Начало отечества - Александр Дегтярев

Все перечисленные люди - несколько поколений одной семьи - кто однажды, а кто много раз появляются на страницах "Повести временных лет". Рассказы о них встречаются на протяжении полутора веков, причем каждый из этих персонажей совершает выдающиеся поступки, действует решительно, смело, мудро...

По совету Добрыни, например, князь Владимир в 985 году заключил мир с болгарами, скрепив его торжественной клятвой: "Тогда не будет между нами мира, когда камень будет плавать, а хмель тонуть!"

Добрыня же добился для Владимира руки Рогнеды, дочери полоцкого князя.

Проходит время, и уже сын Добрыни Константин проявляет решительную дальновидность. В 1018 году Ярослав Мудрый, едва начав княжить в Киеве, был разбит польским королем Болеславом, бежал в Новгород и оттуда уже собирался навсегда податься в далекие заморские края. Посадник Константин, приказав разрубить приготовленные для бегства ладьи, заявил князю: "Хотим еще биться с Болеславом!" Ярослав внял совету и, приняв помощь новгородцев, победил. Так, судя по летописи, он был обязан тем, что сохранил княжение, прадеду Яня Вышатича.

Прошла четверть века, и внук Константина воевода Вышата отличился в неудачном походе 1043 года на Царьград. Страшная буря разметала русский флот и выбросила почти все корабли на берег. Предстояло возвращаться по суше, долгим кружным путем, и никто из княжеского окружения не хотел возглавить этот опасный и бесславный поход. Тогда и вызвался Вышата: "Я пойду с ними. Если останусь жив, то с ними, если погибну, то с дружиною!"

Отряд ждала тяжелая участь. Скоро он был окружен войсками византийского императора, и Вышата попал в плен, где провел почти 3 года. Трудная ему досталась доля, и летописец рисует его главным героем похода, самоотверженным, преданным киевскому князю.

А еще через 20 лет наступает черед активных действий для нового отпрыска этого рода - Яня Вышатича. В конце 60-х годов XI века, когда по всей Руси прокатывается волна восстаний, он усмиряет большое восстание в Белоозере (он собирал там дань для своего князя). В это время Янь был уже зрелым мужем: если верить летописи, он родился в 1016 году, то есть ко времени борьбы с восставшими ему перевалило за 50 лет. На его стороне был военный и политический опыт, авторитет одного из главных советников князя. Позднее, к 70-м годам, Янь стал киевским тысяцким - главой столичного войска. Это была вершина его карьеры. Скоро состарившийся дружинник был оттеснен молодыми и напористыми слугами киевского князя.

Новые времена, наступавшие на Руси, требовали иных способов добывания славы и даней, чем те, к которым привык Янь Вышатич. Недовольный, обиженный на князя, Янь удалился в Печорский монастырь...

Великие, совершавшиеся на протяжении полутора веков дела героического дружинного рода! Какая же счастливая случайность позволила рассказам о них уцелеть на страницах летописного свода, который переделывался много раз? Почему деяния нескольких поколений одной семьи представлены в летописи столь подробно, а о других, даже более именитых, мы почти ничего не знаем? Здесь снова встает перед нами вопрос об источниках первой русской летописи, о тех ручьях, из которых сложилась величественная летопись-река - "Повесть временных лет".

Причину своей осведомленности о делах дружинного рода Яня Вышатича Нестор-летописец открыл сам, обронив одну малозначительную на первый взгляд фразу. Под 1106 годом он сообщил о смерти последнего выдающегося представителя славного рода: "В тот же год скончался Янь, старец добрый, прожив 90 лет, в старости маститой. Жил он по закону божию, не хуже был он первых праведников. От него и я много рассказов слышал, которые и записал в летописанье этом, от него услышав. Был он муж благой и кроткий и смиренный, избегал всяких тяжб. Гроб его находится в Печерском монастыре, в притворе, там лежит тело его, положенное 24 июня".

Янь, "старец добрый", доживал свой долгий век в монастыре, где провел лет десять-пятнадцать и много рассказывал монахам о своих подвигах и делах предков. Предания этого рода передавались из поколения в поколение, и в них оставалось только то, что представлялось самым значительным, да и оно приукрашивалось, выдвигалось на первый план. Так в конце концов и вышло, что все русские князья обязаны роду Яня Вышатича важными услугами и советами.

Добрыня был главным советчиком князя Владимира Красное Солнышко. Константин сохранил Ярославу киевский стол. Вышата в самое трудное время взял на себя руководство войском. Янь Вышатич усмирил большое восстание, верно служил Святополку Киевскому...

Рассказы Яня, не раз выслушанные Нестором, были вставлены в летопись и дошли до нас.

Таким был лишь один из путей, какими те или иные сведения попадали в летопись. Что-то летописцы видели сами и вносили в рукопись. Подробности сражений и стихийных бедствий им рассказывали очевидцы и "калики перехожие" странники, ходившие из города в город.

Сплетение многих источников, сплавленных воедино талантом летописцев, привело к тому, что в "Повести" свободно сочетаются гибкая образная устная речь и сухой язык межгосударственных договоров. Угнетающе строгие церковные тексты вдруг прерываются рассказами, которые дышат первозданной живописностью.

Монотонность библейских текстов сменяется взволнованной - то гневной, то радостной - речью летописца. Точные рассуждения соседствуют с естественными для средневековых хроник мистическими толкованиями небесных знамений. Предельно ясные сообщения стоят рядом с загадочными известиями, не проясненными до сих пор.

Академик Дмитрий Сергеевич Лихачев сравнил эту древнейшую летопись с гигантской разноцветной мозаикой. Ее смысл, взаимосвязь больших и малых частей, прихотливых рисунков-сюжетов, цветов и оттенков разгаданы еще не до конца, хотя и написаны о ней тысячи и тысячи книг, статей, заметок...

Но, как у всякой мозаики, у летописного разноцветья есть цементирующая, все соединяющая основа. Эта основа - патриотическое отношение к Руси, к русской истории и современной созданию летописи действительности.

Нестор, главный творец "Повести", не был, подобно пушкинскому Лимену, отшельником-монахом, сидящим в каменной келье, куда едва пробивается дневной свет и совсем не проникают звуки живой жизни. Не был он и ловким, держащим ухо востро, а нос по ветру, писакой-угодником, готовым в любой момент заново переделать, коль требует правитель, еще не просохший текст, изъять одни сведения, вставить или приукрасить другие. У него был свой взгляд на историю и современность, подчас расходившийся с тем, что отстаивали сильные люди тогдашнего русского мира.

Теперь с высоты прошедшего тысячелетия мы ясно видим, что именно его позиция - твердые возражения против умножавшихся и разорявших народ "вир и продаж", гневные обличения братоубийства и раскола, призывы к единению в борьбе с внешними врагами - отвечала глубинным потребностям развития страны, подчас неразличимым за шумной и пестрой повседневностью.

В этом и кроется причина, обеспечившая бессмертие творению черноризца Нестора.

БЕССМЕРТНАЯ ПЕСНЬ

Различна судьба исторических деяний. Одни, подобно Куликовской битве, навсегда врезаются в память народа и живут тысячелетия. Черты других, постепенно затуманиваясь и исчезая, преломляются в сказаниях и былинах. Третьи, такие, как полувымышленные подвиги предков Вышатича, попадают в летописи и становятся известны по случайным причинам, потому что автор этих домыслов-рассказов был близок к тому или иному составителю сводов.

Но пожалуй, самая поразительная судьба была суждена малопримечательному, если измерять события большой исторической мерой, и к тому же неудачному походу новгород-северского князя Игоря против половцев. По известности своей он неизмеримо превзошел десятки и сотни куда более значительных военных и политических событий. Произошло это не потому, что поход Игоря имел какие-то далеко идущие последствия, не потому, что Игорь прославился другими подвигами и они обратили внимание на предыдущие дела этого князя.

Неудачный поход Игоря, разгром и плен, счастливый побег и возвращение цепь этих событий вовсе не является исключительным для русского средневековья явлением. Все Игоревы беды и несчастья - обычный, а во многом заурядный эпизод из истории феодальной раздробленности. Летописи сохранили нам куда более драматичные рассказы - вспомним хотя бы редкую по своей высокой трагедийности летописную повесть об ослеплении Василька Теребовльского или заговор против Андрея Боголюбского.

Имя "виновника" 1000-летней Игоревой славы неизвестно и вряд ли когда-либо откроется вообще, хотя различные предположения о нем высказывались историками. Этот "виновник" - автор "Слова о полку Игореве". Необычайно сложна судьба величайшего произведения древнерусской литературы. Единственный дошедший до нового времени список "Слова" был найден в начале 90-х годов XVIII века страстным собирателем и знатоком русских древностей А. И. Мусиным-Пушкиным. Он приобрел у бывшего архимандрита закрытого Спасо-Ярославского монастыря Иоиля Быковского большой сборник древнерусских произведений - в одной книге были переплетены "Сказание об Индийском царстве", повесть об Акире Премудром, "Летописание русских князей и земли Русской"... Среди них и было вшито в книгу "Слово о полку Игореве". Как попала эта рукопись, происходившая, как видно, из Пскова или Новгорода, в Ярославль, неизвестно.