Чёрный хребет. Книга 3 - Алексей Дроздовский

– Продолжаем наши эксперименты, – говорю.

– Экскременты, – отвечает Хума моим голосом.

Не могу вспомнить, чтобы я когда-то произносил это слово.

На этот раз я выбираю камень поменьше – около тонны. Я волне неплохо умею определять вес камней. Когда-то в нашем цеху делали ремонт и строители навозили целую гору строительных материалов. Я лично развозил на рохле поддоны с сухими смесями и успел запомнить, что сорок мешков по двадцать пять килограмм равняются одной тонне и выглядят примерно как куб с длиной ребра чуть меньше метра.

Камень весом в тонну не смог оторваться от поверхности, лишь встал на бок в продольной оси и несколько раз обернулся. Но и здесь жемчужина истощилась за секунд пять.

– Кажется, тяжёлые предметы даются ей... тяжело.

Гляжу на камень, пытаюсь сдвинуть его собственными руками: качается, но передвигаться не хочет. Хорошо, что я начал с таких массивных предметов: меньше шанс, что я катапультирую их куда-нибудь.

– Теперь опять час ждать... – вздыхаю и ложусь обратно на траву.

Однако, лежать второй час подряд не получается. Встаю и иду в горы коротать время. У подножия хребта растёт всё: грибы, дикие фрукты, ягоды, съедобная трава. Всевозможная пища, которой Дарграг дополняет мясные блюда. У нас есть небольшие огороды, но растения там себя чувствую не очень хорошо, поэтому приходится собирать дары природы у подножия хребта.

Хожу на корточках, собираю красный уклонник и закидываю в рот. Ни за что не догадаетесь, почему эти ягоды так назвали.

– Паскуда, – произносит Хума, проползая мимо. – Мерзавец.

Порой мне кажется, что у летучей мыши синдром Туретта и она не может прожить одного дня, чтобы не обозвать кого-нибудь.

Взбирается мне на голову, после чего машет крыльями и пытается взлететь. На этот раз Хуме удаётся пролететь метров десять, преждем чем она утыкается в землю.

– Трубочист! – произносит она моим собственным, недовольным голосом.

– Не торопись, – говорю. – Всё получится со временем.

Когда жемчужина снова наполняется дымом, смотрю на камень весом килограмм пятьдесят. Кажется, это идеальный вес для проверки силы Дара Арншариза: он не улетит прочь в случайном направлении, и не истощит жемчужину за секунды.

– Поднимись, – приказываю.

Камень приходит в движение, перекатывается на другой бока, замирает. А затем очень неловко, будто сомневается в собственных силах, отрывается от земли.

– Молодец! – хвалю сам себя.

У меня получается! Я контролирую предмет, не касаясь его.

– А теперь замри!

Камень замирает на месте, но в следующую секунду устремляется к земле, скользит вниз по склону, после чего описывает в воздухе широкую дугу и мне приходится пригнуться, чтобы он не задел меня во время своих манёвров.

– Замри! – кричу.

Камень дрожит, крошится и вскоре разваливается на куски, устремляющиеся во все стороны, словно от взрыва. Небольшие кусочки стучат по моей одежде, уносятся в небо. Хума сидит в траве, боясь пошевелиться.

– Ах ты ж падла! – кричу.

– Падла! – поддерживает летучая мышь.

Кажется, только что она выучила новое слово. Совсем скоро она научится строить трёхэтажные конструкции и сможет заткнуть за пояс бывалого моряка в выражении негодования.

– Почему это так сложно?

Красная жемчужина вообще не требует каких-либо усилий. Она просто работает и о ней можно днями не вспоминать. Жёлтая повинуется малейшей команде, словно сама очень хочет, чтобы её использовали. Но эта, словно необъезженный скакун: брыкается, фыркает и норовит выбросить меня из седла.

Снова час ожидания, во время которого я брожу у подножия хребта и пинаю камни.

– Подчинись! – говорю поваленному дереву, наполовину изъеденному короедом. – Я приказываю тебе, трухлявая деревяшка! Я твой хозяин и повелитель!

Дерево поднимается в воздух, медленно вращаясь вокруг своей оси. Протягиваю обе руки вперёд, как если бы я ими удерживал ствол в воздухе. И это помогает! Дерево полностью замирает на одном месте.

По всей видимости, я могу передвигать любой предмет, но это не жемчужина не слушается меня, а я плохо ею управляю.

Протянутые вперёд руки – всего лишь помощь в концентрации.

– Слушай меня, – говорю.

Стоит мне опустить руки, как дерево выскальзывает из моего захвата и устремляется прочь, словно им выстрелили из гигантской рогатки. Дыма в жемчужине ещё немного осталось, поэтому я протягиваю руку к камню, размером с кулак.

– Поднимайся, – говорю.

Булыжник подчиняется моей воле и замирает в метре от земли. Делаю жест, будто хватаю его и тяну на себя. Он плывёт ко мне по воздуху и замирает над моей ладонью. У меня получается!

Второй рукой поднимаю ещё один камень и теперь целых два кружатся передо мной в медленном танце. Обращаются друг вокруг друга, словно это звёзды, захваченные гравитацией друг друга.

– Эй ты! – обращаюсь к третьему камню. – Иди сюда.

Нужный мне предмет взмывает в воздух и приближается к уже имеющимся двум. Чувствую себя жонглёром, которому не нужны руки для исполнения трюков. Булыжники парят между моими руками, а я стою с открытым ртом и не могу нарадоваться тем, как ловко у меня получается. Почти без усилий.

И тут, внезапно, чей-то взгляд касается моей шеи. Я его почти физически ощущаю, словно кто-то уткнул палец мне в тело и водит им вверх-вниз. Ехидный такой взгляд.

– Развлекаешься? – доносится голос сбоку.

Тут же поворачиваюсь и вижу её.

Аэлиция.

Сидит на одном из камней, подперев голову рукой и глядит со своей привычной усмешкой, словно что бы я ни делал, я обязательно делаю это неправильно. И она могла бы сделать лучше.

– Опять ты, – говорю.

– Ты такой забавный, когда злишься.

– Если судить по твоим словам, то я забавный в любой ситуации.

– Так и есть, – отвечает. – У разных людей – разные таланты. Кто-то хорошо танцует, кто-то поёт, а ты выглядишь смешно и очень мило, чем бы ты ни занимался.

– Ты пришла как раз вовремя, – говорю. – Я хотел задать тебе несколько вопросов.

Два камня из трёх падают вниз. В воздухе остаётся висеть лишь один.

Девушка смотрит на меня с таким видом, будто уже знает, о чём мы будем разговаривать. Сегодня на ней другой макияж, другое платье, другие туфли. Но она по-прежнему выглядит величественно и грациозно. По какой-то причине я не могу отделаться от мысли, что где-то далеко-далеко она – очень известная персона, за которой постоянно следят, которую почитают, надеются на встречу с ней