Запах серы - Гарун Тазиев

1963–1967

Ирасу

В Конго (тогда еще Бельгийском Конго) я открыл для себя великолепие вулканического извержения. Затем я осваивал профессию вулканолога, где только мог, особенно на Стромболи и Этне. Во-первых, эруптивная активность этих двух вулканов практически непрерывна, что встречается нечасто, так как из тысячи вулканов земного шара менее десятка обладают подобным свойством. Во-вторых, они находятся всего в нескольких часах от Парижа. Когда я закончил «среднее образование», Этна и Стромболи по тем же двум причинам стали центром исследований, которые продолжаются до сих пор. До 1956 года я предпочитал Стромболи, а потом Этну. Объясняется это тем, что Стромболи подвергся нашествию туристов. Господствующий над его жерлами гребень черного пепла «украшен» теперь картонными коробками и пластиковыми мешочками. На любой улице любой деревни встречаешь нелепые образчики отпускников. Хуже того, жители этих деревень сами постепенно превратились в паразитов туризма, а это, конечно, самое печальное.

Поскольку мы 2–3 раза в году бываем на Этне и время от времени на Стромболи (с целью испытать новый метод измерений или отбора проб), такие поездки стали для нас в некотором роде рутиной. Но четверть века усердных посещений нисколько не притупили нашего восхищения игрой кипящей лавы. Скорее наоборот. Мало-помалу на него наложилась новая радость, отличная от той, что приносят любование зрелищем или преодоление трудностей, а именно радость открытия. Профессия исследователя — одна из лучших в мире, но открытия в ней чрезвычайно редки: ведь большинство наук изучаются уже давно целой массой специалистов. Напротив, вулканология — наука совсем молодая, а исследователей в ней на сегодняшний день очень мало. Вот почему при прочих равных условиях радость познания нового в ней можно испытать чаще, чем в других научных дисциплинах.

Вплоть до 1967 года я вынужден был сам финансировать экспедиции. Вулканология все еще оставалась бедной родственницей, хотя представители наук о Земле уже не так ее презирали. Кстати сказать, положение изменилось лишь частично, поскольку выделяемых правительством с 1967 года средств не хватает на осуществление даже наших скромных программ. Тем не менее во Франции сейчас четыре получающих зарплату вулканолога. Раньше, когда у меня заводились деньги, со мной ездили друзья добровольцы, если у них высвобождалось время. Двое из них, химики с мировым именем, более других способствовали созданию нашей группы. Я имею в виду Франко Тонани, профессора Палермского университета и руководителя лаборатории геохимии во Флоренции, и Ивана Эльскенса из Брюссельского университета. В эту «героическую эпоху» несколько раз с нами ездил Эли Петершмит, геофизик из Страсбурга. Да, требовался настоящий героизм, чтобы вот так упорствовать в работе, которую никто не поддерживал, а кое-кто и чернил. Но она была столь увлекательна и так много обещала, что геройство нам скорее потребовалось бы, чтобы ее бросить!

Само собой разумеется, мы изучали в первую очередь газы, основной фактор извержений. Требовалось выяснить их состав и температуру в момент эмиссии, а главное — зафиксировать изменения последних во времени. Все это делалось в надежде вскрыть связь между ними и другими параметрами вулканической деятельности. В Японии или Соединенных Штатах, Советском Союзе или Италии, на островах Новой Зеландии или Новой Британии вулканологи большей частью изучают толчки, сопутствующие активности. На наше счастье во Франции нашелся один сейсмолог, готовый «терять время», иногда занимаясь с нами вулканологией.

Трудности с финансированием работ не позволяли мне завозить своих товарищей дальше Сицилии. Когда выпадал случай посмотреть более удаленные вулканы, мне приходилось ездить туда одному — на Суртсэй в Исландии, Сакурадзиму в Японии, Тааль на Филиппинах. Постепенно наша группа начала пользоваться за границей большим признанием, чем у себя в стране, и руководители разных государств, обеспокоенные поведением своих вулканов, стали обращаться к нам за помощью. Так мы попали в Коста-Рику, где уже год продолжалось извержение Ирасу.

Костариканское правительство послало мне запрос сразу же после начала извержения, но я отклонил приглашение по двум причинам. Первая была несущественна — нехватка времени. Уж и не помню чем, но занят я был изрядно… Второй была почти полная уверенность, что я разочарую тех, что просил меня приехать и сказать, как долго еще продлится извержение, будет ли его интенсивность расти вплоть до катаклизма и какие защитные меры следует предпринять.

Я, как мог, противился настойчивости костариканского посла. Дошло до того, что он приехал ко мне и, не достигнув цели, пригрозил подать на меня в суд за неоказание помощи терпящему бедствие. Мне не удалось убедить его в своем невежестве, и расстались мы очень холодно.

Спустя год мне передали просьбу ООН принять новое приглашение Коста-Рики, обратившейся в самые высокие международные инстанции за экспертной помощью. Кстати, сам я давно горел желанием отправиться в эту страну и увидеть там извержение непривычной «окраски»: Коста-Рика входит в знаменитый Огненный пояс Тихого океана, чьи лавы (чаще всего андезитовые или дацитовые) намного более взрывные, нежели обычно встречаемые нами на вулканах. Профессиональная этика заставила меня отклонить первое предложение, но на сей раз я четко определил свои возможности, и меня нельзя было обвинить впоследствии в злоупотреблении доверием; раз они так настаивали, не стоило долее отказывать себе в удовольствии посетить эти места. Я только потребовал, чтобы моя группа была достаточно многочисленна, на случай если потребуются серьезные измерения. Вот почему мы поехали вшестером: химик Эльскенс, три молодых геофизика — Дусэн, Дюваль и Саваньяк — с портативной системой новейших сейсмографов и геолог Алегр. Я еще верил в вулкано-сейсмологию, поскольку все авторитеты вулканологии считали ее первостепенной дисциплиной, но уже начинал понимать, что одна она не могла много дать: слушать толчки вулкана, не имея возможности установить связь между ними и другими точно измеренными параметрами, то же самое, что судить о болезни исключительно по пульсу пациента…

К моменту нашего прибытия в Сан-Хосе, столицу Коста-Рики, извержение Ирасу длилось уже более года, и тонкий пепел падал на город легким серым снегом. Улицы беспрестанно подметались, еще чаще очищали крыши, которые могли обвалиться под слоем пыли в два с половиной раза тяжелее воды. В сельской местности эти городские неудобства оборачивались настоящим бедствием: сотни тысяч гектаров кофейных и банановых плантаций, пастбищ, кукурузных и пшеничных полей были уничтожены.