Вожди и оборотни - Виктор Илюхин

В 80-х годах следственная часть прокуратуры Союза ССР состояла из полутора десятков следователей по особо важным делам, одного прокурора, ее начальника и двух его заместителей. Это штат. Но под знаменами следственной части постоянно находилось несколько сот следователей, прикомандированных с периферии. Дела расследовались самые сложные, самые объемные и в разных точках Советского Союза. Например, во второй половине 80-х годов следователи по особо важным делам, возглавляя группы, работали в Белоруссии, Казахстане, Азербайджане, Узбекистане, Ленинграде, Армении. Конечно, проконтролировать их работу физически силами начальника, двух его заместителей и прокурора было невозможно.

В конце 1987 года штат прокуроров по надзору за следователями следственной части увеличили до четырех. Но и это — капля в море. Поэтому больше приходилось уповать на самих руководителей групп, союзных следователей по особо важным делам. Однако не все из них выдержали испытание временем, нахождением на высшей следственной ступени, не все обладали житейской мудростью, пониманием того, что они постоянно работают с людьми. К тому же отрицательно сказывалась большая текучесть в кадрах, где-то не срабатывала и преемственность.

Хотя поучиться следственной мудрости было у кого. В следственной части до последних дней в должности старших следователей по особо важным делам работали такие известные люди, профессионалы величайшей квалификации, как Громов Сергей Михайлович, Любимов Юлий Дмитриевич. Они отдали следствию более 40 лет, лучших лет своей жизни. Их перу принадлежат обвинительные заключения в отношении самых матерых расхитителей, взяточников, убийц, а также тех, кто в 30–50-х годах совершал массовые репрессии против ни в чем не повинных граждан. Пройдя столь долгий путь, они нигде и ни в чем не запятнали звания «следователь».

Я могу смело говорить, как о больших мастерах своего дела, строгих защитниках законности и о более молодых следователях — Владимире Калиниченко, Константине Майденюке. Те же самые Узбекистан, Казахстан они прошли «без сучка и задоринки», без существенной жалобы на нарушение процессуальной нормы, хотя дела расследовали весьма сложные.

Об организации и состоянии надзора за следователями следственной части мне было известно. Но в ходе расследования дела о нарушениях законности в Узбекистане мы уделили ему значительное внимание. Этот вопрос специально готовился для рассмотрения на отдельной коллегии прокуратуры Союза ССР. К сожалению, она так и не состоялась в силу ряда причин, в том числе и смещения Сухарева с должности Генерального прокурора. Но многие вопросы удалось рассмотреть и решить чуть раньше, на коллегии прокуратуры 8 февраля 1990 года. К ее материалам мы будем возвращаться, они представляют большой интерес, как и та обстановка, в которой она проходила.

Мне памятен последний разговор с бывшим Генеральным прокурором СССР Александром Михайловичем Рекунковым. Он уже находился на пенсии. Однажды позвонил по телефону и попросил о встрече. Коротко объяснил мне, что его приглашают на слушание на съездовскую комиссию по делу Гдляна, а многие фактические обстоятельства он уже забыл и хотел бы их освежить в памяти при беседе со мной.

Я согласился, да и не мог не согласиться с его просьбой. Еще недавно он был моим руководителем, к которому питал уважение. В моей судьбе он сыграл большую роль.

Александр Михайлович в 1986 году пригласил меня, 37-летнего заместителя прокурора Пензенской области, на работу в центральный аппарат прокуратуры Союза, на должность заместителя начальника главного следственного управления. Следил за моим становлением. И скажу откровенно, на первых порах наши отношения складывались трудно. Я не мог сразу привыкнуть к обстановке, порядкам, сложившимся в аппарате. Частенько подводила моя прямота в суждениях и в докладах, невосприятие сложной бюрократической формулы в отношениях между руководителями и подчиненными на всех этажах прокуратуры.

Меня, например, старожилы аппаратной работы предупреждали, что лучше не докладывать А. Рекункову свое мнение по любому вопросу, если тебя кто-то уже опередил и доложил по нему иное мнение, не совпадающее с твоим. Александр Михайлович редко когда воспринимал второй доклад. Зная эту слабость Рекункова, некоторые аппаратчики «играли» на ней, наживали авторитет. Но я все-таки шел и докладывал свое мнение, получал шишки, но отстаивал свою точку зрения.

И все же Генеральный прокурор воспринял меня. В сентябре 1987 года он взял меня в служебную командировку в Югославию, где мы знакомились с организацией работы прокуратуры и судов. Представилась возможность общаться с Александром Михайловичем уже в неофициальной обстановке. Все больше и больше убеждался в его неординарности и сложности, как личности. Удивительное внимание, забота о человеке иногда могли тут же перейти в резкое суждение и пренебрежение к подчиненному. Глубина, масштабность мышления сочетались с обидчивостью и даже мстительностью, жесткая требовательность и спрос за соблюдение законности с прямым попустительством к нарушениям.

И все-таки он был действительно Генеральным прокурором, сильным, волевым руководителем, с которым считались в ЦК партии и в управленческих структурах государственной власти. За более чем 40 лет работы в органах прокуратуры он сделал немало для наведения порядка в стране. Активная борьба со взяточничеством, хищениями, которая развернулась с приходом к власти Ю. Андропова, в основном держалась на плечах А. Рекункова и прокуратуры. Конечно, в этой борьбе были и серьезные издержки. В том, что Гдлян совершил произвол в Узбекистане, есть и его вина.

Александр Михайлович зашел в кабинет в обговоренное с ним время. Как всегда он был строго одет, подтянут. Мы обнялись, а потом поудобнее уселись в кресла. Несколько взаимных вопросов о здоровье, о работе. После чего Рекунков спросил, правда ли что нарушения законности носили массовый характер и попросил рассказать, что установлено в ходе расследования. Я сообщил ему коротко об основных формах беззакония, сказал, что, к сожалению, многие заявления граждан подтверждаются.

Тогда последовал очередной вопрос: «Как это могло случиться? Ты ведь сам знаешь, что я строго спрашивал за нарушения законности в следствии?» Состояние Александра Михайловича после моего рассказа было подавленное. И тем не менее я говорил с ним откровенно.

Начал с Каракозова. Сказал, что этот человек сам попал под влияние Гдляна, не мог противостоять ему, глубоко не знал материалов следствия и обманывал его, Александра Михайловича, который передоверился Каракозову, и весьма напрасно. Я попросил вспомнить, как мы, руководители главного следственного управления, приходили к Рекункову с ходатайствами о продлении содержания под стражей одного обвиняемого свыше девяти месяцев. Сколько было к нам вопросов, как тщательно мы изучали и докладывали ему дела. Наверное, для нас не было более мучительной процедуры, чем эта И я попросил вспомнить, с какой легкостью эту процедуру проходил Каракозов Буквально все вопросы решал за несколько минут, выходил радостный с подписанным Рекунковым документом на дальнейшее содержание под стражей десятка и более обвиняемых.

Я откровенно сказал Александру Михайловичу, что Каракозов и Гдлян заинтриговали его миллионами и арестами высоких должностных лиц республики.

Неоправданно по многим вопросам он сам принимал решения, без ознакомления с материалами дела, только по докладу Каракозова. Без необходимости дал указание докладывать о следствии в отношении отдельных лиц только себе, даже не своим заместителям. Это во многом явилось роковой ошибкой, ибо за многими другими делами он не мог глубоко вникнуть в суть докладов.

Рекункову я откровенно сказал все, что знал и думал о Сороке — его заместителе. Сказал, что он частенько уходил от решения трудных вопросов, неоправданно перекладывал их на своих заместителей, полагая, что если он эти вопросы не решал, то и спроса за последствия с него не будет.

Я напомнил Александру Михайловичу о весьма характерной особенности в работе Сороки. У него всегда был свободным стол. На нем редко когда задерживались хотя бы на час документы, материалы следствия. Все решения он принимал по докладам. При таком стиле руководства неизбежны серьезные упущения, ошибки и попустительства беззаконию. Сорока знал, что Гдлян и Иванов неправедно увели от ответственности десятки расхитителей и взяточников в Бухарской области. Однако никаких мер не принял, своим молчаливым согласием развязал им руки на новые беззакония.

О многом мы говорили с Александром Михайловичем. Может быть, впервые для него подчиненный оценивал его работу, говорил о недостатках своего бывшего шефа прямо в глаза.

Уходил А. Рекунков от меня в подавленном состоянии. Однако, как сказали мне потом, на комиссии он держался уверенно и спокойно, на вопросы давал четкие ответы, в которых нисколько не было сомнения в правильности своих поступков, решений на посту Генерального прокурора.