Крест и посох - Валерий Елманов

Зато с другими селищами, которые до недавнего времени принадлежали князю, дело обстояло далеко не столь благополучно.

Весть о том, что Константин оказался подлым братоубийцей, стремительно донеслась до деревенских тиунов и старост, которые тут же, припомнив все обиды и утеснения, имевшие место за последние два-три месяца, принялись налаживать новый порядок, а точнее, возвращаться к старому.

И в то время как дружинники Мосяги выкидывали из дома в Ожске семью купца Тимофея Малого, то же самое творили вои Онуфрия, пособляя местному тиуну, который уже давно положил глаз на добротную избу вдовы Орины.

Несчастной женщине, заявившей, что, дескать, сам князь Константин повелел оставить за нею все добро, да к тому же и селище ихнее после смерти боярина Житобуда тоже княжье, злорадно пояснили, кем оказался ее заступник, а заодно — кому новый владелец, князь Глеб, подарил эту деревеньку.

После чего, выгнав ее взашей из собственного дома вместе с плачущими Беляной и Веленой, наглядно показали, кто теперь на этой земле хозяин.

С другим должником, отцом Кокоры Охримом, тиуну пришлось посложнее. Если бы не помощь чуть ли не десятка дружинников, то навряд ли Никомеду удалось бы отдать должок почти выздоровевшему смерду, вновь засунув непокорного в душный земляной поруб.

И лишь там, где разместились норвежцы, царила относительная тишина.

Десяток воев, посланных Онуфрием, сунулись было в поселение, уже огороженное крепким частоколом и небольшим рвом, подбадривая себя тем, что почти все мужчины ушли вместе с Ратьшей в мордовские леса, но столкнулись с неожиданным сопротивлением.

Едва они попытались вломиться в общественную скотницу, рассчитывая изрядно там поживиться, как из стоящего рядом дома Эйнара выскочил его десятилетний сын Эйрик.

Бросив на ходу пару фраз выбежавшему следом младшему брату Эйвинду, тут же метнувшемуся куда-то прочь, он изо всех силенок попытался воспрепятствовать столь откровенному грабежу.

И хотя из-за малого возраста он не сумел дать отпора четырем дюжим мужикам, но на помощь мальчишке, отчаянно извивающемуся в тщетной попытке освободиться из крепких рук, пришла подмога.

Жена Борда Упрямого Тура, чья изба стояла рядышком с домом их ярла, могучими руками просто расшвыряла в разные стороны, как нашкодивших щенят, всю четверку, многозначительно закрыв своим монументальным телом малолетнего Эйрика.

Тот, зло всхлипнув от перенесенного унижения, мигом кинулся назад в избу. Через минуту он вновь появился во дворе уже в старом дедовском шлеме, слишком просторном для головы мальчика, а потому едва держащемся на оттопыренных ушах сына вождя. Зато в руке Эйрик держал меч, пусть и выщербленный от времени, но вполне годный к употреблению.

Меж тем тотчас следом за Турой высыпали на подворье ее дети.

Среди них не было сыновей, которые вместе с отцом действительно находились далеко отсюда, в мордовских лесах, но их вполне заменяли дочери.

Разумеется, даже светловолосой Турдис, самой крепкой из них и уступающей матери в росте лишь малость, было далеко до своих братьев — Тургарда Гордого, Турфинна Могучего или Тургильса Мрачного, но в руках у них всех были вилы, косы, топоры, а по решительному виду становилось понятно, что за себя они постоять смогут.

К тому же, услышав неистовый звон била, в которое колотил восьмилетний Эйвинд, со всех концов селища уже бежали люди, похватав на ходу все из старого вооружения, оставленного за ненадобностью ушедшими воинами.

И хотя это были преимущественно женщины и дети, самому старшему из которых едва минуло пятнадцать зим, но дружинникам стало не по себе.

Быстренько вскочив на коня, присланный Онуфрием десятник уже с седла выкрикнул, что селище это переходит под покровительство князя Глеба и они все ныне будут его, а не Константиновы смерды.

В ответ Тура криво усмехнулась, презрительно глядя на незадачливых вояк, и кратко пояснила, что смердами они ничьими не были и в покровительстве не нуждаются.

Что же касается прочего, то пусть бояре князя Глеба сами приезжают и говорят как мужчины, но не сейчас и не с нею, а чуть погодя и с ярлом Эйнаром.

Но думается ей, что после разговора с ним, если они его поведут тем же тоном, не много наглецов останется в живых, чтобы рассказать своему князю, чем закончилась беседа.

Сразу же после того, как обескураженные вои убыли, собрался небольшой тинг, на коем порешили выставить часовых, и ближе к вечеру новоявленные двенадцатилетние дозорные уже заняли свои места близ частокола…

Тем же, кто ворвался в Ожск, было не до деревень.

Жечь, грабить, насиловать и убивать — тоже работа, притом весьма нелегкая, а потому умаявшиеся за тяжелый день воины дружно налакались до поросячьего визга.

Исключение составили лишь караульные, которые тоже ухитрились изрядно приложиться к княжьим запасам хмельного зелья, но не до одурения, потому как службу под страхом сурового наказания необходимо было нести исправно.

Невысокого, крепко сложенного попа они пропустили беспрепятственно, тем более что тот шел не куда-нибудь, а к ним же в Рязань, и не просто во град, но к епископу Арсению.

Справедливо посчитав, что дела духовные их не касаются, они даже не стали расспрашивать отца Николая, за какой такой надобностью приспичило тому именно сегодня, да еще в столь поздний час, отправиться на встречу со своим духовным начальником.

Правда, один из воинов слегка обиделся на священника, когда тот в ответ на его просьбу отказал в благословении и даже не замедлил своего ровного шага, а тут же на ходу порекомендовал омыть руки, ибо они у него, дескать, в крови невинных.

Ратник долго и тупо разглядывал свои заскорузлые лапы, затем пришел к выводу, что поп лжет и наглеца надо бы примерно проучить, но расстояние, на которое Николай от него удалился, было уже изрядным, и оставалось лишь сокрушенно махнуть рукой — ушел целым, гад.

К вечеру другого дня, когда прибыли Глебовы порученцы, на месте бывших мастерских лишь вяло дымились последние головешки.

Впрочем, пострадали от пожара не только мастерские, больше половины ожских домов выгорело без остатка. На счастье остальных жителей, ненасытный огонь не сумел как следует разбушеваться в поисках новой пищи для своей бездонной красной пасти, угомонившись из-за внезапно прошедшего ливня.

Не удалось доверенным людям князя Глеба и другое — найти хоть одного человека из тех, кто каким-то боком был причастен к изготовлению пороха.

Все работники, кроме кузнеца, вместе с «генеральным конструктором» находились в творческой командировке, а проще говоря, выехали пополнять закончившиеся запасы необходимых ингредиентов. Вернуться они должны были не ранее чем через неделю, а то и полторы.

Опрос ожских кузнецов тоже ничего не дал. Тот, кто мог бы им ответить что-то вразумительное, лежал без сознания, ибо череп его был проломлен ударом кистеня, нанесенным походя.

К тому же опрос был поверхностным, проводимым лишь на всякий случай, ибо князь Глеб повелел обратить особое внимание на купцов, с которыми вел торг Константин, так что вернулись они в Рязань, прихватив на всякий случай всех, у кого ожский князь покупал хоть что-то.

Однако беседа с торговыми гостями также ничего не дала, и тогда Глеб понял, что для выяснения этой загадки ему нужен сам князь Константин, живой и по возможности здоровый.

Еще день назад тот был для Глеба очень опасен, потому и последовал приказ изничтожить Константина немедля, не вступая с ним ни в какие разговоры, а то мало ли что он успеет наболтать.

Теперь же новые гонцы помчались во все стороны с иным предупреждением — брать только живьем. Причем за его поимку награда увеличивалась с десяти до двадцати гривен серебром.

Кроме того, начав питать все большее и большее уважение к беспутному в общем-то, но за последние полгода как-то внезапно поумневшему брательнику, новоявленный Каин не очень надеялся, что тот возьмет и все расскажет ему при встрече.

Во-первых, неизвестно, что он вообще знает об этом оружии. Имеется в виду не то, как им пользоваться, а как его изготавливать.

Во-вторых, резко набравшийся ума Константин должен сознавать, что после всего случившегося кому-то одному из них не место на этой земле. Учитывая, кто будет находиться в роли пленника, а кто — совсем наоборот, легко догадаться, что какие бы полезные сведения он ни сообщит, смерть его все равно неминуема.

Вывод напрашивался сам собой — брат будет молчать.

Люди же его — другое дело. Их можно не только пугать или пытать. Достаточно просто купить, причем задешево, поскольку за такое сколько ни плати, все равно останешься в выигрыше.

К тому же именно сейчас, как справедливо рассудил Глеб, рядом с его братцем в этот тяжкий час могут оказаться лишь самые верные слуги, которые пускай не полностью, но частично должны быть посвящены в тайну нового оружия.