Одного поля ягодки (сборник) - Светлана Алешина

Он повесил трубку и облегченно вздохнул.

— Ну, так чего ты хотела?

Ответа не было.

Он обернулся.

Галина ушла.

— Галя! — позвал он ее. Он не слышал, как хлопнула дверь!

Выйдя в коридор, он обнаружил, что дверь не заперта. А самой Галины нет. Она ушла, не закрыв дверь.

— Чертова кукла, — пробурчал Иван Александрович, закрывая дверь. — Если бы это я ушел и не запер дверь, представляю, какая истерика меня бы ожидала!

Он вдруг вспомнил свой давешний разговор и почувствовал неприятный холодок в груди.

— Черт, зря я сорвался! — пробормотал он. — Как бы это не вышло мне боком!

— Так что там с Лео?

— Он сейчас приедет и сам все расскажет, — снова начала запираться наша «мамзелька».

Ее глаза при этом были чисты и невинны как у ребенка. «Ничего я не знаю, — говорил этот взгляд, — что вы, в самом деле, беспокоите мою безмятежную душу?»

— Этель! — не выдержала я. — Тебе в сотый раз объяснить, что происходит? Мы так и будем ходить по кругу или…

— Хорошо, хорошо, — испугалась моего сверкающего гневом взора Этель. — Лео… Он очень хороший.

— Это мы уже слышали, — кивнула я. — Еще что-нибудь о нашем замечательном Лео Шехтере мы узнаем?

— Он работает у папы переводчиком. Поэтому они и приезжали втроем. Элен почти совсем не знает французский! Английский она неплохо знает, а французский очень плохо. Только он в этом деле совершенно ни при чем!

— И почему ты так в этом уверена? — спросила я.

— Потому что он меня любит, — очень тихо произнесла Этель. — Он никогда бы не смог причинить мне вред. И потом, он мне звонил. Предупреждал меня, что мне не следует сюда приезжать, потому что мне угрожает опасность.

— Значит, про опасность он знал?

— Но ведь и папа про это тоже знал! — возмутилась Этель. — Почему же вы тогда не подозреваете его?

— Он же не идиот, — передернула я плечами. — Сначала украсть собственную дочь, а потом потребовать выкуп у самого себя.

— А вы уверены, что кто-нибудь вообще собирался требовать выкуп? — вдруг сказал Пенс. — Может быть, это все история для болванов, а на самом деле все намного проще. Предположим, некто думает, что Этель знает чересчур много, и хочет от нее избавиться. Вот и сляпали эту фальшивку про киднепинг, чтобы просто под шумок от нее избавиться с помощью все того же Жабы.

— Но я же ничего не знаю! — запротестовала Этель. — Я никогда не пыталась соваться в папины дела, если вы предполагаете, что это все связано именно с ними! Я занимаюсь только искусством — живописью, поэзией, музыкой!

— А я и не говорил, что знаешь, — успокоил ее Пенс. — Просто некто, нам неизвестный, уверен, что ты что-то знаешь. Вспомни, Этти, может быть, ты когда-нибудь случайно оказалась свидетелем странного для тебя разговора? Или что-то видела, но не поняла, что это было глубоко скрытой тайной?

Она наморщила лоб, честно стараясь вспомнить хотя бы что-то подозрительное, но у нее ничего не вышло.

— Нет, — развела она руками. — Ничего я не могу вспомнить, совершенно ничего!

В это время в дверь позвонили. Пенс пошел открывать, а я посмотрела на Этель и посоветовала ей:

— И все-таки постарайся вспомнить… Это может стать маленьким шансом на твое спасение.

Зря я так сказала!

Этель тут же поникла, явно испугавшись в очередной раз за свою жизнь, а Ларчик сурово сверкнул на меня глазами.

А тем временем на пороге появился Пенс в сопровождении…

Ох, нет! Лучше я не стану вам его описывать!

Потому что Этель была абсолютно права — Лео был так красив, что можно было просто-напросто ослепнуть!

— Сука, пусти меня!

Обрубок уже почти смирился с тем, что даже его силы не хватит, чтобы вырваться из этих рук.

— Где Жаба? — продолжал ухмыляться этот парень, делая вид, что не замечает ни Обрубковых ругательств, ни его попыток вырваться.

— Я не знаю!

— А мне кажется, ты врешь… Так что мы с тобой станем делать, дружочек?

— Я не знаю, где Жаба… А-а!

Последний удар пришелся под колено. Обрубок почувствовал, как у него перехватило дыхание и в глазах появились слезы.

— Мы можем с тобой пробеседовать тут очень долго, — огорченно сказал парень. — Знаешь, мне это не очень нравится. Потому что ты мне не симпатичен. Более того, ты относишься к тому вонючему сорту людей, которых я, если говорить честно, ненавижу. Если бы не некоторые извращенные для этого мира понятия, которыми меня успели напичкать, я бы тебя просто удавил. Но мне нужен Жаба. Всего лишь Жаба. И я уйду из твоей паршивой квартиры с мягкой мебелью, на которой ты так уютно греешь жирный зад, и мы забудем друг про друга. Не думаю, что мое предложение лишено смысла, а?

Обрубок промолчал. Может быть, это и не лишено смысла, но куда ему, Обрубку, деваться, если Жаба узнает, что он его сдал?

— Ну? — снова спросил парень. — Ты боишься Жабу… Как я этого сразу не понял!

Он коротко рассмеялся.

— Вы все трусы. Способны воевать только с безоружными…

— А ты сам? — не выдержал Обрубок. — Чем ты-то лучше?

— Может быть, и не лучше, — задумчиво сказал его собеседник. — Только я пока не вижу другого пути справиться с такими, как ты, подонками.

Он встал и пошел к выходу.

— Куда? — удивленно пробормотал Обрубок. — Ты же так хотел знать, где Жаба…

— Да я и так это знаю, — грустно сказал парень, оборачиваясь. — Просто некоторое время назад вы заставили меня на одно мгновение потерять человеческий облик. Только один миг, и я почти перестал быть собой. Более того, я стойко презирал себя в течение последних двух лет, мечтая об одном… О том моменте, когда я снова вас увижу. И смогу победить то, что вы во мне поселили, — собственную неуверенность. Собственный страх. Мне казалось, что вы всемогущи вместе с Жабой. Что мир и впрямь принадлежит вам, а не богу и нормальным людям… И я дождался! Теперь я смотрю, как вы писаете в штаны от страха, но, как ни странно, мне это не приносит удовлетворения!

Итак, сказать, что Лео Шехтер был красивым малым, было так же пошло и невыразительно, как обзывать «красивым антиквариатом» шедевр античности.

Он был прекрасен, этот парень. Честно говоря, на его месте я бы не стала зарабатывать на жизнь скромным переводчиком, а потребовала, чтобы мне платили за посмотр! Просто полюбоваться на такое совершенство — и все. Думаю, желающих было бы достаточно для его безбедного существования!

После этого глубочайший интерес этой «мамзельки» к скромному моему достоянию в виде Пенса был куда как странен!

Пенс, бедняга, рядом с красавчиком Лео померк. Впрочем, он, как я заметила, вовсе не был этим озабочен. Ему явно было наплевать, моему меланхолично-молчаливому другу, что он померк. Сомневаюсь, что Пенса вообще что-то может вывести из себя, а если это случится, он постарается не показывать вида, что внутри него бушуют страсти.

— Этти! — воскликнул Лео с порога и бросился к ней, после чего состоялись непременные и пламенные объятия. Потом эта парочка принялась болтать по-французски, вызывая у Ларчика недовольное недоумение.

Я их беседу прекрасно понимала, поэтому была спокойна. Ничего криминального они не выдавали, просто трещали о любви, о том, что Этти не следовало приезжать, поскольку здесь ей угрожает опасность.

Ларчик незаметно подобрался ко мне поближе и спросил:

— О чем они?

— О любви, — пожала я плечами. — Аmour, мой друг…

— Так долго? — поразился он.

— «Принц, всех болтливей парижанки, — процитировала я возлюбленного моего Франсуа Вийона. — Им первенство принадлежит. Хоть и речисты итальянки, но и Париж не лыком шит!»

Лео обернулся ко мне с интересом.

Быть объектом его внимания было лестно, но я сделала вид, что не заметила легкого блеска в этих восхитительных голубых глазах, ясных, как летнее небо, и легкого взмаха густых черных ресниц, и этой изумленной полуулыбки, слегка раздвинувшей совершенные по форме губы.

— Она тоже любит Вийона, — рассмеялся он, причем последняя фраза адресовалась Этти.

Та сразу посмотрела в мою сторону и неожиданно широко улыбнулась.

— Это потрясающе! — проговорила она. — Значит, мы похожи не только внешне? Редко кто любит этого поэта. Для большинства он малопонятен, так как его поэзия полна парадоксов…

«Спасибо за лекцию, — кисло улыбнувшись, подумала я. — Где уж нам тут, в стране медведей, понимать высокую поэзию, а уж тем более «исполненную парадоксов»! Чтобы мы вообще поделывали без учителей с Запада?»

Впрочем, я тут же устыдилась своих негативных мыслей, отнеся их все-таки к последствиям ревности, потому что Этти улыбалась мне с таким дружелюбием и радостью, что грешно было заподозрить ее в высокомерии.