись заставить петь даже Танрэй, которая из-за отсутствия слуха и голоса всегда ненавидела это занятие.

— Ну так ты выслушаешь меня? — наконец-то получив свободу, спросила она, ухватив Сетена под локоть.

Он был в отличном расположении духа и охотно кивнул, хозяин же в страхе сбежал, даже не подыскав благовидного предлога для капитуляции: ему хватило хорового чтения и пения в общей каюте.

Нат поплелся за хозяйкой и ее спутником на верхнюю палубу. Он чувствовал, что другу хозяина очень нравится то, что Танрэй теперь не только говорит с ним без боязни, но и касается его по собственному почину. Сетен не без сожаления усадил ее в кресло под навесом, совершенно не желая, чтобы она отпускала его руку. А она уже вовсю щебетала о своих разработках, даже не замечая, что он еще не успел усесться напротив.

Нат валялся на досках палубы, нежась на солнышке, еще не ставшем таким горячим, каким впоследствии оно покажет себя близ экватора. Он слушал, как довольная собой хозяйка повествует о недавно изобретенном способе добиваться смыслового звучания, и прекрасно понимал, что даже если бы она сейчас просто считала от одного до ста и обратно, Тессетен слушал бы ее с тем же жадным вниманием, словно назавтра ему назначена казнь, и он видит Танрэй последний раз в жизни.

Выговорившись, жена хозяина откинулась в плетеном кресле-качалке и радостно засмеялась, когда собеседник ее похвалил. А все-таки он слушал ее лекцию, потому что сделал несколько замечаний по делу и добавил:

— Вскоре тебе придется учить не только народ кхаркхи. Через пару лет Кула-Ори сильно разрастется. В планах Паскома — перевезти туда еще много ори, причем не только из Эйсетти. Многие будут недоучками, много будет детей, которые и не начинали обучение. Все свалится на тебя. Мы сможем рассчитывать, что ты выдержишь?

Она перестала смеяться и серьезно посмотрела ему в глаза. Теперь в ее взгляде не было страха или ненужного смущения. Она стала взрослой и обрела уверенность в своих силах, а сейчас казалось, что само присутствие одобрившего ее работу «самого главного цензора» сделало ее непобедимой в борьбе с предстоящими невзгодами. Да и он, сильно разочаровавшийся в жизни за последние несколько лет, немного сдвигал рядом с нею свою маску, снова становясь таким, каким помнил его Нат в ранней юности.

— Я буду стараться, — сказала она. — В пределах моих знаний… Большего я не пообещаю…

— А большего и не надо. Знаешь что… идем поболтаемся на палубе? Ты ведь все это время не выходила? — Сетен подмигнул.

Танрэй закатила глаза, покачала головой, изображая, как ей было плохо, и охотно подала ему руку, принимая предложение прогуляться.

— За основу графического выражения этого языка я хочу взять принципы нашего начертания, — продолжала хозяйка, заглядывая через борт и улыбаясь стайке дельфинов, решивших состязаться с «Сэхо» в скорости. — Только чтобы упростить, исключу наши дифтонги и трифтонги. Логичнее будет оставить знак, обозначающий или гласный, или слог — сочетание согласного и гласного…

— Принципы нашего начертания — это ты об оранагари[19] над символами?

— Да.

— Думаю, это разумно.

Танрэй обернулась, взглянула на него снизу вверх, как ученица на учителя:

— Спасибо, что не махнул на меня рукой… Меня даже наставники отговаривали от этой темы, предлагали взять более разработанную кем-то, еще до меня. Но мне почему-то казалось, что если я так и сделаю, то подведу тебя…

Нат встряхнулся. Она сама еще не понимает того, в чем разобрался Тессетен, ей кажется, что она испытывает удовольствие от его общества исключительно из-за схожести интересов, из-за того, что им невероятно легко друг с другом и говорить, и молчать. Но нет-нет, да нарочно оказывалась чуть ближе к нему, чем требовалось; и Сетен, бывало, наклонял к ней голову, чуть ли не касаясь — на грани фола! — губами ее пышных рыжих волос. Говорила все больше она, а он слушал и как-то странно менялся в лице. Однако, увлеченная беседой, Танрэй мало смотрела на спутника. Волк усмехнулся про себя: а жаль, она увидела бы интереснейшие метаморфозы… Правда, они, скорее всего, напугали бы ее не на шутку, ведь в эти мгновения рядом с хозяйкой шел совершенно другой человек, в ком не было ни капли сходства с ужасающей образиной хозяйского друга…

Но всему есть предел. Однажды она по своему обыкновению разглядывала прозрачную воду, над которой парил «Сэхо» и, напуганная резко выпрыгнувшей почти в лицо летучей рыбой, отшатнулась, наткнувшись на Сетена. Он невольно поймал ее за талию, Танрэй растерянно замерла в его тесных объятиях, и оба попросту не знали, как повести себя, потому что одинаково ощутили то, что никак не должны были ощущать мужчина и женщина, у каждого из которых давно была своя семья. Тессетен вдруг словно опомнился, и это положило начало их дальнейшему отчуждению, в результате которого они пристали к берегам Рэйсатру изумительно равнодушными друг к другу людьми. Во всяком случае, равнодушными с внешней стороны. И причиной стала запомнившаяся Нату сцена пару дней спустя после их первого разговора.