Я буду Будда - Герман Канабеев

Но она все равно смотрит четко на меня. Мне стало не по себе. Я помахал ей. Она вздрогнула и присела за подоконник.

В шесть утра просыпается Семен. Я не знаю, как его зовут, но это должен быть Семен. Тяжелый, волосатый. Он открывает холодильник ровно в шесть утра.

Свет из холодильника, как библейское откровение, освещает кухню. К этому моменту я уже готовлюсь идти спать, но пропустить Семена невозможно. Настоящая русская тоска. Он достает бутылку из холодильника, делает два мощнейших глотка, садится на пол. Затем вскакивает, бежит в комнату и возвращается с гитарой. Снова достает бутылку. Садится на пол.

Однажды Семен открыл окно, и я услышал, что он поет. Даже не услышал, а почувствовал. Семен заорал:

«Когда я умееееер». И закрыл окно.

Каждое утро в шесть утра я смотрю на него и кричу куда-то в себя: «Когда я умееееер».

Последний раз камень в окно я бросал лет в пятнадцать. Камешек. Тогда я это умел. Выбрать такой камень и кинуть, чтобы не разбить стекло. И чтобы друг Пашка услышал легкий звон, а его мама в соседней комнате не услышала ничего. Но сейчас оказалось, что камней-то больше и нет. Их в детстве было много.

Любые. Круглые, квадратные, кирпич, наконец. Но теперь камней нет. В городе. Где-нибудь на речке, в лесу, да хуй его знает где, они наверняка есть. Но теперь их нет под ногами. Как нет железяк из аккумуляторов в форме буквы «Е». Словно кто-то тщательно ходит за нами и подбирает с земли артефакты, чтобы память за них не зацепилась, а мы не вспомнили, кем были и кто есть на самом деле.

Теперь я хожу и ищу камень. Семен уже допил бутылку. Он спел «Я умер» и умер до следующего утра.

Уже выползает солнце. Мне кажется, что ненормальная существует, только когда нет солнца, поэтому я ищу камень.

Естественно, окно я разбил. Она выглянула в окно, покрутила у виска.

– Пустишь? – крикнул я и понял, что услышал весь дом.

– Пущу, – ответила ненормальная.

– Видел моего рака? – спросила ненормальная, когда я вошел в квартиру.

– Раком? – спросил я.

– Рака! Смотри.

Она схватила меня за руку и провела в комнату. На столике рядом с компьютером стоял вместительный аквариум, и в нем действительно оказался рак. Мутная вода, посередине аквариума горка из камней, под ней обычный речной рак.

– Как думаешь, он свистнет? – спросила ненормальная, засмеялась и убежала на кухню.

Если честно, я ожидал немного другого. Типа, как тебя зовут, зачем ты мне окно разбил, ты охуел вконец? Но нет – «ты видел моего рака?» Мне захотелось к Семену и узнать у него, когда я умер.

– Почему ты все это делаешь? – спросил я в обед.

– Знаешь, он должен свистнуть.

– Это тот самый рак?

– Тот самый.

– Тогда почему он не свистит?

– Он ничему не удивляется. Вообще ничему. Что бы я ни делала. Ему похуй.

Я крепко прижал ненормальную к себе.

– Нравлюсь тебе? – спросила она.

– Нет, – ответил я.

«Когда я умеееееер», – услышал я через стенку.

– И ты мне не нравишься, – сказала ненормальная.

Она поцеловала меня так, как целуют в первый раз. Она поцеловала меня так, как целуют в последний раз. Я закрыл глаза и услышал пронзительный свист. Рак залез на горку в аквариуме и смотрел на меня черными горошинами глаз.

– Все? – спросил я у ненормальной.

– Все, – ответила она.

* * *

– Оформляю? – спросил лейтенант.

– Оформляй, – ответил майор и добавил: – Что им, сука, не живется, долбоебы!

– Хорошо, что мы не в Японии, там каждый день кто-то из окна выбрасывается.

– Пиши, Игорь, пиши.

«Когда я умееееер!» – заорал Семен за стенкой.

– А идиота соседа в нарколожку отвезите. Не дай бог в окно выйдет. За одну смену столько событий – это чересчур, – сказал майор.

Кодокуши

Мне тридцать пять. Я живу в Москве, но по времени города Ки-Уэст, штат Флорида, США.

Ложусь спать в одиннадцать утра по Москве, когда в городе Ки-Уэст уже четыре утра. Как раз, когда Стивен выходит из бара и начинает смывать с асфальта мусор водой из шланга. Как на самом деле зовут этого парня, я не знаю, не силен в именах американцев. Из мужских приходят на ум только Джон и Стивен. Джоном я зову бармена.

Сайт, с которого я слежу за камерами, установленными в баре SloppyJoe’s, нашел случайно. Искал онлайн-ТВ. На одном из сайтов рядом со списком каналов оказалась вкладка с камерами, установленными по всему миру. Ссылка на SloppyJoe’s была первой.

Когда Стивен заканчивает, я обновляю в интернет-магазине детских игрушек каталог, загружаю несколько фотографий и отправляюсь спать. После обеда мне нужно будет написать две статьи для еще одного сайта, на этом моя работа будет закончена. Это позволяет получать хоть какие-то деньги, чтобы не выходить из квартиры уже два года.

Еду мне приносит соседка Катя. Иногда она сосет у меня хуй и верит, что обязательно выдернет из депрессии. Женщины – создания странные, им обязательно нужно кого-нибудь спасти. Особенно полные женщины. Такие женщины, как Катя. Орган что ли у них какой специальный отрастает в тех местах, где скапливается жир?

Никакой депрессии у меня нет. Просто мне неинтересно, что происходит за дверями квартиры. Что там может произойти, кроме однообразной смены времен года и погоды? И люди. Бесконечный поток куда-то бегущих людей с пит-стопами на светофорах.

Может, если бы не Катя со спасительными минетами и едой, мне не было бы так уютно в моей берлоге. Спасибо ей.

За пять минут до открытия бара я переключаюсь на камеру с улицы. Перекресток. Сначала проезжает старый зеленый форд, после него парень на скейтборде. Светофор загорается красным. Пролетает мотоциклист на бешеной скорости, и по пешеходному переходу пробегает парень в синих шортах. После перекрестка он останавливается, копается в телефоне. Каждое утро я наблюдаю за этим перекрестком и раздражаюсь, когда что-то меняется. Я переживаю за водителя зеленого форда, когда машины нет в привычное время. Что с ним случилось? Почему он сегодня опаздывает? Или когда вместо парня на скейтборде на перекрестке появляется велосипедист. Вдруг скейтбордист сломал ногу или позвоночник и больше не появится? Мне придется привыкать к какой-то другой реальности. Это жестоко с их стороны.

Ровно в девять к дверям бара подкатывает красный мустанг. Из него выходят ветхий, словно египетский папирус, дед с шахматной доской под мышкой и девушка в красной юбке.

Они заходят в бар и садятся за столик в дальнем углу.