Прогулочки на чужом горбу - Барбара Хоуэлл

Но все разговоры о страданиях были всего лишь дымовой завесой, скрывающей железную волю несчастной сироты, во что бы то ни стало решившей зажить жизнью, полной славы и богатства. Ей никогда не приходило в голову, что женщине могут быть присущи чувство собственного достоинства и самоуважения, поэтому она никогда не стремилась к ним.

Начиная эту книгу, я поставила себе цель понять, почему из всех моих друзей Джой вызывала во мне наибольшее раздражение. И мне кажется, теперь я это поняла. На самом деле Джой не существует. Ибо она есть не что иное, как отражение того, что вам хочется услышать, будь то сплетни о пороках знаменитостей или разговоры об угнетенности женщин, или умные доводы в их защиту. Вам с готовностью будет подано все, что пожелаете, лишь бы потом вы заплатили по счету.

И если бы мне не пришлось помогать ей завлечь Скотта и пройти с ней весь этот последний круг — в ее очередной прогулочке на чужом горбу — я бы никогда не раскусила ее до конца. И если бы она не вынудила меня с такой яростью отстаивать Маризу — вернее, миф о ней, созданный мной, — я бы никогда не побывала у Скотта и поныне пребывала бы в заблуждении относительно его книги, не ведая, что меня в очередной раз обвели вокруг пальца. Я бы вечно тешила себя надеждой, что когда-нибудь в Джой обнаружится нечто настоящее, надежное. Но этого не случилось. Может быть, это и невозможно. Так что я никогда не узнаю всей правды — например, как она сама себя оценивает. Но и того, что я открыла — достаточно.

А раз так, то не видя особого смысла писать о ней что-то еще, я прекратила это занятие. И до сегодняшнего ее звонка не только не подходила к письменному столу, но и думать о ней забыла.

Однако я много размышляла о Маризе. Мне кажется неизбежным, что после того, как в течение столь длительного времени я осуждала Джой за ее притворство и уловки, я стала искать убежища в мечте о женщине, которая являет собой полную противоположность ей. Женщине, у которой никогда не возникает потребности манипулировать, льстить, внушать чувство вины окружающим или попугайски повторять их мнения. Которая является тем, что она есть на самом деле.

Ибо, несмотря на ячмени и болтливость — о чем я предпочитаю не думать, — Мариза до сих пор представляется мне удивительной женщиной. Символом величия, если хотите. И символом силы.

И в сущности, совершенно неважно, носит ли она контактные линзы, придерживается ли антигеморрой ной диеты. Важна моя мечта о ней и та правда, которую я открыла о себе, они могут повлиять на мою последующую жизнь: до тех пор, пока я не стала уноситься в мечтах к Маризе, я не сознавала, что хочу быть мужчиной.

Я чувствовала себя в приподнятом настроении. Другими словами, совершенно не так, как я чувствовала себя, думая о Джой или о скорбящей Марии, распростертой у подножия креста, и всех других мученицах и героинях, населявших мое воображение уроженки Запада. О всех этих пьяницах и знаменитых самоубийцах: Мэрилин Монро, Сильвии Платт, Зельде Фитцджеральд, Клеопатре, леди Гамильтон. О сумасшедших одиночках, как Екатерина Вторая и Жанна д’Арк. Об обманутых и экстравагантных идиотках типа Марии-Антуанетты и Марии Стюарт, королевы Шотландии. Не говоря уже о целой веренице литературных и оперных героинь, самоубийц, мечтательных дур: Анне Карениной, Эмме Бовари, Дейзи Миллер, Холли Гоулайтли, Бланш Дюбуа, мадам Баттерфляй, Лулу и всех этих вагнеровских сопрано, кидающихся со скал и совершающих подобные безумства во имя любви.

Больше всего меня злит опера. Ну почему это и Мими, и Виолетта, и Манон обязательно должны вызывать такую щемящую жалость? И почему Кармен вынуждена умирать позорной смертью от руки любовника, в то время как ведущий куда более беспутную жизнь Дон Жуан храбро шагает прямиком в ад?

Почему повсеместно нам так не хватает настоящих героинь которые придавали бы нам смелости, вселяли бы в нас бодрость? Неудивительно, что женщины всегда оказываются жертвами, причем не только мужчин, а всех этих басен о слабых, забитых существах женского пола.

Впрочем, все это, по-моему, объяснимо. Мужчины научились писать задолго до нас. Пока мы прозябали в невежестве, нянча детей, добывая и готовя пищу, занимаясь уборкой и обслуживанием мужчин, у них было и время, и досуг открыть для себя «слово», которое они назвали «началом». И для них оно действительно было таковым. Но в то же время оно стало концом эпохи могущественных, величественных богинь, чья давняя слава не дает мне покоя в мечтах о Маризе.

Они пришли к нам из устных легенд, из тех темных давних времен, когда ни мужчины, ни женщины еще не умели писать, когда женщины, вероятно, еще имели право голоса, которое позволяло им читать нараспев у костра предания об их могущественных богинях, которые не только создали мир, но и воздерживались от самоубийств, употребления спиртного и позорных смертей.

Люди всегда создают богов по своему образу и подобию.

Поэтому закономерно и понятно, что на Западе мужчины возвысили собственных богов, запечатлев их в своих творениях, а наших уничтожили, оставив на небесах лишь кроткую мученицу Марию, чей образ поддерживался множеством реальных и выдуманных несчастных страдалиц.

Но разве можем мы винить себя за то, что отнеслись с уважением к умению мужчин писать, что смирились в конечном итоге с их идеей бога-мужчины, ведь легенда о его жизни и все, связанное с ней, увековечены на священных камнях, в золотых храмах? Разве могли мы, безграмотные, остаться равнодушными ко всему этому богатству, величию, власти?

Как же может кто-то не понимать, почему Джой придумала себе роль жертвы — и почему я поверила ей, — если жертвенность считалась неотъемлемым свойством женского характера на протяжении многих тысяч лет?

Однако теперь это в далеком прошлом. Теперь мы научились читать. Писать и рисовать. И если до сих пор мы боимся и поклоняемся мужским богам (в каком угодно обличье) и считаем женщин существами жалкими и ущербными, смотрим на них как на мучениц и служанок, это только наша вина. Мы слишком многого достигли, чтобы дать себя похоронить мужским представлениям о вселенной.

Скотт был прав. В обществе действительно происходят перемены, так же непрерывно развивается и сознание человека. Не было никогда и не будет такого чудовищного закона природы, по которому за женщиной навечно закреплена роль прислуги. Мы не муравьи, обязанные жить в муравейниках, не шершни, ограниченные пространством гнезда. И я никогда не стану больше рисовать жуков.

Поскольку все эти мысли новы для меня, я могу смело сказать: мое желание, чтобы Джой как-то заплатила мне за то, что я сделала для нее, наконец-то осуществилось. Только размышляя над ее бесконечно унижающимися, лишенными самолюбия, упивающимися своими страданиями героинями, я задумалась над характером женских героинь вообще и тогда поняла, какая это в сущности убогая компания. Что и привело меня в конце концов в полный солнечного света и цветов дом Маризы.