Любовь властелина - Альбер Коэн

Без десяти семь трое Дэмов расположились в салоне, важные и торжественные. Усевшись, мадам Дэм, благоухающая нафталином, с разрумянившимися от лавандового спирта щеками, тотчас объявила, что гость придет не раньше, чем через сорок минут, в семь тридцать, и этим надо воспользоваться, чтобы как следует отдохнуть, нужно полностью расслабиться в креслах, если можно, закрыв глаза. Но этот мудрый совет был вскоре забыт и начались нервные хождения туда-сюда с натянутой улыбкой.

Все только тем и занимались, что садились и вставали. Вставали, чтоб подвинуть стол, поправить бархатную драпировку, отодвинуть круглый столик, поставить бутылки с ликерами по росту, сделать драпировку, как было, потому что раньше было лучше, посмотреть, пятно это там или просто так тень падает, переставить пепельницу, положить на видное место коробки с сигарами и сигаретами, — так Адриан специализировался на художественном беспорядке, бесконечно совершенствуемом в соответствии с шикарными изданиями, выходящими ограниченным тиражом.

В свою очередь, мадам Дэм появлялась на сцене в семи репризах: дать «рекомендации служебному персоналу»; чтобы убедиться, что в вестибюле не пахнет раковым супом; чтоб припудрить носик; чтобы бросить последний взгляд на накрытый стол и на туалетную комнату; чтобы поправить бархотку; чтобы снять излишек пудры и пригладить брови; и наконец, чтобы выполнить последнюю предосторожность, сопровождаемую шумом спускаемой воды. Вернувшись оттуда, по обыкновению лаская на ходу свой зад, она посоветовала Ипполиту и Адриану последовать ее примеру, по очереди, конечно.

— Который час? — спросила она в третий раз.

— Семь тринадцать, — ответил Адриан.

— Больше семнадцати минут, — сказал месье Дэм, который продолжал про себя повторять правила из руководства по этикету.

«Не вытирать тарелку кусоськом хлеба — это понятно и легко. Беседу начинает высестояссий — это тоже понятно. Ну а если этот господин нисего не скажет, им сто, тозе нисего не говорить? Будет как — то странно выглядеть — все сидят и молсят, озыдая, когда тот месье заговорит. Ну, сто там ессе? Да, снасяла надо говорить об обеих знакомых. Но у него нет с этим господином никаких обеих знакомых. Ну и ладно, есть зе Диди. Будем говорить про Диди. Но он не особо знает, сто говорить, кроме того, сто осень любит Диди. Надо было остаться подольсе в Брюсселе, не торопиться в Зеневу на этот проклятый узын. Это все она, все ей неймется, хлебом не корми дай изобразить светскую львицу».

— Диди, а это точно, что твоя жена спустится, как только он придет?

— Да, Мамуля, я дал Марте соответствующие инструкции. Она поднимется и позовет ее, как только он будет здесь.

— Кстати о Марте, — сказала мадам Дэм. — Именно она откроет ему дверь, я ей так велела.

— А почему не метрдотель? Это было бы более шикарно.

— Метрдотеля он увидит, потому что метрдотель будет прислуживать за столом. Но я хочу, чтобы он видел еще и служанку, она будет выглядеть как горничная, в вышитом передничке и белом чепчике, я ей вчера купила. Раз уж здесь и служанка, и метрдотель, надо показать обоих. Я объяснила Марте, как следует открыть, как сказать добрый вечер, как забрать у него шляпу и как проводить его в гостиную, где мы все будем ждать. — (Маленький человечек застонал.) — Я еще купила ей белые нитяные перчатки, как у горничной мадам Вентрадур. Я велела ей их надеть сразу, а то она потом в последний момент забудет. Вы же знаете, у нее с головой не очень. В общем, если не возникнут непредвиденные обстоятельства, все должно быть в порядке.

— Послушай, Мамуля, у меня идея, — сказал Адриан и даже перестал шагать по комнате из угла в угол, засунув руки в карманы. — Ты понимаешь, меня беспокоит наш вестибюль, он выглядит каким-то голым. Нужно быстро повесить туда абстрактную картину из моей комнаты, это очень модный сейчас художник. Она будет отлично смотреться на месте этой невразумительной гравюры.

— Но, Диди, у нас совершенно нет времени!

— Ох, ну слушай, сейчас двадцать минут восьмого, тут дел же не на десять минут.

— А если он придет раньше времени?

— Важные шишки никогда не приходят раньше времени. Вперед!

— Во всяком случае, я не хочу, чтоб ты сам тащил эту картину, она слишком тяжелая, это работа для Марты.

В семь двадцать четыре, взгромоздившись на табуретку, поставленную на стул, Марта пыталась повесить на стену полотно, заполненное спиралями и кругами, а мадам Дэм поддерживала ее своими мощными дланями.

— Не упадите! — закричал месье Дэм.

— Что ты так орешь? — спросила мадам Дэм не оборачиваясь.

— Просу проссения, извините, — сказал месье Дэм, который не осмелился признаться, что он старается приобрести привычку к светской беседе.

В семь двадцать семь, когда картина была только что повешена, вдруг звякнул дверной колокольчик, мадам Дэм содрогнулась и толкнула Марту, которая полетела вниз, а в это время в глубине коридора затрещал телефон, гневно призывая абонента телефонной сети снять трубку. Месье Дэм поднял Марту, ее разбитый нос кровоточил, Адриан в спешке ринулся ставить на место стол и табуретку, дверной колокольчик нетерпеливо подпрыгивал, телефон надрывался, а в кухне метрдотель и повар в восторге хлопали себя по ляжкам.

— Вот видишь, он пришел раньше времени! — свистящим шепотом возмутилась мадам Дэм. — Вытрите нос, идиотка, кровь же идет, — прошипела она растерянной Марте, которая, не зная за что хвататься, трубно высморкалась в протянутый платок, и он тут же пропитался кровью. — Все, хватит, кровь больше не идет! Поменяйте передник, он же весь в крови! Другой передник! Улыбайтесь! Извинитесь за задержку, скажите, что случилась мелкая неприятность! Улыбайтесь, дура!

Трое Дэмов прошли в гостиную, закрыли дверь и, затаив дыхание, с бьющимся сердцем и натянутой улыбкой приготовились к изъявлениям почтения. Это все твоя идея с картиной в последний момент, злобно пробурчала мадам Дэм. Сказав это, она вновь натянула на лицо улыбку, кипя при этом от ярости. Дверь открылась, но это была всего лишь Марта в криво повязанном переднике, которая сказала, что принесли мороженое «плумпир». Мадам Дэм издала мощный вздох облегчения. Ну конечно же, пломбир, она совсем забыла.

— Что вы здесь встали как вкопанная, а? Живо идите помойте нос! И потом поправьте передник! Отдайте мой платок! Или нет, положите его в грязное, не в корзину, а в мешок с тонкими тканями! Быстро вон отсюда, и причешитесь! Ты помнишь, Адриан, я тебя удерживала от этой идеи с картиной в последний момент! Ну что ж, могло быть и хуже. Хорошо, что она не сломала ногу, нам только этого не хватало, чтобы она у нас покалечилась и нам бы пришлось оплачивать ей больницу! Сколько времени?

— Семь двадцать девять.

— Через минуту, — пискнул месье Дэм сдавленным голосом.

Мадам Дэм оглядела обоих мужчин. Испачкались ли они во время всей этой истории с Мартой? Нет, слава богу. Месье Дэм лелеял свои страхи. Он был уверен, что собьется, будучи представленным высокому гостю, когда надо будет сказать что он «ссястлив» познакомиться. К тому зе в этом руководстве по этикету была некоторая путаница относительно принцев крови и выдаюссихся лисьностей, сто вроде их надо сазать на место хозяина. Этот господин ведь выдаюссяяся лисьность, знасит, его не надо бы сазать справа от Антуанетты. И потом, эта застольная беседа. В руководстве утверздалось, сто за столом нельзя говорить о политике, мозно только о литературе. Это неплохо, конесно, но он нисего не понимал в литературе, и потом этот господин долзен интересоваться политикой по долгу слузбы. Знасит, если ресь зайдет о литературе, он будет молсять и поддакивать, вот. А потом Антуанетта разве сто-то понимает в литературе, по правде говоря? Но на это есть Диди и Ариадна.

Все трое стояли, не имея смелости присесть и прийти в нормальное состояние. Они ждали в тишине, натужно изображая приветливость. Наконец мадам Дэм спросила, который час.

— Тридцать девять минут, — ответил Адриан. — Как только он позвонит, — добавил он напряженно, едва слышным голосом, едва шевеля губами, — я досчитаю до пятнадцати, чтобы у Марты было время открыть и снять с него пальто. И потом я пойду и поздороваюсь с ним в коридоре, так более вежливо. А вы двое останетесь в гостиной.

— Ты прежде всего представишь его мне, у женщины есть приоритет, — чопорно сказала мадам Дэм, прямая как палка.

— А надо тебе его представлять? — прошептал месье Дэм, тоже весь в напряжении, шевеля одними губами. — Ты же знаес, сто это месье Солаль, потому сто мы его здем, целый месяц только о нем и говорим.

— Который час? — спросила мадам Дэм, не удостоив его ответом.

— Семь сорок три, — сказал Адриан.

— Сорок четыре, — сказал месье Дэм.

— Я ставил по сигналам на радио.

Он встал, прислушался. Вдали раздалось рычание автомобильного мотора, звук приблизился и стал даже сильней, чем шум ветра в кронах тополей. «Это он», — выдавил месье Дэм голосом как на приеме у зубного врача непосредственно перед удалением. Но автомобиль проехал мимо. Настороженно вслушиваясь в звуки с улицы, Дэмы придирчиво раскладывали их на мельчайшие составляющие и мужественно ждали.