Крепость - Михаил Михеев

По планам Эбергарда они должны были, на первом этапе, подготовить два вспомогательных крейсера из трофейных японских кораблей. Для этого в трюм «Херсона» в Севастополе загрузили восемь орудий – по четыре на транспорт. Маловато, конечно, однако, чтобы утопить безоружный японский корабль, этого должно было хватить, а в случае встречи с военным кораблем или японским вспомогательным крейсером предполагалось отходить к «Рюрику», способному отправить на дно любого нахала. Однако жизнь вносит в любой процесс свои коррективы, и предусмотреть абсолютно все не способен даже такой грамотный штабист, как Эбергард. К примеру, он упустил из виду тот факт, что корабль в серьезном бою неизбежно получает повреждения, теряя в том числе и часть артиллерии. Данный факт нашел свое подтверждение во время боя с крейсерами адмирала Камимуры, и выразился он в повреждении сразу двух орудий противоминного калибра. Не смертельно, разумеется, однако, учитывая то количество миноносцев, которое имелось в японском флоте, защиту от них ослаблять было нежелательно. Вот и взялись за ремонт, благо время позволяло.

Из двух пятидюймовых орудий собрали одно, второе, к сожалению, ремонту не подлежало. Взрывом ему погнуло ствол, да так, что артиллеристы диву давались, как он пополам-то не переломился. Вот и решено было пока вооружить только один пароход, а четыре орудия, лежащие в трюме «Херсона», использовать в качестве резерва на случай ремонта. На «Рюрик» такое орудие вместо разбитого установили без проблем, а вот на раскачивающемся на волнах «Енисее» сделать это было немного сложнее. К тому же, чтобы вооружить тяжелой артиллерией не предназначенный для этого угольщик, на нем приходилось еще и подкреплять палубы, а это, в свою очередь, создавало кучу проблем, решить которые «на коленке» было можно, но сложно. А ведь все надо делать быстро, и потому лязг металла о металл и звонкий мат, далеко разносящиеся над морем, были вполне закономерны.

Прислушиваясь к сочным словам и их многочисленным, порой неожиданным сочетаниям, Эссен печально улыбнулся кончиками губ. Вспомнилось, как Эбергард выбивал для своего флота стодвадцатимиллиметровые орудия, а он, командующий Балтийским флотом, поддерживал Григоровича в том, что для черноморцев эти хлопушки попросту не нужны. В результате Эбергард получил лишь половину требуемого. Знал бы зачем – лично бы постарался, чтобы их количество было даже не удвоено, а утроено, но, увы, сейчас ничего уже не изменить, и приходится воевать с тем, что есть. Хорошо еще, что русский матрос смекалист, мастер на все руки и с помощью доброго слова и кувалды способен творить чудеса. Конечно, квалификация у них не та, что у рабочих, к примеру, с Николаевских верфей, но тех в поход Эбергард не мог привлечь физически – ну, не подчинялись они ему, в отличие от моряков. И хрен их вытащишь в море – им и на берегу хорошо. Домик, хозяйство, заработки такие, что большинству офицеров впору от зависти удавиться. Ну и ладно, в конце концов, за неимением гербовой можно писать и на пипифаксе.

Офицеры собрались через полчаса, и на сей раз здесь находились не только все свободные от вахты моряки с «Рюрика» и «Херсона», но и казаки, среди которых здесь нашлись даже унтер-офицеры. Как там их звания должны звучать? Эбергард не помнил, все же с казаками он пересекался редко, и их нижними чинами не интересовался в принципе. Это Бахиреву хорошо, все эти войсковые старшины и прочие хорунжие привычны и понятны ему с детства, а Эссену приходилось делать над собой усилие, переводя казачьи звания в привычную ему табель о рангах. И кстати, именно Бахирев настоял на том, что наиболее авторитетные казаки, пусть они даже не имеют на плечах золотых погон, должны присутствовать на совещании. У них там, мол, свое понятие о значимости каждого члена их вольницы. И ведь, что паршиво, не поспоришь. Это солдату или матросу можно скомандовать «Смир-рна!», а потом скомандовать маршировать отсюда и до заката, а у казаков в этом плане дисциплина отсутствовала в принципе. Впрочем, после боя, в котором все они, и казаки, и моряки, вне зависимости от званий сражались плечом к плечу, на многое смотрелось уже иначе, и потому с доводами Бахирева, поскрипев немного, согласились и сам Эссен, и старший офицер «Рюрика», да и остальные не стали очень уж воротить нос. Некоторые, правда, кривились, особенно молодые, только что получившие мичманские погоны, однако спорить с адмиралом никто не рискнул. Вот так и внесли казачьи унтеры пестроту в офицерские ряды. Поначалу они, правда, явно робели, оказавшись в столь высоком обществе, гонор гонором, но все равно непривычно. Впрочем, тот же гонор помог им достаточно быстро освоиться, и они уже не глазели столь явно на окружающую их непривычную и, на взгляд некоторых, шикарную обстановку. Хотя наверняка завидовали… Зря. Конечно, пехота с кавалерией живут несколько иначе, зато и нырнуть вместе с кораблем в соленую воду не рискуют. Или, как вариант, сгореть вместе со всей этой красотой, так что в каждом плюсе свои минусы – и наоборот.

– Ну-с, господа. – Эссен, сидя во главе стола, поднял бокал с рубиново-красным вином. Не из императорских погребов, конечно, но все равно отменным. – Поздравляю вас с успешным началом нашего рейда.

За это грешно было не выпить. Эссен внимательно наблюдал за подчиненными, чуть заметно улыбаясь. Все как он и предполагал. Больше всего довольны ветераны той войны – сейчас все шло иначе, и вместо потерь и безнадежности две победы подряд. И какие победы! Практически без потерь отправлены на дно четыре японских броненосных крейсера, так досадившие им в ту войну, разрушена японская военно-морская база со всем содержимым. Действуй они официально, сейчас каждому из этих людей полагался бы Георгиевский крест, а многим – золотое оружие. И матросам – награды и чины, а кое-кому и вовсе производство в прапорщики с немыслимыми для недавних крестьян перспективами. Увы, сейчас их формально попросту не существует, хотя, разумеется, есть шанс, что, когда все закончится, они получат причитающиеся каждому пряники.

Итак, ветераны довольны, но внешне этого стараются не показывать. Все правильно, не мальчишки уже, хорошо владеют собой. Те, кто помоложе, и ведут себя чуть более непосредственно, но у них скорее юношеский азарт. Злости в молодежи куда меньше, это старики не только исполняют свой долг, но и мстят за прошлое – за поражения, погибших товарищей, кое-кто за плен… Японцы, правда, чаще всего неплохо обращались с военнопленными, по возможности соблюдая все конвенции, да и особой злости к русским они тогда, похоже, не испытывали, но позор остается позором. Для молодых же нынешняя война больше похожа на игру. Азартную, с риском, но все равно игру. Ничего, это пройдет. У некоторых, как, например, у лейтенанта… как же его… забыл, но и не важно. Вон того, высокого, белобрысого, сейчас осторожничающего, чтобы лишний раз не задеть поврежденную осколком руку. Или у мичмана Осипова, на глазах которого в клочья разметало весь орудийный расчет. У этих юношеский задор потихоньку уходит, уступая место тяжелой, расчетливой злости. Личные счеты – это хорошо, такие люди и воевать будут лучше, и на рожон зря не полезут.