Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя - Юрий Штридтер

Это различие в общей концепции обусловливает и изменение стиля. Так как версия «Жизни» представляла собой рассказ от первого лица мошенника и плута, исконно плоть от плоти народной, то применение оборотов из языка мошенников и элементов народного языка, склонность к исконно народной шуточной речи и стихотворной форме народной поэзии представились языковым оформлением, соответствующим самому рассказчику. Но при безличном рассказе отстранившегося корреспондента эта предпосылка отсутствует. Действительно, с формой от первого лица Комаров отказывается и от стилистического своеобразия версии «Жизни». Уже в предисловии он находит недостаток своего рукописного оригинала в том, что написал его в стиле, подобном тому, «как обыкновенно подлые люди рассказывают сказки», а также в примечаниях он критически высказывается против способа говорить и писать, свойственного «подлым людям». И как нельзя более строго придерживаясь с тематической точки зрения рукописных оригиналов, он в то же время систематически прилагает усилия по «полировке» языка и «приданию литературности» стилю. Стихи и рифмы, игры слов и неясные метафоры ликвидируются (как в цитированном фрагменте о первых, мелких кражах у Филатьева), или их просто оставляют без внимания[612]. Описания, подобные формулам, и обороты из языка мошенников остаются почти только ещё в прямой речи Каина и его сообщников, где они не проявляются более стилистическими странностями рассказчика, а предстают особенностями языка мошенников. В этом качестве рассказчик недвусмысленно характеризует и комментирует их. Так, например, шифрованное послание Камчатки заключённому Каину воспроизведено таким же образом, как и в рассказе от первого лица («Триока калач ела» и т. д.). Но в то время как в версии «Жизни» лишь было присоединено: «т. е. тут ключи в калаче для отпирания цепи», теперь говорится: «Сие значило на мошенническом диалекте: ключи в калаче для отпирания замка»[613]. И в особой сноске разъясняется:

Многим, думаю я, покажутся сии слова за пустую подлую выдумку; но кто имел дело с лошадиными барышниками, тот довольно знает, что они во время купки и продажи лошадей между собой употребляют такие слова, которых другие никак уразуметь не могут… [следует перечисление таких слов и их значений, вслед за чем говорится: ] Подобно сему и у мошенников есть многие выдуманные ими слова, которых, кроме их, никто не разумет[614].

Сохранена и приветственная речь мошенников в притоне под мостом, но рифмы сильно сокращены и всё отглажено настолько, что это становится легко понятным[615].

Подобно тому, как Комаров отклоняет исконно народный стиль своего оригинала, являющийся стилем «подлых людей», он в значительной степени отвергает и стилизацию Каина в образ исконно народного плута и, наоборот, пытается сделать из Каина крупного разбойника на манер Картуша. В то время как Каин теряет свою функцию рассказчика от первого лица, он тем сильнее становится движущей силой и активным центром, чем в рассказе от первого лица. Почти везде, где в рассказе от первого лица применена нейтральная форма множественного числа, теперь говорится: «Каин послал…»[616], «Каин приказал…»[617], «По Каинову наставлению…»[618] и тому подобное. Мошенник рядом с другими и плут в стиле сборников шванков или плутовских романов становится главарем разбойников и «героем романа», которого Комаров прямо называет «предводителем» банды[619] и «героем»[620].

Так как подлинному герою романа приличествуют также любовь и любовная тоска, Комаров показывает сватовство Каина и с этой точки зрения. В рассказе от первого лица (исторически существовавший) о шантаже женщины рассказывается в форме грубого шванка, который рассказчик объединил в пословице о том, что сколоченная посуда два века живет[621]. Но у Комарова отсюда возникает сентиментальная и моральная история о преследуемом и, несмотря на слезы и бессилие, стойком безвинном человеке. И сам Каин хотя и предстает при этом грешником, склонным к насилию, но в то же время он и страстный любовник: он «сгорает любовною страстью», «клянётся разными клятвами», согласие преследуемого им предмета страсти вызывает у него «несказанную радость», в то время как предшествующий отказ «поражает героя пуще громового удара»[622].

Не первый раз приходится подчёркивать, что Комаров здесь в своей концепции и изобразительных средствах более не следует образцу плутовского рассказа, напоминающего шванк, а идёт за сентиментальным романом. Этому литературному образу соответствуют также усилия автора, направленные на мотивировку поступков, да и всего поведения своего «героя». Данная черта полностью отсутствовала в рассказе от первого лица, будь то как в моральном, так и в «психологическом» отношении. Уже начало рассказа ясно показывает различие. Здесь рассказ в форме от первого лица предлагал один из немногих подходов к своего рода «мотивировке». Крепостной бежал потому, что получал только побои. Комаров решительно расширяет этот мотив. Каин, говорится теперь, знал, что «вольность всего на свете лучше» и под «игом» крепостничества он тосковал по ней[623]. Он уже сызмальства отличался «остротою разума, проворством, смелостью и скорою догадкою», и «к сим натуральным дарованиям недоставало только ему во время его малолетства доброго воспитания, через которое б он натуральный свой разум научился употреблять не на злые, а на добрые дела»[624]. Это место характерно во многих отношениях. Бывший крепостной Комаров полемизирует здесь (и не только здесь), основываясь на собственном опыте, против крепостничества[625]. Но при всем личном сочувствии и убежденности также и здесь прослеживается опора на популярный тогда в России переводной роман. Оценка «воспитания» как решающего фактора, определяющего всю будущую жизнь и ссылка на «естественную одаренность» и «естественный разум» выдают влияние тех «педагогических» и «философских» романов, переводы которых как раз на исходе XVIII столетия были очень распространены в России, и в результате идейное богатство французского Просвещения распространилось и среди простых русских читателей[626].

Комаров был ревностным приверженцем этих идей и высказывал их здесь уже в начале своего повествования[627]. В то же время он мог таким образом мотивировать поведение Каина и придать ему моральный смысл, не отказываясь от «героизации» своего персонажа. Каин появляется у него с самого начала как необычайно одаренная личность, а что он, несмотря на это, становится преступником, можно истолковать как моральный пример того, сколь велико значение «хорошего воспитания».

И второй решительный шаг Каина, его поступление на службу в полицию, в рассказе от первого лица не обоснованный, а просто сообщенный, у Комарова мотивирован, окрашен в моральные тона и даже ещё уснащен указанием на исторические параллели. Теперь говорится:

… едучи дорогою пришёл Каин в раскаяние, размышляя сам с собой, что ему по сие время счастье во всех воровских делах много способствовало, но может статься когда ни есть оставя его предстать достойному жребию; [ибо нет на свете ничего непоколебимого и твердого, нет постоянного, а только одне превратности и суеты его составляют]; притом же приходило ему на мысль и то, что многие славные разбойники, как то Стенька Разин, Сенной и Андрюшка и другие, сколько не имели успехов в воровских делах, но, наконец, прекратили жизню свою по достоинству дел своих позорною смертью и так до сих пор рассудил он воровской свой промысел оставить[628].

Корреспондент Комаров рассказал нам о мнимой духовной жизни Каина больше, чем рассказчик от первого лица Каин в версии «Жизни». При этом в цитированном примере размышления ещё приписываются по меньшей мере самому Каину, и автор просит слова только в скобках. Но часто автор и сам берет слово и многоречиво размышляет о «фортуне», любви, воспитании и многом другом[629]. Эти размышления отстранившегося автора о делах своего «героя» подчёркивают также ориентацию на прототип романа. Но таким прототипом является не типичный плутовской роман с его центральным персонажем и рассказом в форме от первого лица, а окрашенный в документальные тона роман о разбойнике. Он рассказывает о приключениях смелого и удачливого разбойника, в то же время комментируя эти деяния как моральный пример.

В этом обработка истории Каина, сделанная Комаровым, гораздо ближе «Картушу», переведённому на русский, чем версия «Жизни». Литературная целеустановка та же. Преступник, вошедший в историю, должен быть изображен как знаменитый атаман разбойников, а его дела должны точно так же удовлетворить потребность читателей в сенсации, как и их радость от удавшегося плутовства и интерес к историческим или местным деталям. И в то же время история жизни разбойника должна дать моральный пример тому, что одаренные люди, не воспитанные ради добродетели и обращающиеся ко злу, должны прийти к гибели. Этой общей целеустановке соответствует также общность избранной формы целого. Жизненный путь складывается, как и прежде, из остроумных приключений. О них, однако, больше не рассказывает сам вор, прибегая к шуткам с использованием исконно народной речи. О происшедшем сообщает отстранившийся автор, добавляя к рассказу моральные комментарии. Но Комаров перенимает из французской биографии разбойника только общую концепцию, и как раз прямое указание на «Картуша» (в предисловии) разъясняет, что «Каин» Комарова – не является несамостоятельным подражанием. Он представляет собой своеобразный русский контраст «Картушу». Поэтому оба жизнеописания можно впоследствии также без сомнения связать и совместно издать.