Опоздать на казнь - Фридрих Незнанский

— Ах ты, сука! Ты мне ответишь!

Но мальчишка посмотрел на него насмешливо:

— Бейте, толку-то! Пришел чухонец, не сват и не брат мне. Так, никто, заплатил, передачу дал. Я взял.

— Почему же он пришел именно к вам? Посоветовали какие-нибудь знакомые?

— Да нет. Просто пришел ко мне, потому что в этот день мое дежурство было. Нарвался бы на другого — и другой бы взял…

Больше тут ловить было нечего. Оставив Николая Петровича разбираться со своим подчиненным самостоятельно, Лена с Гордеевым покинули тюрьму.

После всех пережитых приключений хотелось расслабиться, отдохнуть, понежиться в ванной. Но расслабляться было рано. Они стояли на набережной, смотрели на реку и молчали, раздумывая о дальнейших шагах. След опять рвался.

— Поехали! — решительно сказал Юрий.

— Куда?

— Постановление об освобождении оформлять.

— Кого же ты освобождать собрался, Юра? — удивилась Лена, все ее мысли вились вокруг Куухолайнена, и единственный выход, который она видела, — это выбить из него побольше информации. Хотя после методов Мяахэ само слово «выбить» звучало двусмысленно.

— Ленок, ты чего! Не забывай, у меня же подзащитная имеется — Оксана Витальевна Дублинская. И в связи с выявленными в ходе следствия обстоятельствами я могу настаивать об освобождении моей подопечной.

Поездка на Литейный, оформление всех полагающихся документов и возвращение в Кресты много времени не отняло. Освобождать жену профессора Гордеев отправился один. Лена снова рванула на Огарева — в угро, разыскивать следы калининградцев, замешанных в криминале.

И вот Оксана Дублинская на свободе.

Похудевшая, посеревшая, с опухшими от слез и бессонницы глазами, она совсем не напоминала ту вальяжную даму, которая пришла несколько дней назад в сорок седьмое отделение милиции, чтобы заявить о пропаже своего мужа.

Выйдя на улицу, Дублинская попросила Гордеева отвести ее к реке. они стояли на набережной в том самом месте, где Юрий только-только разговаривал с Леной. Напротив, на той стороне Невы, возвышался монумент проекта Шемякина, посвященный жертвам репрессий.

Оксана держала Юрия за руку, словно боясь, что он исчезнет и она снова очнется в душной камере. Она тяжело дышала, не могла надышаться свежим речным воздухом.

— Юрий Петрович! Спасибо вам!

Гордеев начал бормотать в ответ какие-то слова, мол, не стоит благодарности, это моя работа.

— Вы знаете, тюрьма — это так ужасно. Я даже и представить не могла. Дело даже не в том, что я была избалована деньгами и комфортом. Но то, что со мной происходило там, — это даже в кошмарах не привидится.

Гордеев согласно кивнул, он и сам не далее чем нынешней ночью вышел из того же СИЗО. Воспоминания были не из самых приятных.

— Но я вас благодарю не за то, что вы меня из тюрьмы вытащили. Как я поняла, вы нашли какие-то свидетельства в пользу того, что Сергей жив, не так ли?

— Нет, к сожалению, никаких точных доказательств у следствия пока нет. Одно известно — найденный в карьере труп не принадлежал вашему супругу.

— А где же Сергей? — отчаянно вскрикнула Оксана.

— Ищут, — коротко ответил Юрий. А что тут еще скажешь?

— И какие, на ваш взгляд, перспективы?

Гордеев развел руками:

— Кто знает…

— Юрий Петрович, я хотела бы вас попросить. Понимаете, все же вы в курсе дела. Мне не хотелось бы посвящать в это еще других людей. Я бы хотела, чтобы вы помогли найти Сергея.

Юрий замялся. Он чувствовал вину перед Оксаной, к тому же прекрасно представляя, что ей пришлось пережить в Крестах, где она провела времени гораздо больше, чем он сам. Плюс к этому, он и сам не собирался прекращать поиски Дублинского… Он же обещал помочь Лене.

Оксана, видя замешательство Гордеева, истолковала его по-своему:

— Если вы сомневаетесь, Юрий Петрович, насчет моей платежеспособности, то уверяю вас, что гонорар будет соответствовать…

— Да нет-нет, Оксана Витальевна, не в этом дело, — быстро проговорил Гордеев и подумал, когда это от гонораров отказывался, кто бы услышал, не поверил бы. — Конечно, если я смогу оказаться полезным, я сделаю все, что в моих силах, в общем, я постараюсь…

— Спасибо! Я знала, что смогу рассчитывать на вашу помощь, Юрий Петрович!

— Можно просто Юрий…

— Хорошо, тогда и вы меня просто Оксаной зовите.

Дублинская протянула Гордееву руку, будто их только-только представили друг другу.

— А теперь, Юрий, я могу вас попросить, чтобы вы меня проводили?

— Конечно-конечно. Я сейчас сбегаю, поймаю машину.

— Не надо машину, — остановила его Дублинская. — Тут до моего дома не так уж далеко. Это вы с вашими московскими мерками привыкли всю жизнь на «колесах». А по-нашему городу не грех и ноги потоптать.

— Кстати, Оксана, а вы не думали, кто мог бы воспользоваться колесами вашей машины? Ведь их следы на месте преступления были одной из главных улик против вас. Я уже не говорю о ноже и следах грунта и бензина на вашей обуви…

— Как же не думать! Только об этом я в тюрьме и думала. Об этом и о Сереженьке. О Сергее Владимировиче. Вы поймите, такая трагедия. Он как пропал, я сразу почувствовала неладное, а у меня еще заявление не хотели брать, пока трое суток не пройдет. Так вот, я и так убивалась, места себе не находила, а меня же еще в его убийстве обвинили! Какая дичайшая несправедливость!

— Так что насчет вашей машины?..

Они шли по Арсенальной набережной, мимо Финляндского вокзала, мимо Военно-медицинской академии, Оксана все не выпускала его руку и вдруг Гордеев подумал: «Господи! Хорошо-то как. На свободе». Общее сближает. Юрий чувствовал уже к Оксане Дублинской все нарастающую симпатию, пришедшую на смену чувству вины.

— Понимаете, последнее время в нашем дворе, а это, между прочим, очень старый и почтенный двор, крутились какие-то подозрительные личности.

— Подозрительные?

— Ну такие, кавказского типа, — сказала Оксана и неожиданно смутилась. — Я понимаю, что это некорректно — всех кавказцев держать на подозрении, но если так складывается… Причем моя соседка уверяла, что это были не просто кавказцы, а именно чеченцы. Согласитесь, сейчас война и настроение по отношению к ним соответствующее, особенно после всех этих взрывов и терактов на мирных территориях. Но все же двор, я повторю, у нас солидный, никто квартиры не сдает, чужих людей практически нет. А тут приходили эти кавказцы, стояли в уголке, окна рассматривали, будто поджидали кого. У нас многие соседи тогда сигнализации на машины поставили — до этого все же тихо было, и нужды никакой. Мне Сергей тоже говорил, что нужна сигнализация. Но вот как-то руки не дошли.

— То есть, вы думаете, что эти кавказцы, то есть чеченцы, и могли угнать вашу машину?

— Нет-нет, что вы! Я просто думала о том, что машина стояла без сигнализации и воспользоваться ею мог кто угодно. Ну а о находках в нашей квартире я не знаю, что и думать. Впрочем… как-то раз, когда я вернулась домой, мне показалось, что в квартире кто-то побывал.

— То есть?

— Ну, вы понимаете, просто показалось… Хозяйка всегда инстинктивно запоминает расположение вещей, запахи. А тут я пришла, и пахло чем-то незнакомым. И тряпка.

— Какая тряпка?

— Половая. Она была сбита. А я всегда ее аккуратно стелю у двери.

Оксана вздохнула, Юрий не нашелся, что ей ответить. Он знал и ее двор, и ее машину. Действительно, сигнализации на ней не было, и угнать ее мог кто угодно. Он же сам брал пробы почвы с ее шин. Но вот промелькнувшие в рассказе Оксаны чеченцы сразу встревожили адвоката. что-то уже всплывало в деле Дублинского с кавказским акцентом.

Точно, накануне, когда рыдающая Лена ворвалась в их номер в «Октябрьской» и рассказала ему об убийстве Аронова, Гордеев, сам только-только прибывший из тюрьмы, долго ее успокаивал. Вот тогда, подробно пересказывая все, что она услышала от знаменитого картежника, Лена и произнесла: «Слушок такой был, что калининградцы здесь с чеченами столкнулись. Только не говорил я вам этого. Видит бог!»

Проводив Оксану до самой квартиры и вежливо отклонив предложение зайти на чашечку кофе, Гордеев распрощался и тут же принялся названивать Лене на мобильный, чтобы поделиться новой версией.

Лена же с Андрюшей опять копались в картотеке уголовного розыска. Все, кто имел отношение к Калининградской области, проживал там, имел какие-то связи или родственников, все эти люди требовали тщательной проверки.

Но работы оказалось через край.

С тех пор как Прибалтика стала заграницей и Калининград оказался анклавом, отрезанным от «большой земли», многие жившие там переехали именно в Петербург. Потому что близко, привычно и климат похож, то же Балтийское море.

— Андрюша, а может, перерывчик устроим? Кофейком побалуемся? — сказала Лена в курилке на лестнице, куда они вышли на минутку покурить да отдышаться от архивной пыли.