Мы пойдем другим путем! От «капитализма Юрского периода» к России будущего - Александр Бузгалин

Вот почему у коммунистического движения в XXI веке есть будущее в той мере, в какой в современном мире ( ив России в том числе ) развивается реальный субъект ассоциированного социального творчества, борющийся за продвижение человечества ( и нашего Отечества ) к « царству свободы ». Но у сталинских пародий на коммунизм будущего в новом мире нет.

Державность как изнанка либерализма [29]

Распад казавшихся незыблемыми идеологических норм недавнего (но столь далекого ныне, особенно для молодежи) «социалистического» прошлого, естественно, не мог оставить пустым это «святое место». Проводившиеся под знаком неолиберализма экономические реформы и вестернизация культуры с легкостью привнесли вроде бы как и не существующую (вспомним о призывах к деидеологизации) идеологию либерализма в среду российской духовной жизни. Став знаменем «реформ» с их гигантским (до 1/2) спадом производства и резким ухудшением качества жизни большинства населения, расстрелом Дома Советов и затяжной кровавой бойней в Чечне, с их примитивной коммерциализацией культуры и распадом единой страны – став знаменем таких реформ, либерализм, как идеология и мировоззрение, как теория и практика обыденного поведения, неизбежно столкнулся с отторжением его огромными массами населения. Нужна (нужна как воздух – кислород духовной жизни, без которой нет России!) была альтернатива.

Что могло ею стать? Восстановление ортодоксального марксизма-ленинизма как знамени классовой борьбы пролетариата с буржуазией? Для узкого слоя застарелой (дело не в возрасте, конечно) интеллигенции и партийцев-пенсионеров это решение оказалось вполне подходящим. Но подавляющее большинство социально и духовно угнетенного населения было и оставалось иным – это деклассированные слои.

Современные рабочие и «рядовые» интеллигенты до сих пор еще не стали классом наемных рабочих в точном смысле этого слова: они не столько продают свою рабочую силу, сколько находятся в тисках всесторонней зависимости от корпорации, к которой принадлежат, в большинстве своем они не обрели и не осознали своих классовых интересов, не дозрели до активной действенной солидарности в борьбе за свои права. Им можно до бесконечности не платить зарплату, унижать нравственно и физически, обрекать на жизнь впроголодь, а они на это будут отвечать… голодовками одиночек и глухим недовольством, подспудным «урчанием» низов.

Пройдет время (быть может, годы, быть может, месяцы: в эпохи социальных потрясений время несется необычайно быстро) – и в России сложится новый, современный слой трудящихся, способных к совместной борьбе за свои экономические и политические интересы, но пока что низам нужна не столько идеология самоорганизации, сколько простейший способ самоутешения, самоидентификации, защиты от экономических и духовных напастей, который может привнести кто-то извне, не требуя самостоятельных организованных действий, углубленного понимания сути происходящего и своих собственных интересов.

Для такого обездоленного большинства полуидеология-полурелигия, состоящая из смеси державности, социального популизма и русского национализма, оказалась как нельзя более подходящей: будущий «добрый царь» вкупе с «патерналистской бюрократией» (по-отечески настроенной по отношению к рабочему и крестьянину) создают мощную державу, спасающую угнетенный народ от ига то ли жидомасонов, то ли американского капитала и его российских продажных слуг и шпионов. Обывателю достаточно лишь поддержать нового «доброго царя», и тот решит за него все социальные проблемы и вернет былое самоуважение (с последним все особенно просто: раз ты русский – то, значит, нравственен, добр, трудолюбив и т. п. по определению, ибо все русские по природе своей великие и прекрасные люди…)

Теоретическая, «ученая» альтернатива либерализму так же с легкостью взошла на ниве державности и «урапатриотизма». Поскольку наиболее активные и молодые кадры обществоведов эпохи брежневско-сусловского «социализма» с легкостью переквалифицировались в либералов (сие позволяло без особых проблем сохранить посты или даже сделать неплохую карьеру) и за пару лет выучились преподавать кто economics вместо «Капитала», кто вероучения вместо научного атеизма, постольку оппозиции «досталась» лишь узенькая прослойка критически мыслящих ученых-социалистов и масса консервативно настроенной околонаучной публики, уверенной в своей способности быстро и просто (так, чтобы сразу понял любой пенсионер) решить все социальные проблемы. Такой квазинаукой могла стать только патриархально-почвенническая идея и примитивный, реакционный (в марксовом смысле этих понятий) социализм.

Быстрый рост популярности этих течений имел и духовные предпосылки: еще в поздние сталинские времена стал насаждаться казенный патриотизм (вроде объявления России родиной едва ли не всех научных открытий и изобретений в мире). При Брежневе разлагавшееся социалистическое мировоззрение (а без живого социального творчества масс, в атмофере авторитаризма и застоя социалистическая идеология и теория неизбежно вырождаются) стало порождать в массовом масштабе «почвенничество». Естественно, что в условиях национально-государственного кризиса и унижения «простого человека» эта тенденция не могла не обрести второго дыхания.

Симптоматично и то, что главными духовными вождями этой тенденции стали не профессиональные ученые-обществоведы, а писатели, инженеры, естественники, общественные деятели – все те, для кого альтернатива нынешней либеральной волне сосредоточена не в сфере поиска организованных материальных сил, отслеживании тенденций социального развития, теоретическом доказательстве ограниченности либерализма как экономической и социальной доктрины, а в духовно-этической сфере, в сфере нравственного отрицания нынешнего порядка вещей (номенклатурно-корпоративно-го капитализма).

Так в современном российском обществе сложилась дилемма: либо номенклатурная пародия на либерализм (в лице Гайдаров в лучшем случае, штатных ельцинских идеологов – в худшем), либо державный социал-популизм (опять же в духе «русского коммунизма» С. Кара-Мурзы, Г. Зюганова и Ко – в лучшем случае; неприкрытого великодержавного шовинизма Прохановых – в худшем).

Существенно, что все эти течения возникли далеко не случайно. Суммируя, подчеркну: с одной стороны, новой генерации номенклатуры было выгодно обменять обременительную и шаткую брежневско-социалистическую форму власти на собственность и деньги (плюс к власти), а омещаненному обывателю времен всеобщего дефицита хотелось рынка, понимаемого как мир супермаркетов. Вкупе с теневым капиталом они закономерно породили (и воспроизводят) волну неолиберализма, ныне опирающуюся еще и на власть новых русских и интересы высшего слоя наемных работников, «элитарной» интеллигенции.