Год - тринадцать месяцев - Вагаршак Мхитарян

Мы распрощались с девочками, торопя их домой.

— Какие славные! — умилилась мама, глядя им вслед.

Дома я первым делом решил нарядить маму в обновку. Но что это? Вместо женского габардинового пальто из бумажных пеленок показался мужской костюм — та самая пара, которую я мерил последней. Ну конечно! Пока я отвлекся с девчонками, мама сделала свое дело.

— Как это называется, ма?

Она улыбнулась, вполне довольная собой.

— А я вот сейчас отнесу назад этот костюм и возьму то, что надо, — сказал я, сворачивая бумагу.

— Ну и глупо!

— Зато справедливо.

— Справедливо, когда матери хорошо. Подумай своей кудлатой головой, что мне приятнее: самой вырядиться или увидеть на тебе новый костюм?

Спорить с мамой — значит получить еще порцию народной мудрости, против которой отдельная личность — ноль. Через пять минут я крутился перед зеркалом.

— Ну вот, как раз впору, — довольная осмотром, сказала мама, — а то дожил, что даже вдовы шарахаются от тебя.

— Мама!

— Чем кричать-то, лучше поцеловал бы маму.

Я охотно потерся щекой о мамину щеку, как делал это в далеком детстве.

На борту «Справедливости»

Меня вызвали к директору прямо с урока. Присланная за мной Ксения Иларионовна держалась так, словно конвоировала на смертную казнь.

По-моему, у заветной двери она перекрестила меня в спину.

Дора Матвеевна в глубокой сосредоточенности расхаживала по кабинету. Она держала руки за спиной, отчего большая фигура ее непривычно сгорбилась. Какая тяжесть согнула эту властную и всегда подтянутую женщину?

— Что-нибудь случилось, Дора Матвеевна?

— Случилось то, что вы меня в гроб загоните со своим классом! Сначала опозорите на весь город, а потом уж добьете!

Дора Матвеевна прошла за стол и тяжело опустилась в кресло.

— Ваши паршивцы заперлись в классе и никого не пускают. Даже мне не открыли двери! Мне, директору школы! Вы представляете, что это такое? И как это называется?

Тревога, принесенная мною в кабинет, обратилась в тяжелую тоску, которую я почувствовал физически. Меньше всего ожидал я такого удара от моих мальчишек и девчонок, в чей коллективный ум, порядочность и неспособность к предательству я уже верил безгранично. Неужели этому нет конца? Неужели весь год я строил карточный домик на песке?..

— Что же вы уселись? — донесся до меня голос директора. — Идите в класс и немедленно прекратите это хулиганство. Приведите их ко мне.

— Я не знаю, как себя вести с ними, — сказал я, поднимаясь. — Расскажите хоть, в чем дело. Это же не простое баловство.

— Нет, это распущенность! Это выходит наружу ваша «демократия»: что постановили, то и сделали. Вот они и постановили превратить класс в пиратский корабль.

— И девочки в классе?

— Девочек они выгнали. Те вели себя еще хуже всяких пиратов. Видите ли, они тоже не пойдут на урок, потому что прошлый раз Полина Поликарповна дала им двойное задание на пришкольном участке и за это вроде бы обещала освободить от урока.

— Так вроде бы или в самом деле обещала?

— Какое это имеет значение сейчас?

— Принципиальное.

— Не теряйте времени. Потом будем принципиальничать.

Я выскочил из кабинета по-прежнему здоровым и сильным. Теперь мне все было ясно. Полина Поликарповна по своей «угорелой педагогике» обронила обещание и не сдержала его. Это она взбунтовала мой экипаж. И ее следовало бы привлечь к ответственности. Но взрослые являются владыками школьного мира и не подвластны суду подчиненных. Что же остается делать последним, если в опасности сама справедливость?

Я подошел к двери класса. За ней притаилась тишина. Нажал на ручку — дверь не подавалась. Отмычкой тут ничего не сделаешь. Нужен ключ. Знаменитый педагогический ключик, где ты?

Я набрал побольше воздуха в легкие и крикнул:

— Эй, на корабле! Спустить трап для капитана!

Послышались шепот, шаги, голоса:

— Кого побаиваться-то! Спустить трап!

— Есть, сэр!

Затарахтели дружно растаскиваемые парты. Потом все замерло. Дверь открылась сама. Я вступил на мятежную палубу. «Пираты» — взъерошенные волосы, горящие щеки и настороженные глаза — кучковались в отдалении. Во всю доску красовалось выведенное мелом название корабля «Справедливость». Над доской свисала, прикрепленная к указке тряпка. Все было так, как я предполагал. Только в одном я не узнавал своих ребят.

— Позор! — сказал я, срывая тряпку. — Как вы могли поменять красный флаг на этот грязный пиратский лоскут?

Сняв со стоявшего ближе всех ко мне Мити Васнева галстук, я водрузил его на флагштоке.

«Пираты» молчали и не поднимали свои понурые головы.

— Мичман Красюк, построить экипаж! — приказал я и отошел к окну.

«Пираты» осмелели, зашевелились, охотно сбрасывая с плеч гнетущее оцепенение, но строиться не торопились, несмотря на старания Красюка. Послышались негромкие возгласы:

— Не пойдем на участок!

— Нечего было обещать!

— Принципиально!

Все было как на настоящем мятежном корабле.

— Отставить разговоры! — скомандовал я. — За бунт на корабле и неподчинение самому адмиралу по законам, принятым на всем земном шаре, вам грозят не то что земляные, а каторжные работы. Мне приказано привести вас в штаб на суд адмирала. В случае неподчинения будет вызван шефский крейсер и вас отведут под конвоем. Благоразумие и полное признание своей вины — вот это может облегчить вашу участь.

Я полностью выдержал все условия игры. Крыть было нечем. Кобзарь стал правофланговым, рядом пристроился Радченко, потом Сомов и все остальные с Васневым на левом фланге.

— По вашему приказанию экипаж построен! — доложил Красюк.

На решительных лицах членов экипажа я читал отчаянную готовность к любому суду и расправе, лишь бы не идти на пришкольный участок, где Полина Поликарповна проводила незаконный урок с девочками.

Мы пошли в кабинет адмирал-директора строем и сомкнулись в плотную шеренгу перед ее столом. Дора Матвеевна хмуро, но не без любопытства следила за построением и в конце кивнула мне:

— Идите на урок.

Я замялся. Хотелось присутствовать при таком ответственном разговоре. Но, как известно, приказ адмирала капитаны не обсуждают. Я повернулся и вышел.

На другой день я читал на летучке первые страницы из введенного мной «вахтенного журнала» траулера «Справедливость»:

«Школьное море. Порт № 55. Двенадцатый день апреля. Приказ № 1:

Вчера в шесть ноль-ноль состоялся суд над нарушителями порядка на траулере «Справедливость». Председательствовал адмирал-директор. Присутствовали представители штаба флота, свидетели и главы семейств всех членов экипажа. В ходе судебного следствия были обстоятельно проанализированы причины, приведшие к беспорядкам. Суд нашел, что случай с вызовом экипажа на земляные работы вместо обещанного отпуска явился лишь внешним поводом для неповиновения. Истинные причины этого позорного происшествия гораздо глубже. Они объясняются ослаблением воспитательной работы на траулере. Многие члены экипажа неправильно поняли принципы справедливости и демократии, принятые на корабле. Становясь в защиту порядка, они сами готовы кричать, шуметь и устраивать беспорядки. Именно так получилось одиннадцатого апреля. Если бы личный состав проявил выдержку и сознательность, спор был бы решен в духе справедливости и экипаж через своего капитана получил бы обещанный отпуск. Склонность к анархии и беспорядкам следует объяснить еще и тем, что имеющиеся небольшие трудовые успехи кружат многим головы. Замечены признаки зазнайства, «ячества» и особенно «мычества». Об этом убедительно говорил в своем свидетельском показании товарищ Малинин и многие другие.

Суд нашел всех участников беспорядка на корабле виновными и приговорил их к неурочным земляным работам сроком на пять уроков в разное время стоянок траулера. Исполнение приговора возложено на меня лично.

Суд вынес также две условные меры наказания. В случае если экипаж траулера до конца навигации, не изменит коренным образом поведение: 1) ходатайствовать перед штабом флота о лишении премий и наград и 2) запретить запланированный поход в воды Черного моря.

Довожу до личного состава, что за ослабление воспитательной работы на корабле адмирал-директор вынес мне выговор. Начальнику земляных работ за недоразумение с отпуском поставлено на вид.

В частном определении суд совершенно справедливо отметил, что план лова весенней путины находится под угрозой срыва. На сегодняшний день он выполнен всего лишь на 72 процента. Даже такие мастера, как Малинин, Красюк, Радченко, Шушин, которые славились как добытчики высшего класса, ловят вместе с «пескарями» и «ческарей», а иногда и «триска» попадает в их сети. По-прежнему плохо владеют орудиями лова Иванова и особенно Уткина. «Колюшка» — частая гостья в их сетях. В этом квартале неудача преследует и напарников Горохова и Васнева. Заметно снизили темпы работы Кобзарь и Сомов.