Бедный попугай, или Юность Пилата. Трудный вторник. Роман-свасория - Юрий Вяземский

И, наконец, они чуть ли не с самого начала договорились, что любовную свободу Голубка никто не ограничивает и он волен влюбляться и встречаться с любыми женщинами. При трех, однако, условиях. Первое: по первой просьбе Анхарии он должен тут же бросать всех и вся и прилетать к своей возлюбленной благодетельнице. Второе: о всех своих амурных приключениях с другими женщинами он обязан рассказывать Пифии, ничего от нее не утаивая. И третье: в съемном доме у Капитолия он волен принимать лишь ее, Анхарию, а другим купидонкам туда вход заказан.

Ну как не влюбиться в такую женщину?! И когда ей, что называется, приспичит, неужто трудно закрыть глаза на ее дряблую кожу, обвисшие груди, ноги-кубышки? Неужто чувство искренней признательности, почти сыновней привязанности, юношеского интеллектуального восторга перед зрелым умом и разносторонним образованием — неужто всё это возвышенное и прекрасное, воспетое еще греком Платоном, должно покориться и уступить грубой и примитивной, как те же греки выражаются, физиологии, которой наделены даже животные: козлы и бараны?.. Без всякой иронии говорю, ибо Голубок в отношении к Пифии никогда себе иронии не позволял, даже в разговоре со мной. А позже в «Науке» признался:

Пусть к молодому вину поспешает юнец торопливый —Мне драгоценнее то, что из старинных амфор.

…Почти не сомневаюсь, что это он об Анхарии написал.

— Слушай! А если он не будет дудеть в эту дурацкую дудку, твои матросы вообще не смогут грести?! — вдруг истошно закричал Гней Эдий, обращаясь, по-видимому, к капитану.

Капитан не ответил. Но вскрики флейты почти сразу же прекратились.

А Вардий умиротворенно продолжал:

Галерия и Гатерия

III. — О Галерии и Гатерии очень кратко… Галерия была одной из многочисленных клиенток Анхарии. А Гатерия была ее дочерью. Обе были на редкость уродливы и обе до дрожи влюблены в Голубка. То есть они буквально начинали дрожать от восторга и желания, когда встречались с Голубком в доме Анхарии или на прогулках. А так как им часто приходилось встречаться, то Голубок не мог не заметить их мучений и повелел себе хотя бы одну из них утешить, принеся себя в жертву Венере. И из двух выбрал мамашу, Галерию, ибо та была все-таки менее безобразной, чем ее дочка.

Он долго над собой работал. И под конец стер изъяны и отыскал-таки достоинство — какое, он мне не говорил, а я стеснялся расспрашивать… потому что Галерия вдобавок к своему уродству была еще глупа, как сардинская курица.

Но став возлюбленной Голубка, мамаша в один прекрасный день припала к его ногам и взмолилась: «Меня ты осчастливил и одарил. Но у меня есть дочь. Ей уже двадцать лет. Неужели она никогда не узнает мужской ласки? Неужели она ее не заслуживает?»

Ну, как ответишь матери: нет, не заслуживает?! И разве можно отказать той, которой ты принес себя в жертву, к которой заставил себя проникнуться сердцем и прилепиться душой!.. Пришлось и дочку, Гатерию, осчастливливать и осенять… Догадываюсь, что для Голубка она была сущей пыткой. Ведь на стадии протеизма нельзя было отприапить и бросить — надо было заставить себя полюбить: то есть оказывать знаки внимания, беседовать, заглядывать в глаза… К тому же Галерия и Гатерия, пребывавшие отныне на вершине блаженства и возомнившие себя чуть ли не харитами, потребовали от Голубка, чтобы он осчастливливал их не по одиночке, а одновременно, на одном ложе одаривая и по очереди осеняя, дабы мать и дочка совместно испытывали восторг и, пьянея от наслаждения, могли тут же поделиться друг с другом родственной радостью…

В амории по-разному к этому относились. Эмилий Павел, например, сострадал Голубку. Макр над ним подсмеивался: дескать, придумал глупую теорию и теперь за это расплачиваешься. Юний Галлион советовал обратиться за помощью к Антонию Музе, придворному врачу Августова семейства и близкому знакомому Анхарии Пуги. Один лишь я, «верный Тутик», восхищался Голубком, его преданностью Венере и терпеливой жертвенностью в Любви!..

Не знаю, как долго продолжались бы его мучения. Но в дело вмешалась Анхария. Она отправила мамашу и дочку на свою виллу в Байи. А когда Голубок стал интересоваться их внезапным исчезновением, процитировала из Горация, помнится, из первой книги од:

Увлечен; но скорей впрямь сочетаютсяКозы с волчьим отродием,Чем Фолоя впадет в любодеяние.Так Венере самой, видно, уж нравится,Зло шутя, сопрягать тех, что не сходствуютНи душою, ни внешностью.

И прибавила:

«Пусть в Байях поработают вилликами. Сейчас летний сезон. И много гостей прибывает».

Из Бай они нескоро вернулись.

Вардий вдруг стал прислушиваться. А потом спросил:

— Тебе не кажется, что её стало дергать? То вправо дернет, то влево.

И, не дождавшись моего ответа — я, правду сказать, не сразу сообразил, кого это у него дергает, — усмехнулся и сказал:

— Клодия. Эта поинтересней. О ней поподробнее.

Клодия

IV. — Голубку тогда исполнилось двадцать пять лет. Благодаря Анхарии, он теперь вошел в славу. Так что выбор женщин у него был очень широкий: на него многие с надеждой и вожделением смотрели. И он предпочел из них Клодию: не потому что она ему меньше других нравилась, а потому что во взгляде ее, как он мне объяснил, он уловил нечто одновременно испуганное и дерзкое, и взгляд этот его сразу привлек, хотя сама по себе Клодия его ничуть не привлекала, а скорее отталкивала.

Фигурой своей она напоминала сдобный хлебец, который выпекают в Неаполе: кругленький такой, с ложбинками, делящими выпечку на несколько частей, чтобы легко было отламывать. У Клодии эти ложбинки по всему телу были прочерчены. Таких сдобных женщин любят вексилларии и центурионы, но у Голубка они никогда не вызывали желания. Глаза у нее были настолько светлые, что почти безо всякого цвета — рыбьи глаза, как их иногда называют.

К тому же, несмотря на свою сдобность и свои ложбинки, Клодия, как выяснилось, к дарам Приапа была довольно бесчувственна и холодна, как ни разжигал ее Голубок поцелуями. Шея и верхняя часть спины были единственным местом, которые, по признанию Голубка, хоть как-то могли впечатлить его скакуна…

Та, что красива спиной, спину подставь напоказ, — позже порекомендует Пелигн в своей «Науке»…

Но не в шее и не в спине, разумеется, Голубок отыскал ключик. Клодия была замужем. Муж ее, Тит Атрий, был на редкость добродушным и общительным человеком. А мать его, Домиция, свекровь Клодии, — сущей мегерой, которая, зная характер сына и не доверяя своей невестке, охраняла ее, как охраняют обличенных государственных преступников: ни шагу не давала ступить без присмотра, из дому почти не выпускала, стражей окружила и сама сторожила, вставая по ночам и рыская по дому в поисках злоумышленников и посягателей.

Это-то и стало приманкой как для Клодии, так и для Голубка — встречаться, несмотря на любые препятствия, возбуждаться от скоротечности свидания, от опасности в любое мгновение быть застигнутыми на месте преступления… В тот год как раз вышел закон о браке и прелюбодеянии. Так что риск еще более возрос, особенно для женщины… И Клодия страхом своим наслаждалась, от ужаса трепетала, как не трепещут от страсти. Чем ближе и сильнее была опасность, тем жарче становились их встречи. Потому как ответно оживлялся и распалялся Голубок. В одной из своих элегий он напишет:

К женщине часто влечет не краса, а пристрастье супруга:Что-то в ней, видимо, есть, что привязало его…

Соврал. Тит Атрий, муж Клодии, особой привязанности к своей жене не испытывал. Связывала любовников свекровь Домиция. Жертва и ключик в том были, чтобы связанное развязать и как можно чаще, как можно изобретательнее развязывать.

— Более года, — продолжал Вардий, — более года Голубок играл в эту конспирацию и, как он утверждал, всё сильнее проникался любовным чувством к Клодии. Не думаю, что он себя обманывал. Слишком много стараний приходилось прикладывать и слишком много сил расходовать, чтобы не проникнуться.

Ну, сам посуди. Во-первых, стража, то есть слуги. Голубок, вообще-то, на редкость легко сходился с рабами и простонародьем, подкупал их не только деньгами, но ласковым обращением, умением сразу найти общий язык, вниманием к их заботам. Однако проклятая Домиция стражников-слуг подбирала, как правило, либо злобных и неподкупных, либо лживых и трусливых, к тому же часто меняла их, старых продавая и новых приобретая.