Мальчик, идущий за дикой уткой - Ираклий Квирикадзе

Мой персональный компьютер не имел такой жуткой судьбы, как телевизор “Рубин” и видеоплеер (дедушка расстрелял и его), но и ему не выпала счастливая судьба. Не знаю, чем можно объяснить мою неспособность научиться пользоваться компьютером. Тем более что сочинение текстов есть единственный для меня источник творческого наслаждения и некого дохода. Вот уже четверть века я пишу, пишу, пишу… Это ужасно – постоянно писать, писать, писать… Чанчур, ты постоянно воруешь у меня авторучки и демонстративно выкидываешь их в окно. Я тебя не ругаю, потому что ругать для тебя – радость: “Папа общается со мной”. Ты тут же воруешь следующую ручку – и вновь в окно… Твой старший брат Гера постоянно видит только мой затылок и спину и шутит: “Я забыл, как ты выглядишь, если встречу в лифте, могу не узнать”. В мою спину часто попадают банки из-под пива, мячи, галоши – это твой призыв, Чанчур: “Папа, оглянись”.

Некоторые из пишущих людей, которые, как и я, пользуются карандашом, авторучкой, уверяют, что к ним вдохновение приходит с кончика пера – “рука к перу, перо к бумаге”. Что, нажимая на кнопки компьютера, они не видят героев, не знают, как описать глаза героини, не знают, герой красивый, рябой, толстогубый?.. Но дело не в этом. Мой случай другой. Я хочу печатать… Может, дело в моей какой-то особенной тупости. Черт, хватит себя ругать…

Чем-то я должен же похвастаться?

Уши у меня как антенны. Если что-то интересное мелькнет в разговоре, стараюсь запомнить и, вынув записную книжку, по горячему следу записать какое-то событие, даже бессмысленный, путаный рассказ, в котором что-то засверкало, что я сам не до конца понял, но записать надо, потом забуду и ночью перед сном буду ломать голову, вспоминая: “Сергей Параджанов смешно рассказывал про певицу Гоар Гаспарян… Но что?” Вот тут на помощь и приходят записные книжки. Их у меня много, больше пятидесяти, собранных за долгие годы моего графоманства. На письменном столе они самая большая ценность. Фильм “Пловец”, получивший множество фестивальных наград, выплыл на экраны из записной книжки № 16 всего лишь из пяти строк. И фильм “Лунный папа” родился из записной книжки (не помню ее номера). И “Тысяча и один рецепт влюбленного кулинара”.

Мне кажется, что записные книжки – это остров сокровищ, архипелаг сокровищ. Вспомните великих и их знаменитые записные книжки. “Записные книжки” Антона Павловича Чехова – сколько там сюжетов! Руки чешутся обворовать классика. Кстати, те, кто овладел компьютером, кто манипулирует океаном информации, воруют легко, игриво. Яркая фраза из японца Мураками, абзац из Орхана Памука…

В записях Давида Клдиашвили, замечательного грузинского прозаика, есть несколько гениальных сюжетов. Вот один: старый обедневший дворянин, вдовец, вдруг заявил своему сыну: “Хочу жениться. Найди мне невесту”. А сын ждет смерти отца, жаждет наследства. Отец, поручив найти невесту, отправляет его в поход. Начинается путешествие героя и его друга по Грузии. Ищут одинокую немолодую женщину, которая минимум два раза уже была замужем и не может родить детей. Это для уверенности, что если папа женится, то не появится конкурент на наследство. Поход завершился, надежную невесту привезли папе. Сыграли свадьбу. И через девять месяцев родился наследник.

Однажды мне попались “Записные книжки” Макса Фриша. Сам писатель никогда особо меня не интересовал, а вот скопище интереснейших зарисовок, незавершенных рассказов, обрывков диалогов, сюжетов в три строки меня, графомана, вдохновили. “Ни дня без строчки” Юрия Олеши. Записные книжки Булгакова… Ильфа и Петрова…

Общаясь со студентами, я пытаюсь их увлечь охотой за сюжетами. Все они жалуются на отсутствие в их жизни ярких событий. Но когда разговорятся, выясняется: истории, которые кажутся им неинтересными (что интересного в том, что мамин дядя Антон в детстве полюбил девочку, та уехала летом в пионерлагерь “Артек”. Мамин дядя Антон, зная, что в “Артек” попадают пионеры-герои, решил совершить подвиг. Он разобрал железнодорожные рельсы и стал ждать поезд, чтобы, размахивая красным галстуком, остановить, спасти поезд. Из его героизма ничего не вышло, товарный поезд пошел под откос), как раз и есть те самые! Как убедить их, что не “Властелин колец”, не “Матрица”, не “Убить Билла” – ориентиры на вопрос “Что я хочу снимать?” Хотя сам-то я знаю эти ориентиры?

Неожиданно я встретил в Москве Алика Пересвета. Он слегка потолстел. Я спросил его про “беретту”, про картель, про племянницу. “Тася беременна на седьмом месяце, с картелем разобрался, с «береттой» сегодня дела не делаются”. Мы сидели в кафе “Пушкин”. Алик спросил меня: “Как ты относишься к магическому реализму?” Вопрос из уст Алика неожиданный. “Люблю Маркеса”, – ответил я. “И я люблю Маркеса, Марио Варгаса Льосу, Кортасара, Борхеса… всех этих латиноамериканцев”. – “Алик, но ты же не очень книгами интересовался?” – “В Мар-дель-Плата попал в предварительное следствие (по ошибке), полгода в камере один, испанский знаю неплохо, в библиотеке взял «Сто лет одиночества», и пошло… Начитавшись этих писак (Алик смеется), поверил в то, что папин брат Гриша Пересвет проповедовал, хотя никто его не понимал. Жена звала его болваном, кретином, ослом. Я тебе расскажу, ты напишешь… Позовем Музу, снимем кино. Открой свою записную книжку, помню, как в Лос-Анджелесе ты всё записывал…”

Я так и сделал. Вот текст из моей записной книжки.

Счастливые дни Пересвета

Гриша Пересвет служил на Холодной Речке. Недалеко от знаменитого черноморского курорта Гагры находилась дача, выкрашенная в темно-зеленый цвет. В ней жил (точнее, периодически наезжал) генералиссимус Иосиф Виссарионович Сталин, страдающий подагрой и множеством скрытых болезней, которые он не любил лечить, но врачи требовали, и он, нехотя отрываясь от дел (государственных, планетарных), сидел на этой даче, скучал, размышлял о судьбах мира (вспомните “Осень патриарха” Маркеса). Приезжал “ЗИС-110”, увозил генералиссимуса в грязелечебницу, там его укладывали в лечебную грязь, приезжали другие врачи, делали какие-то уколы, какие-то тесты, один врач-идиот дал Иосифу Виссарионовичу в руки скакалку и потребовал, чтобы тот, голый, начал прыгать через эту скакалку на счет раз-два-три, раз-два-три. Человек, выигравший Вторую мировую войну, перекроивший по своему желанию карту мира, обладавший атомной бомбой назло Соединенным Штатам Америки с их слабаками-президентами, человек, который по хотению мог сделать рагу из планеты Земля, молча смотрел на толстого доктора Савелия Осиповича, который тоже молча смотрел на старого голого человека со скакалкой и почему-то глупо улыбался.