Гоголь в Диканьке - Игорь Золотусский

Гоголь довольно часто бывал в доме у И. В. Капниста, чувствуя себя здесь запросто, читал хозяину свои сочинения и, не всегда получая одобрение, не обижался, наоборот, он ценил беспристрастность своего друга, потому что похвал он и так слышал много, а на критику в его адрес – во всяком случае, в присутствии автора – решались немногие.

И. В. Капнист был статский генерал, а Гоголь с детства недолюбливал генералов. Двоюродный брат матери Гоголя А. А. Трощинский был генерал-майор, когда он приезжал в Васильевку, все в доме вставало вверх дном. Чистились комнаты, мать и сестры принаряжались, батюшка нервничал, волнение передавалось и прислуге. Еще нет генерала, а все уже ждет генерала, бредит генералом. Даже бродячие псы, которых немало водилось в барской усадьбе, как-то поджимали хвосты и не лаяли так громко.

Наконец на дороге показывался верховой – он вез весть о скором прибытии генерала. Хозяева и дети высыпали на крыльцо, дворня становилась у ворот полукругом; карета генерала с лакеем на запятках въезжала в облаке пыли во двор, лакей соскакивал на землю, открывал золоченую дверцу, и из кареты высовывался до блеска начищенный сапог. Ожидание и страх разрешались возгласами, криками, поцелуями, слезами.

Эти сцены Гоголь хорошо запомнил. Позже он не раз встречался с генералами и всегда старался стушеваться, отойти в тень, казаться отсутствующим.

Они тоже не очень замечали его, но по мере того, как слава его росла, приходилось и им обращать внимание на знаменитого «Гогеля» (царь, например, так и не научился правильно произносить фамилию автора «Мертвых душ», так же – «Гогель» – произносили ее и многие его министры) и даже вступать с ним в разговоры, высказывая свою благосклонность к изящной словесности.

Но всякий раз, когда кто-нибудь из них пробовал перейти с Гоголем на короткую ногу, показывая этим, что разницы в чине не существует, тот без размышления прерывал такие попытки.

Однажды, находясь в гостях у И. В. Капниста, Гоголь был в хорошем расположении духа, веселил гостей, показывая им в живых картинах сцены из басен Крылова. Вдруг приехало «значительное лицо». Капнист, желая смягчить некое напряжение, возникшее из-за этого приезда, представляя Гоголя гостю, сказал: «Рекомендую вам моего доброго знакомого, хохла, как и я, Гоголя». Генерал изобразил на лице улыбку и учтиво выразился: «Мне не случалось, кажется, сталкиваться с вами». Гоголь тут же ответил: «Быть может, ваше превосходительство, это для меня большое счастие, потому что я человек больной и слабый, которому вредно всякое столкновение».

Генерал покрылся бледностью. Был это М. Н. Муравь ев, впоследствии знаменитый под именем Муравьева-вешателя.

Почти такой же случай произошел и на дому у К. А. Булгакова, сына московского почтдиректора А. Я. Булгакова, дружившего с Вяземским и Жуковским, но не брезговавшего, как и гоголевский Шпекин, вскрывать переписку своих друзей.

Сын его, владевший богатым художественным собранием, вел жизнь рассеянную и праздную. В его доме на Мясницкой бывали литераторы и живописцы, ценители искусств. Они рассматривали коллекции живописи и музыкальных инструментов. Таким рассматриванием и занимался в один из своих приездов к Булгакову Гоголь. Он подошел к висящей над диваном картине и долго вглядывался в нее, не замечая, что под картиной расположился на диване какой-то важный генерал. Чем долее стоял возле картины Гоголь, не обращая никакого внимания на генерала, тем сильнее тот злился. Но Гоголь, нимало не смущаясь, все смотрел и смотрел на картину. «Я заметил, – рассказывал Булгаков, – что Гоголь, не видя этого петуха, осеняет его своим длинным носом, и стал их представлять. «Мой дорогой, – сказал я генералу, – представляю тебе знаменитого Гоголя, писателя». Тогда надо было видеть, как флегматично Гоголь опустил свой длинный нос на моего бедного генерала, побагровевшего от такого неслыханного бесцеремонного обращения».

Хозяин Гоголя, у которого он теперь жил, тоже был генерал, но с ним отношения были иные. Гоголь был благодарен ему за приют, за возможность спокойно работать (Толстой не вмешивался в дела постояльца), гость и хозяин встречались лишь за обедом и ужином, каждый жил своей жизнью, и эту свободу их соседства ценил Гоголь.

Для работы он избрал себе ту комнату, которая выходила окнами во двор. В проеме между окнами выросла конторка, встал широкий стол, на котором он разложил нужные для писанья книги (в основном справочники, статистику, исторические и религиозные сочинения, словари), у противоположной стены полукругом уютно расположился диван, гостиный столик, кресла. Высокая кафельная печь тепло обогревала комнату. Во второй комнате за ширмами спряталась одинокая кровать. Тут, кроме кровати, ширм и иконы в углу, ничего не было.

Сюда к Гоголю приезжали его земляк профессор истории литературы и славянских наречий Московского университета О. М. Бодянский, Щепкин, И. С. Тургенев, бывали тут Шевырев, Хомяков, Погодин, молодые Аксаковы. Сергей Тимофеевич Аксаков болел глазами, почти не видел, состояние его здоровья требовало, чтоб он жил в деревне. В Абрамцеве под Москвой у Аксаковых был дом, там поселился старик Аксаков, сыновья и дочери его жили в Москве.

На Никитский однажды приехал навестить Гоголя его лицейский товарищ и соперник Нестор Васильевич Кукольник. Кукольник к тому времени дослужился до действительного статского советника, жил в Таганроге, занимался угольными подрядами.

Закончив лицей, они разъехались, потом встретились в Петербурге, Кукольник привез в столицу свои трагедии, высокий стиль которых еще в Нежине дал ему прозвище Возвышенный (говорят, автором этого прозвища был Гоголь), читал их своему однокашнику, пробовал пробиться с ними на сцену. Успех неожиданно улыбнулся ему. Возвышенность Кукольника пришлась ко двору. Его трагедия «Рука Всевышнего отечество спасла» была поставлена в театре, сам государь ездил смотреть ее. Речь в пьесе шла о событиях 1613 го да – о воцарении на русском престоле дома Романовых. Гоголя в «Библиотеке для чтения» называли Поль де Коком, Кукольника – «нашим Гёте».

Впоследствии Кукольник сдружился с композитором М. И. Глинкой, писал стихи, которые Глинка положил на музыку, издавал «Иллюстрированную газету», жил на широкую ногу. Творчество для него было скорей отдыхом, чем работой. И успех стал постепенно гаснуть, трагедии и повести Кукольника уже никто не читал, двор поостыл к автору «Руки Всевышнего», и Кукольник уехал в провинцию.

В то время когда два бывших однокашника встретились в Москве, им уже нечего было делить: Гоголь был Гоголем, Кукольник – Кукольником. Их уже тревожили воспоминания, а не будущее.