Первоисточники по истории раннего христианства. Античные критики христианства - Абрам Ранович

Часть II (здесь и в дальнейшем Цельс говорит уже от своего лица).

Опровержение христианства с точки зрения философской. Христианство откололось от иудейства и не перестает раскалываться на все новые секты. Не содержа по существу ничего нового, оно ищет адептов среди низших, необразованных слоев населения; проповедники христианства — обманщики.

Учение о воплощении — бессмыслица. Оно противоречит идее благого бога, которому не подобает облечься в низменную плоть. Да и не для чего богу сойти на землю, ибо земля — не центр вселенной и человек — не цель мироздания. Библия — собрание заимствованных из разных источников нелепых сказаний.

Часть III. Опровержение отдельных догматов христианства. Непротивленчество заимствовано у Платона, учение о царстве божием — исковерканное учение платоников, митраистов и персидских магов. Учение об антихристе восходит к неправильно понятым мыслям Гераклита Космогония христиан полна противоречий и несообразностей, пророчества о Христе — фальсификация, учение о страшном суде и воскресении мертвых противоестественно, противоречит идее бога и является превратным толкованием учения Платона.

Часть IV. Цельс доказывает необходимость относиться с уважением к официальному культу; почитание государственных богов вполне совместимо, по его мнению, с христианством.

В заключение Цельс призывает образованных христиан найти как-нибудь общий язык с эллинизмом и участвовать в государственной жизни наравне с прочими гражданами.

[Затем он указывает, что] [288] принимать то или иное учение надо, следуя разуму и разумному руководителю, а кто не таким образом пристает к какому-либо учению, обманывается. [Он сравнивает] неразумно верующих с митрагиртами и знахарями, служителями Митры и Савазия и тому подобными, верующими в явление Гекаты или другого демона или демонов… С христианами происходит то же, что и с теми: некоторые из них не требуют и не отдают себе отчета о том, во что веруют, а пользуются (формулой): «не испытывай, а веруй», «вера твоя спасет тебя», [они говорят]: «мудрость в мире — зло, глупость — благо» (1,9).

[Он выводит иудея, разговаривающего с самим Иисусом и уличающего его в том, что он] выдумал свое рождение от девы, [что] он родился в иудейской деревне от местной женщины, нищей пряхи; уличенная в прелюбодеянии, она была выгнана своим мужем, плотником по ремеслу. Выброшенная мужем, она, бесчестно скитаясь, родила втайне Иисуса [289]. Этот, нанявшись по бедности поденщиком в Египте и искусившись там в некоторых способностях, которыми египтяне славятся, вернулся, гордый своими способностями, и на этом основании объявил себя богом (1,28). [Девственное рождение его напоминает] эллинские мифы о Данае, Меланиппе, Ауге, Антиопе (1,37).

Учение о воскресении мертвых и божеском суде, о награде для благочестивых и (адском) огне для нечестивых не содержит ничего нового (II,5). [Ученики написали о нем так], как если бы кто, называя кого-либо справедливым, показал бы его действующим несправедливо, называя его нравственно чистым, показал бы совершающим убийство, называя бессмертным, показал бы трупом, прибавляя ко всему этому, что он предсказал все, что с ним случилось (II,16). Но почему заслуживает доверия это предсказание? Откуда это труп оказался бессмертным (II, 16)? Какой разумный бог, или демон, или человек, предвидя вперед, что с ним приключится такая беда, не постарался бы, если он имел возможность, уклониться, а не подвергнуться тому, что он знал заранее (II, 17)? Если он заранее назвал того, кто его предаст и кто от него отречется, то как же это они не испугались его как бога и не отказались от мысли предать его и отречься от него?.. А между тем они предали его и отреклись от него, нисколько о нем не думая (II, 18). Ведь если против человека злоумышляют и он, вовремя об этом узнав, заранее скажет об этом злоумышленникам, то они откажутся от своего намерения и остерегутся. Следовательно, это произошло не после его предсказания — это невозможно; а раз это произошло, то тем самым доказано, что предсказания не было. Ибо немыслимо, чтобы люди, заранее услышавшие об этом, еще пошли на то, чтобы предать и отречься (II, 19). [Дальше], все это он предсказал как бог, и предсказанное, безусловно, должно было свершиться; выходит, что бог соблазнил своих учеников и пророков, с которыми он вместе ел и пил, чтобы они стали бесчестными и безнравственными, а ведь ему следовало благодетельствовать всех людей, особенно своих сотрапезников. Или надо допустить, что сотрапезник человека не станет против него злоумышлять, а сидящий за столом с богом будет на него покушаться? Но что всего нелепее, — сам бог злоумыслил против своих сотрапезников, делая их изменниками и бесчестными (II, 20) [Далее Цельс говорит, что] если он сам так решил, если он принял казнь, повинуясь отцу, то очевидно, что все совершившееся с ним как с богом по его воле и мысли не должно было быть для него болезненным и тягостным… Чего же он зовет на помощь, жалуется и молит об избавлении от страха смерти, говоря: «Отец, если можно, да минет меня чаша сия» (II, 24)? Поэтому некоторые верующие, в состоянии как бы опьянения, сами прилагают руку, трижды, четырежды и многократно переделывают и перерабатывают первую запись евангелия, чтобы иметь возможность отвергнуть изобличения (II, 27). Что всех привлекло к нему, как не его предсказание, что он якобы воскреснет после смерти (II, 54)? Ну хорошо, поверим вам, что он это сказал. Но сколько есть других, которые распространяют такую фантастику, убеждая простодушных слушателей и используя их заблуждение? Ведь то же самое говорят у скифов о Замолксисе, рабе Пифагора, в Италии — о самом Пифагоре, в Египте о Рампсините; этот даже якобы играл в аду в кости с Деметрой и вернулся оттуда с подарком от нее — золототканым полотенцем. Такое же рассказывают об Орфее у одризов, о Геракле в Тенаре, о Тесее. Посмотрим, однако, действительно ли кто-либо когда-нибудь воскрес после смерти во плоти. Или вы думаете, что у других это считается и в действительности является сказкой, у вас же это драматическое происшествие придумано прилично и правдоподобно — его возглас на столбе, когда он вздохнул, и землетрясение, и затмение? и то, что при жизни он не сумел постоять за себя, а будучи трупом, он восстал, показал следы казни, пробитые руки? А кто это видел? Полубезумная женщина или кто-нибудь еще из этой шарлатанской компании, которому это пригрезилось вследствие какого-то предрасположения или который по своей воле дал себя увлечь обманчивому, фантастическому видению, как это с очень многими случалось, или, что вероятнее, захотел поразить остальных шарлатанской выдумкой и этой ложью открыть дорогу другим бродягам (II, 55).

[Он говорит, что] глупейшим образом спорят между собою христиане и иудеи [и что] наши беседы о Христе ничем не отличаются от вошедшего в поговорку спора о тени тела. [Он считает, что] ничего благородного нет в прениях иудеев и христиан между собою, так как обе стороны верят, что было пророчество от духа божьего о грядущем спасителе рода человеческого; они только расходятся по вопросу о том, явился ли уже предвещанный спаситель или нет (III, 1).

Вначале их (т. е. христиан) было немного, и у них было одномыслие. А размножившись, они распадаются тотчас же и раскалываются, каждый хочет иметь свою собственную фракцию (III, 10)… Снова расходясь между собою, они изобличают, опровергают друг друга. Единственное, так сказать, общее, что у них еще есть, если оно вообще есть, это — название. Это единственное они стесняются отбросить; а все остальное у них по-разному (III, 12).

Вот что они предписывают: пусть к нам не вступит ни один образованный, ни один мудрый, ни один разумный человек; все это у нас считается дурным. Но если есть невежда, неразумный, несовершеннолетний, пусть он смело придет. Считая только такого рода людей достойными своего бога, они, очевидно, хотят и способны привлечь только малолетних, низкородных, необразованных, рабов, женщин и детвору (III, 44). А ведь что плохого в том, чтобы быть образованным, интересоваться учением лучших людей, быть и казаться разумными? Разве это не скорее нечто прогрессивное, посредством чего лучше доходить до истины (III, 49)? Но мы видим обычно, что те, кто выражают и распространяют на площадях самые беззастенчивые вещи, никогда не присоединяются к собранию разумных людей и не смеют среди них обнаруживать свои учения, но если они завидят юнцов, или сборище домашних рабов, или кучку неразумных людей, туда-то они проталкиваются и там красуются (III, 50). Мы видим, что и в частных домах шерстобитчики, кожевники, валяльщики, самые грубые мужланы в присутствии старших и более разумных господ не смеют рот раскрыть; но, когда им удается заполучить к себе отдельно детей и каких-либо глупых женщин, они им рассказывают диковинные вещи, что не надо оказывать почтение отцу и учителям, а слушаться только их самих; те, мол, глупости болтают, у них мысль парализована, они в сущности не знают и не умеют делать ничего прекрасного, находясь в плену пустых предрассудков; зато только они сами знают, как надо жить; если дети их послушаются, они будут счастливы и дому явится счастье. А если во время таких речей они увидят, что подходит кто-либо из проводников просвещения, кто-либо из людей разумных или сам отец, то более осторожные из них стушевываются, а более дерзкие подстрекают детей сбросить узду, нашептывая, что в присутствии отца и учителей они не захотят и не сумеют проповедовать детям добро, ибо, дескать, их отталкивает низость и упорство (отца и учителей), окончательно испорченных, безмерно злых и наказывающих их; поэтому, если они хотят, им надо, оставив отца и учителей, уйти с женщинами и с детьми-товарищами по играм в женское помещение, в сапожную или валяльную мастерскую, чтобы там обрести совершенство. Такими речами они убеждают (III, 55).