Дикий восторг (ЛП) - Сара Вульф

— Звучит как простой, распространенный спамер.

Рен наклоняется, сейчас он физически ближе ко мне, чем когда-либо был за пять лет. Его зеленые глаза за очками потемнели.

— Я прекрасно знаю, что ты разбираешься в компьютерах гораздо лучше меня или кого-либо еще в школе.

— Правильно.

— И я знаю, Господи… да вся школа знает… что тебе нравится Айсис.

Я выдавливаю смешок, но он получается печальным.

— Действительно? Увлекательно. Люблю слушать новые сплетни.

— Это не сплетни, Джек, и, черт побери, вовсе не новые — это чертовски старая истина, и мы оба это знаем.

Рен тяжело дышит, его лицо раскраснелось. Он расстроен и взволнован, но не зол. Рен никогда по-настоящему не злится. Я дарю ему свой самый лучший взгляд.

— Разве ты не видел ее в кафетерии? Я для нее не существую. Она явно обо мне не беспокоится. Так почему меня должно волновать, кто ей пишет?

— Она узнает о тебе правду!

— Самое время узнать об этом кому-то еще, помимо нас.

— Этот человек… — шипит Рен, указывая пальцем на фотографию. — Этот человек опасен. И он пишет Айсис. Что если он причинит ей боль?

Наступает долгая тишина, затем я усмехаюсь и оглядываю его сверху вниз.

— Прости, меня это должно как-то волновать?

Лицо Рена вытягивается, будто его ударили. Он стискивает зубы и хватает обратно распечатку.

— Я думал, тебя это волнует. Теперь понимаю, что ошибался.

— Да. А сейчас, если бы ты повернулся и прошел обратно туда, откуда пришел, я был бы чрезвычайно благодарен.

— Я за нее переживаю! — внезапно кричит Рен. В помещении становится тихо. Библиотекарь смотрит на нас, но Рен, кажется, этого не замечает. Его покрытые гелем волосы растрепались, а очки ежеминутно съезжают. — Я волнуюсь за Айсис! Она сделала для меня больше, чем кто-либо другой, и если ей снова причинят боль, я клянусь тебе…

— Ну? Что ты сделаешь? — смеюсь я. — Побьешь меня линейкой? Науськаешь на меня своих нерях из студенческого совета? Ох, нет, подожди, знаю: ты позвонишь в свою благотворительность и аннулируешь мои привилегии на пудинг.

А затем он усмехается. Рен, трусливый человек за камерой и мой кроткий бывший друг в течение десяти лет, усмехается.

Прежде чем я смог пошевелиться, он схватил меня за рубашку и толкнул к книжной полке. Библиотекарь отчаянно набирает охрану, девочки кричат, а парни начинают образовывать вокруг нас поддерживающий, беспорядочный круг.

— Ну же, — ухмыляюсь я. — Ударь меня. Сделай это.

Зеленые глаза Рена пылают, его мышцы слишком крепкие для человека, который не посещает спортивные клубы. Я слежу за его кулаком, и как только вижу, что он размахивается, Рен отпускает меня и рычит:

— Нет. Это именно то, что ты хочешь. Видимо, кто-то уже размолол тебя в кашу, и теперь ты хочешь, чтобы я это усугубил, потому что ты — эгоцентричный, мазохистский придурок.

— Ты не знаешь, о чем говоришь, — смеюсь я. Рен кивает, быстро и сильно.

— Ты прав, не знаю. Но я знаю, что до нее ты был мертв, внутри и снаружи, расхаживая вокруг как зомби. Любой мог это увидеть. А затем появилась она, и ты загорелся, как гребаная свеча. И это тоже мы смогли увидеть. Все. Даже София.

— Закрой рот, — рычу я.

— Поэтому Айсис сейчас тебя игнорирует? — смеется Рен. — Потому что она поняла, что София много для тебя значит, а с ней ты просто дурачился?

— Я никогда… никто никогда…

— Именно это ты и делал! — кричит Рен. — Ты, черт побери, сделал это, Джек! Она прошла через многое дерьмо, через столько не должна проходить ни одна девушка, и ты подарил ей надежду! А потом она встретила Софию и ты, черт возьми, ее разрушил!

— Я не…

— Как она могла конкурировать, идиот? — голос Рена становится еще громче. — Просто воспользуйся своим огромным проклятым мозгом на две секунды, ты отдал Софии все. Ты посылаешь ей письма. Вы вместе со средней школы. У вас была Талли, и Айсис, черт возьми, знает и об этом тоже…

Мой разум проясняется, в задней части черепа поднимается ужасный пронизывающий шум.

— Она что?

— Айсис знает! Она ее видела! Сама пошла и нашла ее, потому что она — Айсис, и это то, что она всегда делает!

Что-то во мне молниеносно падает.

— Что делать? — шепчу я, собственный голос удивляет меня тем, насколько он хриплый. Глаза Рена становятся ярче.

— Ты расскажешь ей правду. Прежде чем это сделает отправитель письма и увлечет ее глубже.

— Ты забываешь о том, что она больше не признает мое существование.

— Я позабочусь об этом, — отвечает Рен. — Просто пообещай мне, что расскажешь ей, когда я предоставлю тебе возможность.

— Ты стал вполне маленьким диктатором, — усмехаюсь я.

— Я им и был, — он сжимает кулак. — Со времен побега. Я каждый раз убегал, когда кому-то причиняли боль. Но не на сей раз. На этот раз я не убегу.

Он разворачивается и уходит, прежде чем я могу ответить ему и поставить на место.

Я наблюдаю за Айсис с парковки, каждой частичкой ощущая себя сталкером, но решаюсь изучить ее лицо в новом свете. Она знает, что я сделал той ночью. Именно поэтому она меня игнорирует. Айсис слишком умна, чтобы не сложить дважды два. И она знает о Талли.

Теперь в ее руках мои самые большие секреты. Вот так просто, как и то, что я знаю ее месяцы. И у меня месяцами был ее номер телефона, но я ни разу не написал ей и не позвонил. До сих пор. Мои большие пальцы порхают над клавиатурой.

«Мы квиты».

Я вижу, как она останавливается и достает телефон, Кайла что-то бессмысленно ей говорит. Айсис поднимает голову, осматривая парковку, и на одно мгновение наши глаза встречаются. На одну секунду теплый янтарный оттенок поглощает меня, и я позволяю.

А затем я отпускаю это и отворачиваюсь.

Сегодня последняя ночь.

Эта женщина последняя.

Она старше — трофейная жена адвоката, заключенная дома и предоставленная беговой дорожке, а также в каком-то смысле Марта Стюарт, игнорируемая мужем, у которого достаточно проституток, чтобы держаться подальше от жены. У них нет детей. Она несчастна, в хорошей форме и очень беспокойная, гостиничный номер более хорош, чем обычно, и, когда эта женщина удовлетворена и измождена, она начинает плакать.

— Спасибо.

Я надеваю джинсы и вежливо киваю.

— Сколько… сколько тебе лет? Знаю, я спрашивала это в вестибюле, но тебе ведь на самом деле не может быть двадцать три…

Я озаряю ее улыбкой.

— Больше восемнадцати. Вы в безопасности.