Плутовской роман в России. К истории русского романа до Гоголя - Юрий Штридтер

Он сам перечисляет в предисловии источники, на которые при этом опирался, учитывая детали. Уже в 1755 г. он сам увидел Каина в «Сыскном приказе» и услышал его рассказы о своих авантюрах. Но, когда в 1773 г. Комаров принял решение описать эти авантюры, он по прошествии восемнадцати лет забыл слишком многое. Тут-то ему в руки и попал в 1774 г. «маленький список» приключений. Правда, она очень несовершенна и написана в таком стиле, «как люди низкого звания обыкновенно рассказывают сказки», но создается впечатление, что её оригинал был написан самим Каином или человеком, которому он прямо поручил это[599]. Кроме того, он говорил ещё со многими людьми, которые точно знали Каина и его дела. К сожалению, он не мог использовать документы московской полиции, иначе его рассказ стал бы ещё подробнее и глубже. Тем не менее, степень истинности этого повествования несравненно больше, чем в других обычных историях.

Если в предисловии Комаров упоминает только «маленький список», то затем, в своих примечаниях к тексту, он прямо говорит о нескольких копиях, которые, похоже, были ему представлены, и сравнивает друг с другом их отличия. В объявлении газеты «Московские Ведомости» от 2 марта 1779 г., в котором автор рекомендует такого рода обработку, он упоминает также, что ранее уже два раза были напечатаны жизнеописания Ваньки Каина, менее подробные и надежные, чем его[600]. Следовательно, тогда он знал и обе напечатанные редакции («краткую» 1775 и «Жизнь» 1777 гг.). Так как он датирует запись собственной редакции 1775 г., публикация же последовала только в 1779 г., то нельзя решить однозначно, насколько он мог воспользоваться обеими напечатанными версиями или одной из них. Также остается открытым вопрос о том, был ли упоминавшийся им в предисловии «маленький список» рукописной версией «краткой» редакции или самостоятельной обработкой. Предположение Комарова, что речь идёт, вероятно, о сообщении самого Каина, допускает также гипотезу, согласно которой имелась краткая версия в форме от первого лица. Из простого сравнения текстов здесь нельзя сделать однозначных выводов; с одной стороны, потому, что ни этот «маленький список», ни издание 1775 г. не сохранились, с другой потому, что все редакции по своему содержанию подобны настолько, что можно было бы прийти к косвенному заключению на сей счёт. Несомненно лишь, что Комаров опирался на различные письменные оригиналы, недвусмысленно ссылался также на них, и что он ещё мог дополнительно почерпнуть информацию из устных высказываний и собственных описаний Каина.

Следовательно, хотя Комаров располагает широким и многообразным материалом, он в чисто содержательном отношении мало отклоняется от рассказа от первого лица. Число авантюр и даже их последовательность остаются по существу неизменными[601]. Причина того, что рассказ всё же существенно увеличился в объёме (теперь вместо 80 страниц формата 12° в издании 1777 г. 104 страницы текста и 6 страниц предисловия формата 8°), не в описании новых событий, а в более подробном объяснении имеющихся. Эту тенденцию можно увидеть с первых же предложений. Так, например, в уже цитированном начальном разделе рассказа от первого лица говорилось о первых, небольших кражах Каина у Филатьева:

… а хотя прежде онаго на одну только соль и промышлял,а где увижу мед, то пальчиком лизал,и оное делал для предков, чтоб не забывал[602].

У Комарова вместо этого сказано:

… нередко делал, как в доме своего господина так и у ближних соседей небольшия покражи, т. е. прибирал просто лежащия оловяныя блюда, тарелки, медную посуду и прочия, не очень дорогия вещи; притом же не ленился он, вставая поутру гораздо ранее других, относить в Охотный ряд разную живность, а именно гусей, уток и разнаго роду кур, которых крал он иногда у соседей, а иногда у своего господина и у его домашних, и часто напиваясь пьяной не ночевал дома, и производил ссоры и драки…[603]

Скупой намек, характерный для стиля рассказа от первого лица, в рифмованных формулах заменяется подробным, детальным описанием. Временами такие дополнения уплотняются, превращаясь в настоящие маленькие сцены. Так, например, рассказчик от первого лица не сообщает, откуда он знал Камчатку. Сказано просто, что снаружи друг ждал бежавшего. Но Комаров уже до побега Каина уделяет некоторое внимание Камчатке и придумывает сцену, как эти двое в кабаке обсуждают планы побега[604]. В обоих названных случаях Комаров ставит своей задачей не только истолковать связи действия, но и изобразить среду во всех деталях. В соответствии с этим он детализирует все места, где речь идёт об обычаях, праздниках и др., превращая их в небольшие жанровые зарисовки и уделяет особое внимание историческим деталям, например, образу сектанта Андрюшки. В рассказе от первого лица он упомянут лишь коротко, но Комаров подробно сообщает о нём, не упуская при этом возможности резкой полемики против сектантов[605]. И подобные дополнения встречаются в большом количестве.

Ещё поразительнее и характернее, чем детализация в самом тексте, комментарии, которые Комаров в форме сносок прилагает к своему тексту. В них он указывает на использованные им различные рукописи, сравнивает расхождения между ними и формулирует критическую позицию по ним. Например, он замечает об имени придворного доктора:

Имя сего Доктора в одном списке написано Елвах, в другом Ялвих, но я думаю, что оба оные наименования несправедливы, ибо у нас обыкновенно подлые люди, как пишут, так и выговаривают иностранные имена несправедливо[606].

Временами критическое сравнение превращается в подробный комментарий, также углубляющийся в исторические или «этнографические» детали. Так, например, в связи с другим именем сказано:

Справедливо ль сие имя или прозвание, то я также как Докторского или портного, утверждать не могу; а что один неизвестный сочинитель кратской Каиновой повести называет сего Грека монахом, то весьма несправедливо, потому что как сам Каин его монахом не называл, так и во всех умеющихся у меня списках, полученных из разных рук ни в одном оный монахом не именуется, но и просто Греком; да и взятые Каином пистолеты свидетельствуют, что был не монах, ибо чернецу ни малой нет нужды и пристойности держать у себя огненное оружие, притом же и платье монашеское Каину брать не великая бы была прибыль. Видно, что сему автору неизвестно, что в Греческом монастыре многие кельи нанимают и живут в них Греческие купцы, почему и сей обкраденный Каином Грек был, действительно, купец, а не монах, в чём, думаю я, всякий здраво рассуждающий со мною согласится[607].

Подобные исторические комментарии прибавляются также без ссылки на рукописи, идёт ли речь об отдельных исторических личностях, названных в тексте, об определённых обозначениях или понятиях. Это происходит особенно со словами или оборотами, относительно которых можно не без затруднений предположить, что они известны. Поэтому, например, большое примечание посвящено выкрику «Слово и дело», его значению, злоупотреблениям им и т. д.[608]. Или разъясняется, что «Китай» – центральная часть Москвы, причём даже перечислены отдельные «дворы» и «рынки», находящиеся в этом квартале[609]. Прокомментированы даже такие термины, как «гости», т. е. крупные купцы[610]. И это только небольшая подборка из значительного числа подобных примечаний.

Следовательно, склонность к обстоятельности связывается у Комарова со стремлением к документальной надежности и исторической жанровой детали. Автор намекает на обе тенденции уже в названии и в упоминавшемся объявлении в «Московских Ведомостях». Ибо здесь Комаров недвусмысленно отмечает, что, хотя история Каина и была напечатана уже два раза, но «без всякой обстоятельности», в то время как его описание – «подробное и правдивое», с «вынесенными на поле доказательными примечаниями»[611].

В действительности эта тенденция не была полностью чужда и версии «Жизни». Многочисленные разъяснения, добавленные в скобках, равным образом имеют характер комментария. Наличествует также и притязание на истину, так как все повествование недвусмысленно выдавалось за жизнеописание Каина, сочиненное им самим. Но у Комарова и то, и другое усиливается и в то же время претерпевает принципиальное изменение. Достоверность рассказанного выводится теперь не из формы первого лица (т. е. вымышленного авторства самого центрального персонажа), но как раз наоборот, из критической отстраненности безличного корреспондента, проверяющего отдельные высказывания предания на их историческую обоснованность. И комментарии не являются более простыми расшифровками собственного языка формул, будучи примечаниями к историческим и местным деталям или критическим рассмотрением источников.

Это различие в общей концепции обусловливает и изменение стиля. Так как версия «Жизни» представляла собой рассказ от первого лица мошенника и плута, исконно плоть от плоти народной, то применение оборотов из языка мошенников и элементов народного языка, склонность к исконно народной шуточной речи и стихотворной форме народной поэзии представились языковым оформлением, соответствующим самому рассказчику. Но при безличном рассказе отстранившегося корреспондента эта предпосылка отсутствует. Действительно, с формой от первого лица Комаров отказывается и от стилистического своеобразия версии «Жизни». Уже в предисловии он находит недостаток своего рукописного оригинала в том, что написал его в стиле, подобном тому, «как обыкновенно подлые люди рассказывают сказки», а также в примечаниях он критически высказывается против способа говорить и писать, свойственного «подлым людям». И как нельзя более строго придерживаясь с тематической точки зрения рукописных оригиналов, он в то же время систематически прилагает усилия по «полировке» языка и «приданию литературности» стилю. Стихи и рифмы, игры слов и неясные метафоры ликвидируются (как в цитированном фрагменте о первых, мелких кражах у Филатьева), или их просто оставляют без внимания[612]. Описания, подобные формулам, и обороты из языка мошенников остаются почти только ещё в прямой речи Каина и его сообщников, где они не проявляются более стилистическими странностями рассказчика, а предстают особенностями языка мошенников. В этом качестве рассказчик недвусмысленно характеризует и комментирует их. Так, например, шифрованное послание Камчатки заключённому Каину воспроизведено таким же образом, как и в рассказе от первого лица («Триока калач ела» и т. д.). Но в то время как в версии «Жизни» лишь было присоединено: «т. е. тут ключи в калаче для отпирания цепи», теперь говорится: «Сие значило на мошенническом диалекте: ключи в калаче для отпирания замка»[613]. И в особой сноске разъясняется: