История Икс - А. Моллой

Он пристально смотрит мне в глаза. Наши губы совсем близко друг от друга. Мы по-прежнему кружимся в танце на террасе, а Марк держит меня за ягодицы.

— У нас все иначе. Более жестоко. Может быть, даже… пугающе…

— Как?

— В другой раз, — отвечает он. — Не сейчас… Только посмотри на себя, ты как фарфоровая куколка. И лишь слегка странная.

Он убирает ладонь с моего зада и отступает, кружит меня одной рукой. Теперь это вряд ли похоже на вальс, скорее обычный танец, к которым я привыкла. Молодежный и произвольный. Немного дикий. Языческий. Близкий к сексу. С африканскими мотивами. Дионисийский? Люди в строгом наряде, танцующие в свободной манере, выглядят глупо, но здесь все вполне нормально: миллиардеры кружатся в танце с principesse на руинах виллы Тиберия, где раньше возвышался величественный мраморный дворец Йовис. Там пожилой римский император украшал свои благоухающие сады голыми мальчиками и девочками, притаившимися в нишах и альковах, восславляя божеств дикости и разврата, Пана, Эроса, Вакха.

Ночь продолжается. Я, кажется, выпила слишком много. Марк говорит, что все в порядке, что на второй мистерии все много пьют. Снова танцуем в обнимку. Он прижимает меня к груди, его рука проскальзывает между моих ног и легонько гладит меня там — всего раз. Но боже, это восхитительно. Марк шепчет, что здесь пьют в честь Диониса. А потом говорит что-то еще, но я уже не понимаю слов — я пьяна. К тому же я хочу, чтобы он продолжал ласкать меня, при всех. Хочу, чтобы довел меня до оргазма, при всех. Почему бы и нет?

И тут он внезапно останавливается. Я поворачиваюсь.

Все замерли. Музыка стихла. В чем дело? Марк хватает меня за руку и ведет через террасу. Теперь я замечаю своих сестер — пять девушек, явившихся сюда для инициации. Их тоже сопровождают мужчины. Мы вместе поднимаемся по деревянным ступенькам и подходим к пяти золоченым стульям, что стоят на мраморном подиуме над террасой с танцующими людьми.

Воцаряется тишина.

— Сядь, — тихо шепчет мне на ухо Марк.

Я послушно усаживаюсь на стул. Снова до меня доносится стрекотание цикад. Что происходит? Я оглядываюсь и вижу слева от себя Франсуазу, рядом с ней стоит Даниэль. Она рассеянно смотрит на меня. Выдавливает из себя улыбку. Девушка будто лишилась былой уверенности.

Молодой мужчина в темном костюме зачитывает свиток. Толпа притихла, наблюдая за происходящим и внимательно прислушиваясь. Все слова на латыни. И тут меня осеняет: момент настал. Это сцена с фресок в Помпеях: мужчина читает манускрипт и объявляет о посвящении пяти девушек в мистерии Диониса.

— Quaeso, Dionysum, haec accepit mulieres in tibi honesta mysteria…

Мужчина замолкает. Собираюсь подняться, но Марк наклоняется ко мне и шепчет на ухо:

— Сиди, Александра, не шевелись.

Я жду. К нам возвращаются прислужницы. На этот раз одна из них держит в руках некий инструмент — из серебристого металла, смутно напоминающий пистолет. Что-то медицинское? Сквозь алкогольное опьянение и нарастающую панику я пытаюсь сосредоточиться. Что это такое?

Марк наклоняется ниже:

— Спокойно, Икс, спокойно. Позволь этому произойти.

Ко мне обращается итальянка:

— Раздвиньте ноги, пожалуйста.

— Нет.

— Пожалуйста.

— Нет.

— Пожалуйста!

Я нехотя повинуюсь, мозг мой моментально трезвеет. Теперь я отчетливо понимаю, что собираются делать девушки. Я уже вижу, что происходит с Франсуазой по соседству со мной. Прислужницы сделают мне татуировку. Посвящение в мистерии навсегда отпечатается на моем теле. Даже если я остановлюсь, то отметка останется со мной на всю жизнь.

Но я должна сделать это. Правда? Тянусь к руке Марка и сжимаю ее. Очень крепко.

Все смотрят на нас. Я зажмуриваюсь. Стыд вновь вернулся. Чувствую укол боли между ног.

О господи!

Прислужницы уже приступили. И это довольно болезненно, но больше всего меня угнетают стыд и сомнения. Я не люблю татуировки — никогда не любила, и даже в мыслях у меня не было сделать одну себе. Все постоянное нервирует меня. А теперь какие-то непонятные девушки делают мне татуировку на внутренней стороне бедра, причем на виду трех сотен незнакомых богачей, которые не один час любовались моей наготой. Хочется заплакать. Больно. И ужасно неправильно. Я больше не пьяна. Марк крепко сжал мою руку, но это не помогает.

— Нет… — говорю я. — Я не…

Ватными тампонами девушки стирают капельки крови. Татуировка завершена, но стыд никуда не исчезает.

Шампанское быстро выветривается из головы. Я унижена до предела, кажусь себе смущенной и глупой. Это отвратительная и безобразная церемония. Какая же я дура: меня заклеймили на веки вечные, как скотину.

— Морфей! — кричу я. — Морфей!

И это действует. Все замирают. Но уже слишком поздно, инициация завершена, на бедре красуется татуировка. Ненавижу себя за глупость. Выдергиваю руку из ладони Марка, встаю со стула и убегаю прочь от толпы и музыки. Мчусь в оливковую рощу, прикрывая от позора лицо руками. Останавливаюсь на вершине утеса, полянке, освещенной луной и звездами.

Сажусь на теплый камень и несколько раз всхлипываю. Затем ощущаю нечто влажное. В ужасе смотрю на внутреннюю сторону бедра: по белой коже бежит алая струйка крови.

19

В водной глади отражается огромная меланхоличная луна, оставляя на мелкой ряби серебристую дорожку. Оливковые деревья о чем-то шепчутся на легком ветерке, а я вся дрожу, сидя на гладком камне, смущенная, подобно Еве, своей наготой. Мне нужен фиговый листок. И какая-нибудь подстилка. Мне совсем не смешно. Все кругом омерзительно. Я даже не могу смотреть вниз. На свою новую татуировку.

— Carissima. — Это Марк. — Икс, я искал тебя. — Он поднимает в воздух парусиновую сумку. — Принес тебе кое-что из одежды и выпить.

Я смотрю на него и бормочу:

— Но, Марк, Марк… Я не могу…

— Что?

— Не могу надеть платье от Армани… — В моем голосе еще слышны слезы. — Я его испорчу. У меня… — Я страдальчески вздыхаю. — У меня течет кровь.

Марк опускается на колени и открывает сумку. Он принес с собой бинт, ватные тампоны и мазь.

— Я обратился к прислужницам, — роясь в сумке, говорит он. — Они дали мне все это, дорогая. И еще здесь есть простое черное платье. Я попросил Джузеппе привезти его. — Марк поднимает на меня глаза и добавляет: — Оно от «Зары», если что. — Передает мне платье.

Его искристые голубые глаза, слегка сероватые в лунном свете, пристально смотрят на меня. Я сглатываю слезы, но теперь ощущения другие: это слезы облегчения — хотя я не хочу этого признавать, — слезы благодарности. Но именно он впутал меня во все это. Не знаю, что чувствую на самом деле.