Бабуин мадам Блаватской - Питер Вашингтон

Глава 8

АРИМАН И ЛЮЦИФЕР

Теософский миф повествует о существах, называемых Повелителями Темного Лика, злых ангелах, роль которых заключается в том, чтобы сбивать людей с пути истинного. У ранних теософов они были неопределенными "темными силами", которые безуспешно сражаются с Великим Белым Братством Учителей. В работах теософа второго поколения, австрийского философа Рудольфа Штейнера (1861–1925) они получили более конкретное оформление. Согласно Штейнеру, главные враги человечества — Люцифер и Ариман, воплощения духа гордыни и духа материализма[146]. Ариман искушает людей тем, что заставляет отрицать духовное и предлагает доверять лишь разуму и чувствам, являясь, таким образом, своеобразным духом, отрицающим дух. Он покровительствует современным науке и технике, в частности, тем, кто заявляет, будто бы человек ничем не отличается от животных. Люцифер, "несущий свет", еще более тонко уводит людей с истинного пути, соблазняя их верой в свои исключительные духовные силы и побуждая их приниматься за такие дела, какие им не по плечу. Он покровительствует современным литературе, философии и искусству.

Для теософов не представляло труда обвинить своих противников в том, что те, какими бы благими намерениями они ни руководствовались, тем не менее способствуют Темным Силам. Со временем в этом обвинили и самого Штейнера, когда он отошел от теософии и основал свое общество. Он вовсе не походил на бунтовщика: невысокий, тихий, серьезный и аскетичный философ, трудолюбивый ученый, увлеченный немецким идеализмом. Несмотря на то что он некоторое время возглавлял Германский филиал Всемирного Теософского Общества и, несомненно, стал бы одним из ведущих теософов, Штейнер оставил Общество сразу, как только осознал, что оно мешает его собственным идеям. Он был не только духовным лидером, но также и художником, архитектором, политическим теоретиком и интеллектуалом, мечтавшим о построении нового мирового порядка, основанного на идеях, почерпнутых им из мира духовного.

Но на основании этой характеристики не следует думать, что он был полностью оторван от реальности. Штейнер был не только романтиком, украшавшим свой непритязательный костюм пышным артистическим галстуком, но и реалистом, создавшим своего рода империю, превзошедшую теософию по популярности и могуществу. Его высказывания заострили внимание на проблемах, существовавших внутри Общества. И хотя он написал множество работ, способных соперничать по своей фантастичности с тем, что писал Ледбитер, нельзя представить себе более резкого контраста между декадентской фривольностью круга Ледбитера — Уэджвуда и возвышенной философией Штейнера и его стремлением к серьезной работе.

Возможно, единственной чертой, связывающей Ледбитера со Штейнером (за исключением членства в Обществе, разумеется), было то, что их отцы работали на железной дороге[147]. Штейнер родился в семье станционного смотрителя в далеких от цивилизации горах Штирии и был воспитан на Австро-Венгерской границе, в деревне, где не очень приветливо относились к чужакам. Его родители — крестьяне из поместья Хорн к северу от Вены бежали от своего господина, графа фон Хойос Шпринценбурга, запретившего им жениться. Жили они бедно, и юному Рудольфу приходилось ходить в школу за несколько миль пешком, часто по глубокому снегу.

Одинокий, серьезный и задумчивый ребенок, Штейнер с ранних лет стал "провидцем" — общался с духами, обитавшими на близлежащих холмах. Позже он стал таким взрослым, о котором мечтал Вордсворт: никогда не теряющим ощущения присутствия другого мира, скрытого за повседневной реальностью и видимого духовным взором. Внутреннее око у многих закрывается во взрослом возрасте, но у некоторых остается на всю жизнь. Когда Штейнер понял, что принадлежит к этому меньшинству, он решил посвятить себя обучению других этой способности духовного ясновидения — хотя странно, что он стал не поэтом, подобно Вордсворду, а философом в духе Канта, проповедовавшего рационализм и отстраненный взгляд на объективную реальность.

Как мыслитель, Штейнер отличался медлительностью, тщательностью и педантичностью, и эти свойства только усилились от знакомства с немецкой академической традицией. Он обожал своего отца, который мечтал об успехе сына: желая сделать из него образованного техника, он настоял на том, чтобы Рудольф поступил в университет. Но через несколько лет карьера технического специалиста закончилась, не успев начаться, — юноша познакомился с классической немецкой литературой и философией. Книги он брал в библиотеке местного доктора — довольно эксцентричного человека, принимавшего проезжих пациентов на железнодорожной платформе.

Гете, Шиллер и Лессинг — столпы немецкой литературной традиции оказали на него влияние тем, что научили задумываться о высоких моральных идеалах и ценить внутренний духовный мир. Первый серьезный урок он получил приблизительно в возрасте пятнадцати лет, когда понял, что для большинства людей "духовный мир" является понятием отвлеченным, связанным исключительно с фантазией и воображением. Это открытие заставило его задуматься над сравнительной ценностью повседневных, доступных восприятию большинства знаний и своего собственного "провидческого" опыта, который был для него так же реален, как и обыденный мир. Неужели он все только воображал, размышлял он, или же все-таки есть что-то на самом деле? Если да, то какие выводы следует сделать из этого?

Задавая себе такие вопросы, Штейнер инстинктивно подошел к древнему философскому и религиозному противопоставлению видимости и сущности и нашел подобные вопросы в работах Канта. Пытаясь опровергнуть Хьюма, заявлявшего о неспособности человеческого ума обладать определенным знанием мира, Кант говорил, что это в принципе возможно; но при этом ему пришлось создать теорию двух миров: феноменального и ноуменального. Феноменальный мир — это мир кажущегося, который воздействует на наши органы чувств, заставляющие мозг сделать предположение о том, что это и есть настоящая реальность. Но за этим миром скрывается царство истинной реальности, или ноуменов, — того, что называется "вещью-в-себе" и никогда не может быть понято нашим разумом.

Эта формула предлагала Штейнеру решение его проблемы. Кант был прав, постулируя существование ноуменов, но неверно определял их как принципиально непознаваемые. Ибо Штейнер чувствовал, что его духовные видения на самом деле были отражением высшей реальности, и он отвергал мнение Канта о том, что нельзя познать "вещь-в-себе". Другие бы остановились на этом, но Штейнер, заразившись страстью Канта к доскональному исследованию природы познания, хотел получить объяснение, каким же образом можно воспринять эти видения, если обычные органы чувств тут не годятся. Ему нужна была философская теория, которая бы связала феноменальное и ноуменальное.

Ко времени поступления в университет он открыл некоторые предварительные, на его взгляд очень важные, ответы на эти вопросы. Во-первых, он пришел к заключению, что духовный мир реален, а не иллюзорен; во-вторых, что единственный способ узнать о нем и изучить его это наблюдать за ним, подобно тому как ученый наблюдает за материальным миром; в-третьих, что единственные пределы его восприятия заключены в способностях наших органов чувств; и в-четвертых, что должны существовать особые органы чувств, которые просто-напросто атрофированы у большинства людей. Согласно его представлениям, эти органы — нечто вроде духовного аппендикса. Отсюда логически следовало отрицание превосходства материализма, объясняющего любое знание как результат работы органов чувств.

Такие взгляды серьезно противоречили духу прагматического материализма, царившего в Техническом Университете Вены, где самым влиятельным идеологом считался австрийский дарвинист Эрнст Геккель[148].

Штейнер не мог принять материалистическую теорию эволюции, и это вполне объяснимо. Более необычно то, что он отрицал механические теории тепла и света в физике, поскольку ни одна из этих теорий не принимала во внимание духовные факторы. Позиция довольно экстремистская, поскольку большинство христиан вполне согласны с существованием подобных теорий, полагая что Бог мог создать, какие Ему угодно законы физики. Но противопоставление духа и материи порождало такие проблемы, которые Штейнер мог разрешить, только признав главенство духа и его приоритет перед материальным миром. Точно так же он отрицал эпистемологические теории: в царстве духа знание и опыт суть одно и то же.

В своей борьбе против материализма он мог призвать на помощь Гете не как поэта и драматурга, а как ученого и философа. Его знакомство с трудами Гете разрешало проблемы, поставленные Дарвином и Геккелем[149]. Теория света Гете (антиньютонова и потому обычно отрицаемая учеными) предлагала считать свет посредникам между чувственным и сверхчувственным, а теория растительных метаморфоз предполагала, что низшие формы эволюционируют в высшие посредством духовной или сверхчувственной силы. Кроме того, Гете были свойственны дух универсализма и чувство целостности всего мироздания. Он желал найти точку опоры, которая объединила бы разделенные феноменальный и ноуменальный миры Канта и отсюда его идея духовных метамофоз — некое подобие теории эволюции Ламарка, в которой признается существование творческой силы Вселенной и говорится, что различные виды это иллюзия, воспринимаемая нами вместо беспрерывно изменяющегося потока из-за кратковременности человеческой жизни.