Сборник 5 МЕХАНИЗМЫ РАДОСТИ - Рэй Брэдбери
Шрифт:
Интервал:
Закладка:
– Я… Не хочу? – сказал он и растерянно заморгал глазами.
– Если ты прислушаешься к себе, то поймешь, что нет, не хочешь. Ты заслужил право побыть какое-то время ни c кем не связанным, в одиночку объездить мир и в одиночестве поискать себя, понять: кто он такой, этот Роджер Харрисон. Тебе надо побыть вдали от женщин. А потому когда ты объедешь вокруг света и вернешься, можно подумать о других вещах.
– Ну, если ты так говоришь…
– Нет. Мое мнение тут ни при чем. Не оглядывайся на меня. Теперь ты должен стать хозяином своей судьбы и только к себе прислушиваться. Уезжай в кругосветное путешествие и получи удовольствие на полную катушку. Бери счастья сколько сможешь.
– А ты будешь ждать моего возвращения?
– Моя способность ждать давно истощилась. Однако я буду здесь, никуда не денусь.
Он вскочил и устремился к двери. Потом остановился как вкопанный и оглянулся на меня – словно его поразила какая-то новая мысль.
– Анна, – сказал он, – а если бы это случилось сорок или пятьдесят лет назад, ты бы тогда поехала со мной? Тогда бы ты захотела поехать со мной?
Я ничего не ответила.
– Анна! – настаивал он.
После долгого молчания я наконец сказала:
– Есть вопросы, которые негоже задавать.
А про себя я уточнила: есть вопросы, на которые попросту не существует ответов. Если я пробегусь памятью по берегу нашего озера до самых первых времен – ничто в прошлом не подскажет мне, могла ли я стать счастливой. Быть может, еще сопливой девчонкой я почувствовала, что Роджер для меня недостижим и потому он что-то необычное. И меня уже тогда потянуло к нему – недостижимое и необычное имеет свойство притягивать сердца. Он был чем-то вроде редкостного цветка между страницами старой книги – раз в год этот цветок можно вынуть, повосхищаться им и… А собственно говоря, что еще можно с ним делать? Чья голова во всем этом разберется? Уж конечно, не моя. Мне трудно размышлять над подобными вопросами на закате вечера и на закате жизни. Знаю только, что жизнь – это вопросы, а не ответы.
Роджер, похоже, многое из того, что я думала, прочитал на моем лице. И то, что он угадал, заставило его сперва потупить взгляд, а потом и вовсе закрыть глаза.
Потом он вернулся ко мне, взял мою руку и прижал ее к своей щеке.
– Я вернусь. Клянусь тебе, я вернусь!
Выйдя из павильона, он на какое-то время застыл, ошарашенный обилием лунного света. Вертел головой и спешно устремлял взгляд во все концы света, как школьник, который впервые приехал на каникулы и растерянно и счастливо пыхтит, не зная, куда кинуться для начала.
– Не спеши возвращаться! – с жаром сказала я. – Делай все, что твоему сердцу угодно. Смакуй все не спеша. И не торопись возвращаться!
Я видела, как он чуть ли не вприпрыжку направился к лимузину возле летнего домика. Завтра утром я должна пойти к этому домику, постучаться в дверь – и не получить ответа. Однако я поступлю иначе… Я не пойду туда и горничным прикажу не ходить: дескать, пожилая леди не велела ее беспокоить. Это даст Роджеру возможность начать новую жизнь без помех. Полицию я могу позвать через неделю, или даже через две-три недели. А если наручники будут ждать Роджера у трапа корабля после его возвращения из всех этих заманчивых мест планеты, – не велика беда.
А впрочем, все может обойтись и без полиции. Возможно, старуха умерла от сердечного приступа, а Роджеру лишь почудилось, что это он ее убил, и теперь он уплывает прочь в большой мир в гордом сознании своего мнимого преступления, не допуская мысли, что даже ее смерть была последним проявлением ее стальной воли и самодурства – властная прихоть добровольно умереть естественной смертью и отпустить его на волю.
Но если отложенное на семьдесят лет убийство все же совершилось и он действительно схватил ее за горло и придушил отвратительную индюшку, у меня не найдется и слезинки, чтобы ее оплакать. Если о чем я и жалею, так лишь о том, что исполнение приговора было отложено на столь длительный срок.
Подъездная дорога пуста. Лимузин проурчал прочь уже несколько часов назад.
Потушив свет в павильоне, я стою возле окна и смотрю на сверкающую гладь озера, возле которого в другом веке, под другим солнцем, я увидела мальчика с лицом старичка и пихнула его в плечо, приглашая поиграть, а он ждал семьдесят лет, прежде чем вернуть мне тычок, чмокнуть мне руку и кинуться наутек, растерянно оглядываясь: отчего же я не бегу за ним?
Перед многими вопросами стою я в растерянности сегодня вечером.
Лишь в одном я уверена.
Роджера Харрисона я больше не ненавижу.
Диковинное диво
A Miracle of Rare Device 1962 год Переводчик: Л. ЖдановВ один не слишком хмурый и не слишком погожий, не слишком студеный и не слишком знойный день по пустынным горам с суматошной скоростью катил допотопный, потрепанный «форд». От лязга и скрежета его металлических частей взмывали вверх трясогузки в рассыпающихся облачках пыли. Уползали с дороги ядовитые ящерицы. С шумом и грохотом «форд» все глубже вторгался в дремучую глухомань.
Старина Уилл Бентлин оглянулся назад с переднего сиденья и крикнул:
– Сворачивай!
Круто переложив руль, Боб Гринхилл бросил машину за рекламный щит. И тотчас оба повернулись. Они глядели на дорогу, выставив головы над гармошкой сложенного верха, и заклинали сложенную пыль:
– Успокойся! Ложись! Ну, пожалуйста!
И пыль осела.
Как раз вовремя.
– Пригнись!
Мимо них с таким видом, словно прорвался сквозь все девять кругов ада, прогрохотал мотоцикл. Над лоснящимся смазкой рулем в стремительном броске навстречу ветру сгорбилась фигура-человек с иссеченным складками, чрезвычайно неприятным лицом, в защитных очках, насквозь прожаренный солнцем. Рычащий мотоцикл и человек промчались по дороге.
Старики выпрямились в своей машине, перевели дух.
– Счастливого пути, Нед Хоппер, – сказал вслед мотоциклу Боб Гринхилл.
– Почему? – спросил Уилл Бентлин. – Почему он всегда как хвост тянется за нами?
– Уилли-Уильям, раскинь мозгами, – ответил Гринхилл. Мы же его удача, его козлы отпущения. Зачем ему упускать нас, если погоня за нами делает его богатым и счастливым, а нас бедными и умудренными?
И они с невеселой улыбкой поглядели друг на друга. Чего не сделала с ними жизнь, сделали размышления о ней. Тридцать лет прожито вместе под знаком отказа от насилия, то есть от труда. «Чувствую, жатва скоро», – говаривал Уилли, и они покидали город, не дожидаясь, когда созреет пшеница. Или: «Вот-вот яблоки начнут осыпаться!» И они отправились миль этак на триста – чего доброго, угодит в голову.
Повинуясь руке Роберта Гринхилла, машина медленно, словно укрощенная лавина, сползла обратно на дорогу.
(adsbygoogle = window.adsbygoogle || []).push({});