Порядок в культуре - Капитолина Кокшенева

В любой этнической традиции существует культурная доминанта, существует свой культурный отбор, существуют свои фундаментальные глубокие принципы. Но именно в русской культуре мы пережили и переживаем до сих пор серьезный культурный раскол: между имперцами и националистами, европейцами и евразийцами, народниками и элитниками, «ватниками» и «норковыми шубами», этнической и христианской традициями. Дошли ли мы в конфликте до ядра, разрушили ли мы центр, когда невозможно восстановление того самого «культурного кода», о котором сегодня принято говорить? Смею надеяться, что еще нет, но «нет» попросту потому, что слишком глубоко это ядро сокрыто от суетящихся творцов современной культуры.

Культурный раскол в русском пространстве связан и с тем, что у нас, у русских, две интеллигенции: национальная (Критика России и русских возможна, но с болью, идущей от любви. Ты связан с нацией) и вненациональная (Злость и злоба без боли за страну и народ. Ты над нацией или вне её, и тебе ближе «гордый взгляд иноплеменный», а потому с гордостью заявляешь о том, что на «это государство не работаешь»). Хочу напомнить о статье Л.И.Бородина «О русской интеллигенции», напечатанной в 1973 году в рукописном журнале «Вече», посвященной именно этому (национальному) расколу интеллигенции.

Во-вторых, раскол вязан и с тем, что русские оказались в рассеянии, а потому можно услышать и такое, что уже не русский народ, проживающий в России, является носителем русского языка, а есть несколько мировых центров, имеющих право претендовать на закрепление норм русского языка. Кто имеет право на русский язык? Кто носитель стандарта? Увы, русский народ уже не называется. Такая концепция по существу ведет к языковому сепаратизму и вопрос ими ставится так: «русский язык против языков народов России», «русский язык против языков стран СНГ».

И, наконец, русская культура вбирает две сферы: этническую и христианскую, которые, увы, сегодня воспринимаются как разные этические системы от незнания и непонимания их существа конфликтующими сторонами. Культурный код — это генная память культуры, именно к ней мы боимся потерять ключи, а кто-то и хотел бы, чтобы они были потеряны. «Свой-чужой», «старший-младший», «отцовство-сыновство», «слеза ребенка», «деньги и совесть», «душа и плоть», «прямохождение русского богатыря», стойкость нравственная, выносливость воинская, жертвенность материнская, служивость и тягловость — культурное соответствие этим позициям давало и все еще дает русскому человеку защищенность и уверенность. Но пробираться к этим ценностям он должен сам — никакие СМИ и масс-медиа тут ему не помощники!

Нам нужен Русский культурный союз, мощный современный творческо-интеллектуальный кластер, объединяющий не только соотечественников за рубежом, но и русских творческих людей в Отечестве, взаимодействующий с крепкими, туго свитыми национальными культурами внутри России. Нам нужны каналы общественного влияния, нам нужно народное телевидение и народное кино, нужен русский массовый культурный продукт высокого качества, опирающийся на нашу систему ценностей. Нужна государственная программа «Классика», поскольку именно она, классика, является фундаментом культурного единства нации.

Культура — это шит и меч одновременно, научающая человека говорить «нет», научающего его использовать культурные фильтры, и бороться за «право не знать» мерзостей и разврата анти-культуры. Оборонное сознание — это и культурное сознание!

Как и кто может эти конфликты сделать источниками развития? Я полагаю, что это может мыслящая Россия и ее национальная интеллигенция. Любые реформы, претендующие на успешность, не должны искажать нашу сущность, моральные принципы и нравственность народа-нации. В том числе экономический язык «должен быть согласован» с ценностями национальной культурной почвы (Н.Козин).

Человек, не знающий кто он и откуда, из какой истории вышел, в точь так же не знает «коды» русской культуры. А радикальный разрыв с отеческим (и своей культурой) приводит, как мы видим к тому, что уже не только экономика стала местом господства в чужих землях произведенных товаров, но и душа русского человека стала вместилищем инородных задач и «оранжевых кодов». И это страшно всерьёз, когда твоя собственная, единственная, неповторимая, уникальная живая душа становится полигоном для насильственного или добровольного (что еще печальнее) испытания чужих флэшбомов, целей и смыслов!

Так происходит потеря себя — своей самобытности и духовного самостоянья, которые от века были для русской культуры и истории источником силы, выковывающей наши подвиги и хозяйственные прорывы, наши открытия, дерзания и наше развитие. А подлинных интеллектуальных, творческих самобытных сил для культурного прорыва у нас по-прежнему достаточно и в кино, и в литературе, и в гуманитарных науках. Только нужно дать наконец-то и им свободу! Только нужно их наконец-то призвать на государственное служение.

«Ты один мне поддержка и опора»

У современного прозаика Светланы Василенко в одной из повестей все жители деревни, крестьяне, становятся по своей воле немыми. Безъязыкая деревня отказывалась говорить с властью, а исторический фон повести (раскрестьянивание 30-х годов) возводит домысел автора до мощной метафоры: народ больше не мог быть «языком». Ведь прежнее, существенное и ясное, представление о «языке — народе» предполагало, что язык дан человеку для того, чтобы говорить с Богом. Но это высшее предназначение языка постепенно изменялось — огромный семантический пласт языка, опирающийся на христианское мировидение, серьезно пострадал в период атеизма и, увы, сегодня его статус восстанавливается медленно, а зачастую — в искаженном смысле (журналистам удобнее пользоваться «церковным сленгом»: «правительство мироточит», вип-персона обладает «ипостасью» и пр.).

Казалось бы, что язык наш — русский — все «растет» вширь, все «обогащается» под натиском новых информационных технологий. Языковое древо разветвилось на язык бытовой и разговорный, литературный и специальный, бранный и блатной, «офлайновый» и «язык падонкафф» (или «пОдонков»). Но все это внешнее дробление, расщепление, языковое приумножение, в сущности, значит одно — тотальное омирщение, упрощение и искажение языка. Язык стремительно теряет свое богатство, свою связь с глубинами народного духа, свою национальную особинку. Столетиями наш народ выговаривал себя в песнях, былинах и сказках, создавал светлые и положительно-мощные образы героев, тем самым непосредственно творя умное будущее своего народа, утверждая добро и правду, обязательно следующие за испытаниями. Но ведь и еще совсем недавно, в XX веке ««старики» — если так можно назвать плеяду художников слова, начавших писать в середине XX века — работали на огромном «избытке» языка, подпитываясь у реки народной речи, сохранившей десятки оттенков одного понятия, скопившей в своем сердцевинно-глубинном течении широкую образность, художественное осмысление мира — весь воздух жизни. Молодые писатели пишут уже в условиях гипоксии, недостатка воздуха, недостатка языка, его оскудения и забвения. А ведь язык — это народ, заново его «сочинить» нельзя» (писатель Борис Агеев).

Но если все-таки языки сегодня «сочиняются», то не вправе ли мы поставить вопрос: что происходит с обратной связью? воздействуют ли, субкультурные языки уже на сознание народа, ведь само по себе появление компьютерного жаргона, сленга тусовки, жаргона геймеров, сленга наркоманов и секменьшинст, руленга (русского инетрнет-языка), языка завсегдатаев чатов явно ведет к росту взаимного непонимания между различными общественными группами, расшатывает языковые нормы, снижает общий уровень языковой культуры.

Очевидно, что молодежно-сленговый «язык падонкафф» свидетельствует о процессах фонетического искажения языка, которые, в свою очередь, нацелены на подчеркивание своего отличия — выделение из суперобщности-народа. «Свой язык» в данном случае — это особый код для «посвященных», пароль для «избранных». Но каков смысл в написании слофф искажающих их фонетический образ? Некоторые исследователи-наблюдатели считают, что фонетические искажения — это вызов падонкаффской контркультуры культуре официальной. Врубились кросавчеги? Превед вам! Аффтар, выпей йаду! А тот, кто сегодня напишет роман на падонкаффском, имеит шанс стать асноватилим новава литиратурнава изыка. Но кому и чему делается «вызов»? Социологи не раз подчеркивали, что контркультура и субкультура в современном мире — это хорошо управляемые и режиссируемые процессы. Процессы, подчиняющиеся рынку определенных потребительских услуг. Во-первых, личностное сознание здесь задавлено (отсюда и самоопределение — «подонки»). Личности как центру человеческой культуры, высокий статус которой утвердил сам Господь, воплотившийся в Богочеловека, в субкультуре противопоставлена именно не-личность. Но может ли не-личность чему-либо противостоять: официальной культуре, модным интеллектуальным тенденциям, идеологии партий и корпораций?! Здравомыслящим ученым давно понятно, что «противостояние» контркультуры — это блеф, рассчитанный на подростковый цинизм, юношеский динамизм и личностную незрелость.