Тайны старой аптеки (СИ) - Торин Владимир

Разумеется, Джеймс ответил, что поможет, и, бросив тоскливый взгляд на консервы, отправился за миссис Лемони, которая снова попросила называть ее Хелен, на кухню.

Располагалась кухня на под-этаже — на нее вела крошечная дверка на лестнице. До полноценного антресольного этажа кухня не дотягивала — по сути, это была тесная каморка, почти все место в которой занимали чугунная печь, столик, стул и стопки казанков. На стенах висели полки, заставленные баночками с приправами и кулинарными книгами, из-под потолка свисали коренья, связки грибов и пучки сухих трав.

Хелен сообщила, что сегодня на обед будет суп из ворон, и принялась ощипывать их, а Джеймса попросила заняться овощами.

Джеймс глядел на то, как вороны избавляются от «одежки», и, не сдерживаясь, морщился. В то время как кухня наполнялась черными перьями, Хелен рассказывала о своей жизни…

Ее история была такой трагичной, что Джеймс мгновенно забыл о воронах и на время о голоде.

— Мой отец, Уиллард Клопп, — говорила Хелен, — был строгим, но, в общем-то, неплохим человеком, он продавал лучшие запонки в этой части города и очень любил свое дело. А еще он любил меня. Пока я не заболела. С этого момента отец начал меня ненавидеть. У меня очень редкая болезнь, с ужасными проявлениями, и никто не знал, как ее лечить. Я не помню, что было, когда случился первый приступ, но мама мне все рассказала: отец так испугался, что попытался застрелить меня из дедушкиного револьвера — спасло меня лишь то, что револьвер был старым и ржавым — барабан попросту застрял.

Джеймс молчал, не зная, что на это сказать, а Хелен продолжала:

— Мама тоже испугалась, но она надеялась, что мое состояние можно изменить, думала, что нужно только отыскать правильное лечение. Она приводила докторов, которых находила где-то у канала или даже в Фли. Привлекать кого-то из Больницы Странных Болезней мама не хотела, полагая, что они заберут меня, запрут в какой-то палате и начнут ставить на мне опыты. Что ж, меня и так заперли. В моей комнате. Я проводила там все время, и меня не выпускали даже когда приступы проходили, но этого отцу показалось мало — он приковал меня цепью к трубе, запретил маме заходить ко мне. Отец не смог вынести того, что со мной случилось, он топил свое отчаяние в угольном эле, а потом возвращался и избивал меня своим пресс-папье из кабинета.

— Пресс-папье?! — воскликнул Джеймс.

— Да, он брал его и заходил ко мне. Я забивалась в угол, но никуда не могла спрятаться от его злобы и жестокости. Я молила его остановиться, но он прекращал меня бить только тогда, когда уставал. Мама не могла ему помешать, она пыталась не пускать его ко мне, кричала: «Это же твоя дочь! Что ты делаешь, Уиллард?!», но он отталкивал ее в сторону, отвечал, что у него больше нет дочери, что его дочь мертва, и заходил…

Хелен говорила, и в ее глазах стояли слезы. Ей было больно и страшно возвращаться в прошлое — Джеймс это видел, и теперь понимал, почему она его прогнала на чердаке. А еще он вспомнил слова любителя коврижек Тедди Тромпера о том, что мистер Клопп делал со своей дочерью. Еще один предмет из «списка нелюбимых предметов мадам Клопп» обрел смысл. Старуха не хотела вспоминать запонки, потому что они ассоциировались у нее с мужем, а пресс-папье — потому, что именно им ее муж избивал ее дочь, и она никак не могла ему помешать.

— Я знаю, что лавка «Запонки Клоппа» давно закрыта, — сказал Джеймс. — Что случилось с вашим отцом? В итоге он смирился с вашей болезнью?

Хелен покачала головой.

— Нет, он так и не смирился. Отец стыдился меня, и на все вопросы соседей и посетителей лавки отвечал, что мне «нездоровится». С одной стороны, это было правдой. А потом он пропал. Я все ждала, что он снова зайдет в мою комнату с пресс-папье, но он не появлялся. Вместо него пришла мама. Она отцепила меня от трубы и сказала, что отец собрал свой чемодан и сбежал. Мама заявила, что и слышать об этом негодяе ничего не хочет, и навсегда закрыла лавку. Она не призналась, что произошло с отцом, почему он вдруг решил оставить семейное дело и нас, но я догадываюсь: мама пригрозила ему, что, если он еще раз посмеет ко мне прикоснуться, она позовет констебля и все ему расскажет. И тогда все узнают о его позоре. Я не знаю, где он и что с ним, но, говорят, его видели в Фли. С момента, как он исчез, жизнь стала не такой отвратительной. Меня по-прежнему мучили приступы болезни, но все проходило, и я снова оживала.

— Позволите странный вопрос, Хелен? — задумчиво проговорил Джеймс и, когда та кивнула, спросил: — Ваш отец носил парик?

Хелен удивленно на него посмотрела.

— И правда странный вопрос. Но да, отец носил парик. Больше, чем меня, он стыдился своей плеши и всячески ее скрывал. Он даже из комнаты не выходил без парика.

Джеймс покивал. Последний предмет ненависти мадам Клопп, парик, тоже был связан с ее мужем, Уиллардом. И все же в этом всем ощущалось что-то странное… Слишком уж исчезновение отца Хелен напоминало исчезновение отца Лемюэля — тот так же внезапно собрал чемодан и якобы отправился в Гамлин, чтобы открыть там семейную аптеку.

Надеясь, что Хелен проговорится и прольет свет на это подозрительное совпадение, Джеймс осторожно начал:

— Я понимаю, почему ваш отец испугался. Если бы констебль Тромпер узнал, как он с вами обращается…

— Что?! — Хелен вскинула на него испуганный взгляд. — Констебль Тромпер? Что вы о нем знаете?

Джеймс пожал плечами.

— Я познакомился с ним, когда пришел в аптеку. Мне мистер Тромпер показался хмурым, грубоватым и фамильярным. Впрочем, таким же, как и прочие констебли. А еще я свел знакомство с его братом. Тедди Тромпер довольно разговорчивый. За коврижки готов рассказать все на свете.

— Что он вам рассказал?

— Ну… эм-м… — Джеймс смутился. — Что его брат в вас влюблен.

— Терренс Тромпер — ужасный человек, и брат его не лучше, — резко ответила Хелен. — Уж поверьте, Джеймс, я знаю этих двоих с детства. Братья Тромперы жили в соседнем доме, постоянно устраивали кавардак, били уличные фонари, откручивали вентили на гидрантах и срывали афиши с тумбы, а потом обвиняли в этом местных нищих и разных приезжих. Когда мы были детьми, Терренс вечно задирал меня, обзывал «клопом», а однажды они с братом схватили меня и засунули в подвал мистера Бумза, мол, клопам, там самое место.

— Это возмутительно!

— Еще бы. Но Тромперу все сходило с рук, ведь его папаша был констеблем. А потом он и сам стал констеблем и начал вести себя так, будто он хозяин на нашей улице: придумал множество абсурдных правил, за нарушение которых грозился отправить «провинившегося» в «собачник». Как-то они с братом целую неделю держали несчастного старика мистера Тёрколла на цепи у своей тумбы только за то, что тот надел пальто навыворот. Когда мы выросли, отношение Терренса Тромпера ко мне изменилось. В какой-то момент констебль начал проявлять недвусмысленные знаки внимания, но лучше бы он снова запер меня в подвале! Этот человек мне отвратителен: он безжалостный, жестокий и злой. Однажды Тромпер избил до полусмерти какого-то бродягу, который забрел сюда с канала. Никогда этого не забуду! Бедолага лежал на тротуаре, окровавленный, а констебль продолжал его избивать дубинкой и орать, что, мол, на его улице не место бродягам. Если бы я его не остановила, он бы точно убил этого несчастного мистера. Знаете, Джеймс, в тот момент Тромпер напомнил мне…

— Вашего отца?

Хелен кивнула.

— Я не хотела иметь с Тромпером ничего общего и многократно говорила ему, что его знаки внимания — очень навязчивы и переходят границы приличий, но ему было все равно. Он не оставлял попыток добиться меня. Констебль слал бесконечные записки, следовал за мной куда бы я ни пошла, приставил брата шпионить, а еще постоянно напрашивался на чаепития. Много лет я жила в страхе, Джеймс. Я боялась выйти из дома, ведь на улице меня подстерегал Тромпер. А потом я заболела, и все стало совсем плохо.

— Я вам очень сочувствую, Хелен.