Книга чая - Окакура Какудзо

Аристократия времен Асикага, по-своему исключительная, поступала так же, как ее предки в эпоху Фудзивара, – двигалась от понимания роскоши к пониманию утонченности. Этим аристократам нравилось жить в крытых соломой домиках, таких же на вид незатейливых, как и у самых простых крестьян, однако пропорции зданий были выверены высочайшим гением Сёдзё или Соами, а опорные столбы в них делались из бесценного благовонного дерева, доставленного с самых отдаленных индийских островов; даже вид железных котлов, выполненных Сэссю, поражал высоким мастерством. Красота или жизнь вещей, – говорили они, – всегда скрывается глубоко внутри, а не проявляется внешне, точно так же и жизнь Вселенной пульсирует в косвенных проявлениях. Не демонстрировать, а намекать – в этом секрет бесконечности. Совершенство, как все уже вызревшее, не производит впечатления, потому что процесс роста здесь резко ограничен.

Они, например, с радостью украсят шкатулку для письменных принадлежностей, снаружи покрыв ее простым лаком, а скрытые внутри части отделают золотом. В чайной комнате повесят лишь единственную картину или поставят простую вазу для цветов, чтобы вызвать ощущение гармонии и сосредоточенности, а все богатства коллекции, принадлежащей даймё, будут хранить в отдельной сокровищнице и выставлять по очереди ради удовлетворения эстетического порыва. Даже до настоящего времени люди под низ надевают более дорогую одежду, чем наверх, точно так же самураи испытывали гордость от того, что носили свои чудесные клинки в непритязательных ножнах.

Закон перемены, который является путеводной нитью по жизни, управляет также и красотой. Энергичность и активность необходимы для того, чтобы произвести неизгладимое впечатление, однако дать возможность воображению самому довершить выработку идеи было насущно важно для всех форм художественного выражения, потому что при таком условии зритель становился единым целым с художником. Незаписанный конец шелкового свитка великого произведения часто несет в себе больше смысла, чем вся покрытая рисунком часть.

Сунская династия стала целой эпохой в искусстве и художественной критике. Художники того времени, в особенности начиная с правления императора Циньцзун в XII в., который сам был большим художником и меценатом, высоко ценили этот дух, что мы и видим в произведениях Ма Юань и Ся Гуй, у Юй Цзянь и Лян Кай, чьи небольшие по размеру картины выражают великие идеи. Но потребовались художники эпохи Асикага, представляющие индийский тренд в японской мысли, освобожденной от конфуцианского формализма, чтобы воспринять идею дзэн во всей ее интенсивности и чистоте. Все они были священнослужителями дзэн или мирянами, которые жили почти как монахи. Артистические формы под таким влиянием обладали естественной склонностью к чистоте, торжественности и простоте.

Сильный, насыщенный рисунок и цветовая гамма, а также изящные линии, свойственные эпохам Фудзивара и Камакура, были теперь сведены к простой зарисовке тушью и нескольким смелым линиям, – точно так же элегантные халаты сменились на огромные жесткие брюки[76], – потому что новая идея требовала избавить искусство от заграничных элементов и придать выразительности вид простой и прямой, насколько это возможно. Рисунок тушью – это новшество, которое вошло в обиход в конце периода Камакура, и которое, что важно, вытесняет цвет.

Картина, которая сама есть целая Вселенная, должна подчиняться законам, которые управляют всем существующим. Композиция подобна сотворению Мира, она заключает в себе законы построения, которые дают ей жизнь. Так что великое произведение Сэссю или Сэссона – не просто изображение природы, это эссе о природе; для них нет ни высокого, ни низкого, как нет благородного и утонченного. Изображения богини Каннон или Шакья больше не будут важнее зарисовки простого цветка или побега бамбука. У каждого движения кисти есть свой момент жизни или смерти; все вместе помогает передать идею, которая является жизнью внутри жизни.

Два самых видных художника того периода, несомненно, и есть эти мастера, хотя дорогу им проложил Сюбун, известный своими пейзажами и сочными штрихами тушью.

Еще один художник – Ясоку, чья сила штриха и компактность композиции не имеют себе равных.

Сэссю обязан своим положением той прямоте и самообладанию, которые так типичны для разума дзэн. Обратившись лицом к его картинам, мы познаем чувство безопасности и спокойствия, которые не может подарить никакой другой художник.

С другой стороны, Сэссон обладает свободой, легкостью и игривостью, которые представляют другие характерные особенности идеала дзэн. Создается впечатление, что для него весь опыт является всего лишь времяпрепровождением, а его сильная душа могла бы в избытке получать удовольствие от мужественной натуры.

Множество других последовало по их следам – Ноами, Гаями, Соами, Сотан, Кэйсоки, Масанобу, Мотонобу, а также плеяда других имен стали знаменитыми в этот неповторимый период. Сёгуны Асикага были великими покровителями искусства, да и сама жизнь этой эпохи помогала развитию культуры и утонченности.

Но невозможно перейти от рассмотрения периода Асикага, оставив без внимания развитие музыки, потому что ничто не может более наглядно продемонстрировать духовность художественного порыва. Именно в период Асикага наша национальная музыка достигает своей зрелости.

До этого, за исключением древних народных песен, у нас была только та самая музыка бугаку, относящаяся к поздним Шести Династиям, которая, хоть и пришла из Индии и Китая, все равно очень близка к греческим образцам. И это естественно, так как все они, похоже, произросли от общего ствола ранней азиатской песни и мелодии. Музыку бугаку не забывали никогда. До сих пор мы можем услышать, как ее исполняют в Японии в старинных костюмах, со старыми па, благодаря тому, что ее сохранили наследственные касты. Сейчас она звучит, возможно, несколько механически и невыразительно, но музыканты бугаку все еще могут сыграть «Гимн Аполлону» на свой манер.

Верный нуждам военной эпохи, период Камакура вывел на свет бардов, которые пели эпические баллады о победах героев. На маскарадах эпохи Фудзивара получили драматическое развитие представления об Аде, сопровождаемых речитативом с очень простым аккомпанементом. Два этих элемента постепенно слились друг с другом и пропитались историческим духом, дав рождение следующему открытию периода Асикага – тем самым танцам Но, которые, скорее всего, из-за того что посвящались важным национальным темам, сражениям и другим событиям, навсегда останутся одной из главных опор в японской музыке и драме.

Сцена, на которой исполняются танцы Но, выполнена из крепкого некрашеного дерева, на заднике весьма условно изображена одинокая сосна, что подразумевает монотонность в представлении. Основных частей – три, небольшой хор сидит на сцене с одного боку. Главные исполнители, которых лучше бы называть рассказчиками, носят маски, что необходимо им для общей идеализации. Поэма посвящается исторической теме, всегда интерпретируемой через буддистские смыслы. Стандартом высокого уровня исполнения является умение рождать бесконечное поле намеков, натурализм – это единственное, что подвергается осуждению.