Магия отчаяния. Моральная экономика колдовства в России XVII века - Валери Кивельсон

Могущественная комбинация сексуального желания и сатанинского обольщения, делающая западный ведьмовской нарратив чрезвычайно интересным, напрочь отсутствует в русских литературных текстах и материалах процессов.

Неподобающее сексуальное поведение обвиняемых, мужчин и женщин, привлекало внимание во время тринадцати процессов, состоявшихся в Московском государстве, но становилось скорее отягчающим обстоятельством и не служило непосредственно для вынесения приговора или объяснения склонности подсудимых к занятию колдовством. В 1628–1629 годах князь Елецкий обвинил свою «женку», или домашнюю холопку, Катеринку в том, что та навредила его жене, которая в итоге заболела и стала дурно обращаться с ребенком: любовник Катеринки, домашний повар, будто бы положил по ее наущению волшебные коренья в пищу княгини. Как отметили свидетели, Катеринка и повар Мишка состояли в греховной связи и замышляли бежать в Литву[200]. Шестьюдесятью годами позже в Добром протопоп Яков из Преображенского кафедрального собора обвинил свою служанку Анютку в том, что она употребила вредоносные заговоры против его семейства и умертвила его сына посредством ядовитых отваров и злодейских заклинаний. Он добавил, что ее муж ранее скрылся с хозяйским добром, а Анютка вступила в греховные отношения с Левкой, местным плотником. При допросе у воеводы Анютка первоначально признала справедливость обвинений и добавила красочных подробностей относительно своей связи с плотником.

Да з год ё [5] тому времени назад добренец Левка плотник говорил ей Анютке, я де тебе принесу надобе [снадобье] и принес де в заверточке как де во блиннице и посказал де ей Анютке он де зелено на испей ты хто де что ва полк <нрзб.> и зопьет и у то де жонки детей не будет. И она де Анютка пить не стала а давал де ей он Левка для того мужа ее Анютки в то время был в бегах и он де Левка ей Анютке говорил, чтоб она Анютка с ним Левкою жила блудно а детей де не будет да то де ей Анютке он Левка сказал я де тово надобя давал двемю и тремя молодицам и сам де блудно с ними жил и многожды сходился а детей де не было и впред не будет[201].

Несмотря на связь с известным развратником и причастность к прерыванию беременности магическими средствами, Анютка отмела все обвинения, успешно доказала свою невиновность во всех отношениях и, вероятно, была отпущена на свободу и отослана к мужу в город Романов.

Недолжные связи упоминались и в связи с другими женщинами, обвинявшимися в колдовстве, – но не привлекли внимания судей. Матренка, вдова одного московского горожанина, подала царю челобитную из застенков Разряда, жалуясь, что ее держат там «по ложному воровскому умышленному извету» – обвинению в колдовстве, выдвинутому неким бродягой, которого они с сожителем приютили у себя на десять дней. Это обвинение не было прямо связано с ее личной жизнью, и допросчики не стали выяснять соответствующих подробностей. Челобитную удовлетворили – поступило распоряжение о новом расследовании. К сожалению, как это часто бывает, в деле не сохранилось приговора[202].

Вот еще один случай, относящийся к 1688 году: вдова из Рыльска, которую также звали Матренка, направила челобитную о том, что некая торговка на рынке прилюдно оскорбила ее: «…бранила она <…> меня рабу вашу всякими неподобными неистовными словами, и называла она Домникея вором и блядкою и зеленщицею и коренщицею и тем она Домникея меня рабу вашу обезчестила неведома за что напрасно». Заслушав показания, приказные люди установили, что эти бранные слова не были произнесены, и, таким образом, не дали хода Матренкиной челобитной, проигнорировав при этом обвинения в блуде и приготовлении колдовского питья («блядка», «зеленщица», «коренщица»)[203]. В 1626 году бедную вдову крестьянина из Михайлова обвинили в том, что она «сама де блядет и людем сводничает и с всякими дурными делы промышляет». Ее взяли под стражу и пытали огнем, желая выяснить, что она знает о «чародеях»[204]. В этих случаях утверждения о нарушении норм сексуального поведения сопровождались обвинениями в колдовстве, но тексты не устанавливают концептуального родства между ними, и даже такие слабо связанные между собой упоминания встречаются вместе лишь в нескольких делах.

Не одни только женщины сталкивались с трудностями из-за неблагопристойного поведения. В Дедилове (1626) мелкий землевладелец признался под пытками, что использовал волшебный корень, «и с тем де он коренем ходил для воровства курчанина сына боярского к Сидоркове жене Костянинова. И <…> тот сын боярской Сидорко ево Ивашка у жены своей поймал и его бил и ограбил и <…> у него корень вывезал ис подпояски губной диачок»[205]. В 1694 году на ступенях дома белозерского воеводы нашли анонимное письмо. В нем говорилось о том, что Никифор, келарь Кирилло-Белозерского монастыря, составляет заговоры, намереваясь наслать порчу на царя Петра Алексеевича вместе с женой и сыном. Никифора обвиняли также в хранении «черных книг» и приготовлении отвара «з змеиными да с ежевым салом да с кошечьим мозгом да с лягушкиною икрою». Этим отваром он будто бы собирался смочить рубашку (предположительно царскую). На келаря нападали еще и за то, что он имел греховную связь с женщиной, прижившей от него ребенка, а также совершал «пакости» с дьяконом и монахом. В число обвинений входили вредоносная магия и неблагопристойное поведение, но доказать их не удалось, и меч закона в конечном счете покарал автора доноса. Монаха-расстригу, обвиненного в написании письма, приговорили к смерти, но на месте казни объявили, что она отменяется: вместо этого доносчика били прямо на плахе, а затем сослали в Соловецкий монастырь. Несчастного крестьянина, которому он поручил оставить письмо у дома воеводы, также наказали палками и вернули во владения Кирилло-Белозерского монастыря[206].

В трех случаях мужчин обвиняли в применении физического насилия и колдовства для совершения сексуальных посягательств на женщин. Мы уже познакомились с таким зловещим персонажем, как Семен Айгустов, собиратель заговоров, насиловавший своих падчериц и крепостных крестьянок под страхом расправы. Он также угрожал, что убьет жену и женится на ее шестнадцатилетней дочери, в то время беременной от него[207]. В 1670 году в Смоленске монастырский крестьянин Васька был обвинен в том, что он насылал порчу на людей и животных в своей деревне Павлово.

Да в прошлых годех он Васка наворожа в той же деревне Павловой под двор[ех?] подметы подметывал и от тово в деревне Павлове вымерло два двора. Кроме того, Васка с невесткою своею побранясь тою порчею попрекались да он же Васка испортил жонку при <нрзб.> многих людех и бесчестил блудным воровством.

Он