О чем поет вереск (СИ) - Ольга Зима

Голова Мэллина высунулась из-за флигеля:

— Так ты идешь, твоё величество неторопливый брат?

Мидир фыркнул, Мэллин фыркнул, дразня, и скрылся за стеной флигеля.

— А ну не смей пер-р-редр-р-разнивать своего кор-р-роля!

Мидир рычал не от злости. Просто потому, что тут, в сердце грозы, ужасно хотелось рычать!

До него долетел хохот брата, наполовину съеденный ветром и шумом воды, но все равно различимый. И этот хохот был понимающий и поддерживающий!

— И куда ты меня ведешь?!

А спина в черной рубашке вновь мелькнула, огибая флигель, и скрылась за поворотом.

— Мэллин!

Мидир повернул вслед, и мощная ветвь очередной молнии прочертила небо, высвечивая черный силуэт уже на середине ската крыши. На секунду показалось, что это не Мэллин, а какой-то незнакомый волк, по недоразумению принятый им за брата. Но тот приподнял кларсах привычным жестом, и ощущение пропало.

Первого перебора струн Мидир не услышал, зато второй дополнил гром, и королю показалось, что в доме Волка даже стихия сдает позиции перед волками.

Выть захотелось неимоверно, а лучше — рычать, но что-то еще держало. Огоньки горели в окнах, там были подданные, их пугать не хотелось…

Мидир шагнул ближе к брату. Короткие волосы слиплись черными сосульками, подобно рожкам виверны, глаза Мэллина зажглись ярким золотом, и он запел. Звуки героической баллады прорастали и дополнялись шумом дождя, прося выпустить внутреннего волка. Мэллин завыл тот же самый мотив без слов, и Мидир не выдержал: от его рыка дрогнули стекла, притих дождь, рванулись невпопад две молнии, приветливо громыхнул небосвод — здороваясь, признавая права.

И Мидир завыл снова, а Мэллин поддерживал его.

Сколько они так развлекались, пытаясь перевыть и перерычать друг друга, кларсах, гром и вой ветра в печных трубах, неизвестно, но победа каждый раз доставалась Мидиру. В самый глухой волчий час ночи, когда он окончательно перестал сдерживаться, его рык сотряс всю стену, а за отзвучавшим эхом пришло небывалое освобождение. Выть и рычать хотелось теперь просто ради баловства, это было приятно — не сдерживаться и не щадить ничьи хрупкие чувства, быть волком, быть собой не только на встрече Трёх!

Мэллин улыбнулся довольно, махнул рукой, зазывая дальше, и поднялся до конька крыши. Ловко и уверенно прошел по нему, вспрыгнул, легко подтягиваясь, на крышу поменьше — маленькую, квадратную, от балкончика или пристройки. Мидир припустил за братом, заглушая беспокойство: судя по тому, как уверенно тот шел, это был не первый раз, когда Мэллин посещал скользкие и чрезвычайно опасные высоты.

Стоило Мидиру забраться на балкончик, ближайшее окно распахнулось и оттуда послышался голос Алана:

— А знаешь, сегодня солировал не принц, — голос начальника замковой стражи был обыкновенно собранным и спокойным, но теперь расцвечивался и новыми интонациями удивительной расслабленности и домашнего уюта. Алан явно чувствовал себя прекрасно, даже несмотря на отзвучавший концерт.

Король поспешно подтянул ноги. Уселся, уцепившись за край, махнул Мэллину, чтобы подождал, и прислушался: это была новая сторона совершенно изученного волка! Алан не демонстрировал такой манеры при исполнении своих обязанностей, а сейчас Мидир подумал, что его верный защитник и волк имеет право быть разным. И узнанным в этой разности своим королем. Пусть и узнанным случайно.

Из-за спины Алана зато долетел отчетливейший стон, полный мучительного осознания:

— Нет! Нет! Нет! Ала-а-ан! — стон набирал в трагичности. — Только не говори! Нет! Так выть мог только… Алан, не говори, пожалуйста, что их теперь двое!

Голос приблизился к окну, неясная тень упала из освещенного окна на крышу. Этот второй, позволяющий себе подобную вольность, тоже член королевской семьи.

Рядом мягко спрыгнул Мэллин, всем своим видом выражая вопрос, Мидир приложил палец к губам и опять прислушался.

— Не буду говорить, — в голосе Алана слышалась мягкая насмешка. — Ты сам уже все сказал.

Джаред отчетливо и протяжно застонал.

— Алан, ты говорил… Ты говорил, что у тебя осталась еще бутылка того удачного вина столетней выдержки? Как ты думаешь…

— Я думаю, вполне, — начальник стражи ответил, не дожидаясь собственно вопроса. — Это как раз тот случай, когда нам срочно нужно выпить за их здоровье. А то как бы ты кого не проклял сгоряча!

Джаред отчетливо взрыкнул, уходя вглубь помещения и громко вопрошая, где его вино, на что Алан выглянул наружу, усмехнулся крышам и дождю, а потом захлопнул задребезжавшее окно.

— Дальше веселее! — Мэллин ловко крутанулся, полез выше. И кларсах за спиной ему ничуть не мешал.

— Мэллин! Да Мэллин! Стой! — Мидир постарался прорычать это шепотом, но получилось раскатисто.

Возможно ему показалось, но из-за прикрытого недавно окна послышался новый трагический стон. Мидир поспешно подхватился с места и тоже полез за братом.

— А ну стой! Ты куда? Мэллин!

Несколько крытых балкончиков, прилепившихся к внутренней стене, были похожи на загадочные ступени. Но Мэллин не шел. Она подпрыгивал и цеплялся за выступающие камни. Забирался все выше, не оглядываясь, не делая остановок, привычно находя выбоины или зацепки в стене. Вдоль одного из архитектурных изысков Мэллин забирался почти на пальцах, цепляясь ловко, будто лесовик на дереве за обрубленные сучки. Мидир молчал и злился, не решаясь кричать. И с трудом вылез на небольшую площадку.

— Под этой крышей — наш придворный звездочет, — брат сиял серыми глазами, в которых не было ни сердитой, ни азартной желтизны. — И отсюда открывается прелестный вид! — уселся на край, обнесенный, слава старым богам, ограждением.

Не глядя похлопал по черепице возле.

— Вот теперь самое время спеть! — пальцы Мэллина привычно пробежались по струнам кларсаха.

— Мэллин! — Мидир уселся рядом. — Ты сорвешь голос. А услышат тебя только я да капли дождя!

— Зато я смогу стяжать славу Громового, — брат смешно приосанился. — И твоя сказка наконец-то станет реальностью!

Мелодия кларсаха стала лирической, мягкой, переливчатой — и дождь тоже успокоился, будто заслушался. Голос брата прокатился по крышам, уплыл к лесу, не потряс, но заставил насторожиться всю башню. Мэллин завел балладу на новый мотив, и в этом тоже была своя гармония.

— На свете жил бессмертный ши, услышьте сказку, малыши! Любил жену он страстно, ему казалось, жизнь прекрасна…

Мидир невольно заслушался, засмотрелся на брата. Темнота не торопилась отступать, день казался миражом, далеким и снящимся. Ночь или сказка раздвинули мир до новых границ. Мидир легко подпел:

— Завистливый и древний бог любви такой снискать не смог, — на два голоса вышло удивительно хорошо, Мэллин аж зажмурился, — завел красу в невидны сети, и не видать её на свете!

Кларсах выпевал с ними, проигрыш был короток, но желание петь дальше росло с каждой секундой молчания.

— Меня похитили, мой муж, — Мэллин запел высоким голосом, — лови сквозь ливни стуж, мой образ видно на земле от молнии в золе!

Мидир ухватился за перила крепче, нахмурился и прочувствованно вывел:

— Тебя искать не прекращу, в грозу, в дожди ищу. Я стану громовым огнем, ищу все день за днем!

Молния сверкнула близко, приковывая внимание, кларсах пел, Мэллин внимал

Брат пел партию несчастной похищенной, а сам Мидир, наоборот, еще понизил и без того низкий голос, прочувствованно выводил угрозы, посулы и обещания разобраться с древним богом при встрече по-свойски. Эта сказка могла быть бесконечно разнообразной по финалу, но он всегда рассказывал Мэллину её так, чтобы Громовой находил свою суженую. От переполнявших чувств опять захотелось завыть или обнять Этайн.

— Я рада встрече, я люблю, сей миг благословлю! Мой Громовой, о мой супруг, нашел меня, мой друг!

— Тебя нельзя мне не найти, хоть сто дор-р-р-рог пр-р-р-р-ройти, твой свет меня пр-р-р-ривел и тьма, а может, ты сама!

Финал предполагался от лица рассказчика, но Мидир с Мэллином переглянулись и спели вместе, на два голоса, героя и героини.

— Есть в мире злость и есть любовь, но встреча будет вновь! Поверив Истинным своим, залог любви храним! Весь мир с тобой, мой милый ши, коль есть огонь души! И пуще глаза своего, храни огонь, его!

Кларсах прозвенел завершающим аккордом, а отозвался словно весь мир.

Рычать Мидиру больше не хотелось, хотелось как-то оказаться поближе к теплому боку Этайн, а лучше — вот прямо уже в постели. Веки норовили сомкнуться, а новая мелодия кларсаха, напоминающая колыбельную, этому исключительно способствовала. Мидир усилием воли разогнал сонную одурь, подставил лицо затихающему ливню, а потом поглядел на задумчивого брата:

— И как мы будем отсюда спускаться?

— Обычно я спускаюсь тем же путем, что и поднимаюсь, — Мэллин кивнул за перила, а Мидиру стало дурно от вырисовывающихся отдельными мокрыми бликами камней.