Прекрасные деньки - Франц Иннерхофер

От забитой телки они отрезали себе несколько кило мяса, так же как и от заколотого подсвинка, а хозяину сказали, что оставлять скотинку в живых не имело смысла, этой осенью они съели уже вторую козу. Холль запустил грязью в скототорговца, погрозившего ему палкой, и заявил, что ему попросту наплевать, продает хозяин скотину или нет. Как бы то ни было, сам он палец о палец не ударит. На следующий день скототорговец явился с хозяином. Отец начал было скандалить. Клейн и Холль одновременно поднялись со своих скамеечек и швырнули их ему под ноги. Ни слова не сказав, хозяин ретировался и больше уже к ним не приходил.

Годами он носил не по росту короткий пиджак, потом долгое время не имел никакого и вот неожиданно обзавелся обновой. Хозяйка заставила молоденькую швейку разложить на прилавке чуть не три десятка пиджаков, велела то снимать, то надевать их, отправляла Холля примерять их за занавеской, протягивала ему брюки, спрашивала впору ли, потом выставляла его на всеобщее обозрение. Вокруг толклись крестьянки, за всем этим наблюдала хозяйка швейной мастерской. Ему приходилось то и дело поворачиваться, поднимать и опускать руки, двигать плечами. Все на него глазели, дергали за рукава и полы, разглаживали складки, добродушно смеялись, расхваливали цвет, обсуждали достоинства того или иного рисунка. Хозяйке нравилась мелкая клетка, она вновь заставила Холля натянуть брюки, которые он уже мерил, еще раз пройтись, проследовать за занавеску, снова выйти. Девушке пришлось развешивать брюки и пиджаки, выкладывать рубашки и галстуки. Хозяин мастерской расхаживал вдоль прилавка, через головы крестьянок орал на швейку, вытащил вдруг из заднего кармана часы на цепочке, заговорил с каким-то крестьянином и похлопал по плечу Холля. Холль не желал расставаться с серыми брюками, не застегивая ширинку, он дефилировал мимо крестьянок, сделал знак хозяйке и шепнул ей на ухо, что ему глянулся синий пиджак: "Берем синий пиджак, а то нассу на прилавок".

В деревне, в Хаудорфе, у родственников с материнской стороны он слышал, как народ обсуждает его синий пиджак и серые брюки. Ботинки не так им понравились.

Он выбрал длинные остроносые черные туфли, чтобы как-то отделить себя от деревенщины. Хозяин тут же заметил ему, что в такой обувке порядочным человеком не станешь, "такие носят только прощелыги".

В толпе односельчан рядом с Альфредом Кофлером, позади Убийцы и хозяина он пришел на кладбище, остановился у входа и на глазах у хозяина затесался в ряды церквененавистников, он слышал рассуждения бывших батраков и рабочих о возможностях заработка, с ними же отправился в трактир и начал прислушиваться к словам одного коммуниста, сидевшего через два столика от него. Тот рассказывал, как на крупной стройке в Иннсбруке дали прикурить руководству фирмы.

В то время как хозяева и немалая часть окружающих вовсю делились соображениями о пиджаке и брюках, Холль начал свои первые походы в кино. Вскоре он стал уходить в кино, никого не спросясь, домой возвращался поздно и, громко топая через темную спальню хозяев, нарочно задевал шкафы, а однажды выругался, назвав эту комнату «сральней». Утром его приходилось будить несколько раз, и однажды он пролежал в постели до тех пор, пока его самочувствием не пришел поинтересоваться хозяин. Заболеть-то он не заболел. Он лишь боялся, что с ним может что-либо случиться и потому не решался покинуть постель. Несколько секунд хозяин изучал его взглядом так, будто готов был вот-вот наброситься, однако всего лишь повысил голос:

— А теперь марш из постели. Вообразил себе, понимаешь. Или совсем стыд потерял?! Неужто не знает, что для него сделала мать (хозяйка)?!

Холль видел проснувшихся братьев, которые смотрели на него во все глаза, и сказал хозяину, что, может, и встал бы, если б у него не было такого чувства, будто с ним что-то случится. "А вдруг это даже к лучшему!" Холль вскочил с постели и крикнул вдогонку хозяину, что уж лучше околеет на улице, чем будет ночь торчать в этой дерьмовой комнатухе. Потом медленно надел брюки, спустился в общую комнату и знаками объяснил Морицу, что на хозяина бзик нашел. Потом не торопясь надел туфли и вразвалочку проследовал на кухню, к умывальнику. Он посмотрел на таз, такой грязный, что в нем просто нельзя мыться. Поденщики уже поели и ушли на работу. В кухне остались хозяйка и Берта. Он побаловался краном, подставил под струю руки, набрал в рот воды, отфыркался и, повернувшись вдруг к Берте, сказал, что сейчас покажет ей, как в одном фильме старик мылся. Хозяйка вышла из кухни, громко хлопнув дверью. Из кухонного окошка он увидел, как Кофлер с Выпивохой отъезжают со двора на повозках. Он выбежал на улицу, догнал их возле лехнеровской усадьбы и сказал, что должен кое-что осмотреть и начал перерывать рюкзаки.

— Еды маловато, — сказал он хозяину, стоявшему поодаль с налитыми яростью глазами.

— Вставать надо раньше, — ответил тот. — А сейчас не время с этим валандаться.

Холль покачал головой и возразил, что времени пополнить провиант больше, чем достаточно.

— Давайте ведро мяса из ледника, не то никуда не поеду.

На южном лугу Холль пытался срубить заступом корень, но попал себе со всего размаху по ноге и скрючился от боли. Выпивоха и Кофлер, как могли, наложили повязку и снабдили его палкой. Он ушел. Его положили в больницу.

Ночи в палате были для него слишком длинны, он либо поздно засыпал, либо рано вставал. Шутки соседа, который успел немало належаться на больничных койках, вскоре уже перестали смешить. Посещения тоже наводили тоску, как и сидевшие вокруг посетители. В коридоре встречались знакомые, от которых он отделывался односложными ответами или вообще не отвечал на вопросы, делал вид, что никогда не знал этих людей. С сестрами он обходился куда лучше. А вот главврача не жаловал и однажды во время посещения расхохотался во все горло, так как ему показалось, что врач спутал его с одним десятилетним пацаном. Хозяин наведался лишь раз и был очень доволен, когда Холль сказал ему, что хочет как можно быстрее вырваться отсюда.

По высокой траве хромал он к Хаудорфу, часто останавливаясь и глядя по сторонам. С одной стороны, он понимал, что это будет его последнее лето, с другой — мучил вопрос: "Куда податься потом? На лесозаготовки? На железнодорожное строительство? Может, устроиться рабочим какой-нибудь акционерной компании или вступить в Альпийское рабочее общество?" Вспомнился машинист, который рассказывал ему про Индию.

С Фоглером они выдули пивную бутылку водки. А что, если на строительство береговых укреплений? Цемент таскать? Подумывал Холль и о том, чтобы выучиться какому-нибудь ремеслу, а то люди здесь считают, что он и вовсе не думает. "Почему отказывают они нашему брату в способности думать? Придется побольше скандалить. Теперь на других струнах поиграю", — пообещал себе Холль, вошел в дом и поинтересовался, постелили ему постель в комнате работников или нет? Берте пришлось стелить постель. Он взял свои вещи и навесил замок на стенной шкаф. За домом он встретил хозяина и сказал, что ему уже обрыдло пробавляться лишь карманными деньгами.

Холль подъехал к дому на тракторе. Двенадцатилетний Йорг, этот полубратец, поманил его скрюченным пальцем. Сперва Холль подумал, что ему показалось, но мальчишка смотрел именно на него и наверняка имел в виду Холля. Знакомый жест. Холль остановил трактор, спрыгнул, подошел к Йоргу, двинул ему по физиономии, схватил за шиворот и погнал перед собой на кухню. От хозяина и хозяйки он потребовал объяснений: не они ли послали Йорга во двор, чтобы он Холлю пальцем указывал, когда с трактора прыгать. Хозяин молчал. В детстве он еще терпел такие знаки, говорил Холль, а теперь с этим покончено. Теперь он такого хамства не допустит. Направляясь к двери, Холль сказал, что после обеда работать не будет, ему еще надо подумать, стоит ли после всего этого вообще пальцем шевелить.

В сенях он окончательно решил: работать и в самом деле не будет. Он поднялся в комнату, посмотрел из окна на огромный участок, который он утром скосил на тракторе, перевел взгляд поближе, увидел фигуры поденщиков, услышал тарахтение трактора перед домом, женские голоса со стороны лехнеровского подворья, шум ворошимого сена и шаги на лестнице. Шаги приближались. Хозяйка. Хочет поговорить по-хорошему. Интересно, постучит ли в дверь? Так и есть, в самом деле стучит. "Войдите!" И чего это он вдруг взъерепенился? Йорг не хотел плохого. В конце концов он же будет хозяином. Холль качнул головой и сказал, что для него Йорг всего лишь двенадцатилетний сопляк. Не надо тратить время, уговоры бесполезны.

В белой рубашке, серых брюках и гимнастических тапках он пересек участок корзинщика и, усевшись в теньке на скамейке, смотрел на расстилающееся внизу большое поле, с которого, несмотря на изрядное расстояние, доносился запах свежескошенного сена. Когда-то он часто таскал с горных склонов, минуя поля и изгороди, бидон с родниковой водой и то здесь, то там слышал благодарные слова от людей, приникавших к холодной влаге, теперь же все это казалось ему смешным и нелепым. Сколько людей проходило перед его мысленным вздором. Внизу он видел Убийцу, забиравшегося в сенной сарай, и хозяина, прыгнувшего на воз с сеном. А вокруг были знакомые дворы, брошенные пару лет назад не желавшими утруждать себя молодыми крестьянами, и при этом он думал, что все могло бы быть иначе.